Страница 3 из 42
«Мою поэзию…»
Мою поэзию две матери растили,баюкая и молоком поя:и мать моя родимая — Россия,и Куба — мать приемная моя.Качаемый метелями суровыми,я буду вечно, легок и высок,кружиться над сибирскими сугробами,как фрамбойана алый лепесток.И над тобою, молодой, светающей,зеленая кубинская земля,останусь я нетающей, летающейснежинкою со станции Зима…1962«Поэзия…»
Поэзия — не мирная молельня.Поэзия — жестокая война.В ней есть свои, обманные маневры.Война — она войною быть должна.Поэт сражаться, как на фронте, вправе,когда он прав, идя в огонь и дым.Поступки тех, кто на переднем крае,понять ли жалким крысам тыловым?От фронта в отдалении позорномони крысиным скепсисом больны.Им, крысам, смелость кажется позерствоми трусостью — стратегия борьбы.Кричать герою: «Трус!» — попытка трусовсебя возвысить, над героем встать.Поэт, как ясновидящий Кутузов.Он отступает, чтобы наступать.Он изнемог. Он выпьет полколодца.Он хочет спать. Но суть его самаему велит глазами полководцаглядеть на время с некого холма.В движение орудья, фуры, флагиприводит его властная рука.Пускай считают, что на правом флангесосредоточил он свои войска.Но он-то, он-то знает, что на левом,с рассвета ожидая трубача,готова к бою конница за лесом,ноздрями упоенно трепеща.Поэт воюет не во имя славыи всяческих чинов и орденов.Лгут на него. И слева лгут, и справа,но он с презреньем смотрит на лгунов.Ну, а когда поэт — он погибает,и мертвый он внушает им испуг.Он погибает так, как подобает, —оружия не выпустив из рук.Его глаза боится тронуть ворон,Поэт глядит, всевидяще суров,и даже мертвый — он все тот же воин,и даже мертвый — страшен для врагов.1962«Какая-то такая тишь…»
Какая-то такая тишьсо скрытым смыслом, самым высшим,что все, о чем заговоришь,должно быть равным этой тиши.Какая-то такая дальво всем – от счастья до страданий,что жизни дарственная даньдолжна быть равной этой дали.Какая-то такая ты —соединенье тиши с далью,что шум вчерашней суетыя ни во что теперь не ставлю.Мои стихи сейчас тихии мне же светят отдаленно,как этих снежных гор верхив окне летящего вагона.На суету я уповал.Я жил без тиши и без дали.Казалось, всюду успевал,а это были опозданья.Я жить хотел быстрее всех.Я жаждал дел, а не деяний.Но где он, подлинный успех,успех, а не преуспеянье?!Простите, тишь, и даль, и ты.Каким я был, я не останусь.Я к суете сожгу мостыи с вами больше не расстанусь.И, суетой необольстим,во всем – от шутки и до стона —я буду сильным и большим.Все остальное – недостойно.1962Трусливым добрякам
Не может добрый быть трусливым.Кто трусит – тот не так уж добр.Не стыдно ль за себя трястись вами забывать, что смелость – долг?!«Добро должно быть с кулаками!..»А где же ваши кулаки?Вы, кто зоветесь добряками,вы подлецы – не добряки.Когда друзей напрасно били,кастетом головы дробя,вы их любили? Да, любили.Но вы любили… про себя.Когда их те клеймили всуе,кому б самим держать ответ,из доброты не голосуя,вы удалялись в туалет.А после, вам на удивленье,всем неразумным напоказ,нерасторопных, как тюленей,поодиночке били вас.Неужто же за столько летпонять на шкурах не смогли вы:кастет сильнее, чем эстет,прекраснодушный и трусливый!1962