Страница 32 из 46
– Не очень люблю речи типа «Не могу молчать!» по вертушке… – пробурчал Пальчиков, тревожно чувствуя, что зампрокурора и без его помощи выходит на финишную прямую, уже почти касаясь верноподданнически выпученной грудью заветной двери кабинета, в котором происходил этот разговор.
«Надо, пока не поздно, подрезать этому негодяю крылышки на ботинках, и желательно опасной бритвой!» – выдал себе морально оправданную лицензию Пальчиков и с чистой совестью клеветнул:
– Говорят, он близок к межрегионалам…
– Не будьте нетерпимы, Пальчиков, – сказал Кристальный Коммунист, однако с мягкой ободряющей улыбкой, и Пальчиков понял, что отныне зампрокурора не светит государственное будущее в варианте кристального коммунизма.
– Пусть вас не удивляет, что мы с вами столько говорим о политике, – успокоил его Кристальный Коммунист. – Это, конечно, в первую очередь прерогатива КГБ, а не наша… Но даже Сахаров признавал необходимость конвергенции в современном мире. Вдумайтесь, товарищ Пальчиков, почему межрегионалы так яростно требуют деполитизации органов! Потому что они хотят и вас, и меня лишить элементарных человеческих прав, в том числе политических, оставив их только для самих себя. Разве может быть демократия без свободы выбора, товарищ Пальчиков?
– Не может быть, – сокрушенно склонил голову Пальчиков, а в душе его заныло: «Алевтина, Алевтина, неужели это была твоя свобода выбора, когда ты вышвырнула меня на улицу и осталась одна со своими пресмыкающимися?»
– Приятно быть в строю плечом к плечу с единомышленниками… – с некоторой натугой создал товарищеское потепление в своих суровых глазах Кристальный Коммунист. – У меня к вам ответственное поручение. Отвезите этот пакет с грифом «секретно» начальнику почтового ящика – номер, адрес на пакете. В пакете заказ приоритетной государственной важности. Проследите за тем, чтобы заказ был принят к исполнению «молнией».
Это был уже приказ.
– Есть. Будет исполнено, – четко сказал Пальчиков, принимая пакет.
Кристальный Коммунист вышел из-за стола, полуобнял Пальчикова, насколько мог обаятельно, хотя обаяние явно не было фирменным качеством нового шефа.
– Я человек крупного помола и не встреваю в семейные сложности. Но если у вас нужда в отдельной жилплощади, не стесняйтесь…
«Что же за тайна в этом пакете, если даже жилплощадь посулили?» – думал Пальчиков через несколько часов, рисуя преферансную пульку на чемодане, поставленном на попа в купе мчащегося скорого поезда.
От очередного встряхновения на стыках у него сломался карандаш.
– При Сталине так поезда почему-то не трясло… – буркнул его партнер по преферансу – пенсионер союзного значения с лысиной, обсыпанной пигментными пятнами, словно кукушкино яйцо.
– И то правда, – вздохнул второй партнер – ревизор из Минфина с лисьей мордашкой и тоненьким комариным голоском. – Подтряхивать, как во время землетрясения, начало при Никите.
Третий партнер – обмахивающая картами, словно веером, жирненькое процветающее личико специалистка по красным, а также просто угреватым носам из салона красоты «Чародейка» – зло добавила:
– При Лёнечке, которого, ей-богу, зря хулят, все мало-помалу утихомирилось, а вот при Горбачеве – сплошной Паркинсон.
– Золотые слова, – по своей профессиональной привычке выслушивать мнения трудящихся поддакнул Пальчиков. – Что это за жизнь! Даже в преферанс играть невозможно – карты из рук вываливаются.
Рано утром, прибыв в небольшой милый закрытый город, Пальчиков принял душ в небольшой милой закрытой гостинице, перекусил в милом закрытом буфете и решил пройтись пешком до «почтового ящика», означенного на пакете.
Проходя по тенистому парку, Пальчиков вздрогнул, услышав совсем неподалеку чье-то внушительное рычание. Если оно принадлежало собаке, то, видимо, гигантских размеров. Медведи здесь вроде бы не должны были предполагаться.
Сначала Пальчиков подумал, что рычание ему почудилось, но оно возобновилось, сопровождаемое чьим-то скулением и писком, птичьим клекотом. Пальчиков пошел на рычание, и в ноздри ему ударил знакомый запах, опять ввергнувший его в ностальгию по Алевтине, – пахло зоопарком.
В клетке бушевал лев, похожий на рыжего актера в роли короля Лира. От львиного рыка в загоне прядали ушами золотистые антилопы, сшитые из солнечных зайчиков, а в вольере хором орали большие и маленькие попугаи, похожие на летающие кусочки разбитой вдребезги радуги. Лишь киплинговская черная, угольная пантера с малахитовыми глазами не обращала на этот рык никакого внимания, нежно подставляя свои розовые соски таким же черным, угольным пантерятам, а элегантный жираф невозмутимо дожевывал букет российских ромашек, неизвестно кем брошенный ему через ограду.
«Вот тебе и провинция… – подумал Пальчиков с болью за Алевтину, потому что, не в пример московскому, крошечный местный зоопарк был в несколько раз ухоженней, чище. Однако в нем сработало и следовательское: – Откуда у них деньги на этого льва, на жирафа, на пантеру?»
Начальник п/я – огромный добродушный мужчина, похожий не то на бывшего штангиста, не то на постаревшего Пьера Безухова, угодившего в военно-промышленный комплекс, вскрыл пакет и углубился.
Просторный кабинет, к изумлению Пальчикова, был увешан множеством абстрактных и сюрреалистических картин: практически это была целая выставка. Пальчиков сначала подумал, что это забугорные репродукции, но когда встал и прошелся вдоль картин, то подписи его еще более изумили своей явной отечественностью: Косых, Налимюк, Черпачкова, Свистулькин, братья Загуловы. В березовой рамке висела фотография Высоцкого в роли Гамлета с нежной надписью хозяину кабинета.
– С чего это вы мне привезли такой тюремный заказ? – недоброжелательно спросил начальник п/я, закончив чтение.
– Я не в курсе, какой это заказ, – ответил Пальчиков. – Но у меня есть распоряжение моего шефа, чтобы заказ пошел «молнией».
– В заказе – наручники. Мы все-таки оборонное предприятие, а не полицейское, – с оскорбленной гордостью сказал начальник п/я.
– Не надо обижать полицию – она каждому может пригодиться, – не менее оскорбленно ответил Пальчиков. – Когда есть преступные руки, без наручников не обойтись.
– Но почему так много? Целых двести пятьдесят! Зачем столько, да еще и «молнией»! – стукнул кулачищем по столу начальник п/я.
– Простите, но это ничтожная цифра по сравнению с преступностью, – пожал плечами Пальчиков.
– Вы меня не поняли, – предостерегающе поднял указательный палец начальник п/я. – Двести пятьдесят тысяч!
Пальчиков уразумел, и ему стало не по себе. Слова зампрокурора: «Пора спасать державу!», Кристального Коммуниста: «Но ведь и сам порядок при отсутствии надежд становится надеждой!», пенсионера союзного значения: «При Сталине поезда почему-то не трясло» – слились в одно, превратились в нечто слизистое, бесцветное, наползающее.
– А ну-ка, позвоню я минобрам, – решительно рванулся к ВЧ начальник п/я.
– К кому? – переспросил Пальчиков.
– Это мой собственный неологизм. Минобры – это наши кураторы из Министерства обороны, – усмехнулся, прикрывая ладонью трубку, начальник п/я и заговорил уже в телефон: – Здравия желаю, товарищ генерал. Хочу с вами посоветоваться. Я тут странный заказ-«молнию» с нарочным получил. А вашей подписи нет. Вот я и… А, вы все знаете. Да, заказ именно на эти малоприятные предметы, на двести пятьдесят тысяч штук. Ошибочки нет? Что-то многовато. Ну, раз с вами согласовано… Кстати, спасибо вам за катапресан, который вы мне прислали. Давление сразу снизилось. Надеюсь, ваше тоже сейчас в норме?
Начальник п/я положил телефонную трубку, и у него вдруг вырвалось:
– Не нравится мне все это, очень не нравится. – Он искоса посмотрел на Пальчикова – продаст или не продаст?
– Что это за художники? – показывая на стены, спросил Пальчиков.
– Местные. Исключительно местные матиссы-пикассы, – благодарно преображаясь, встал с кресла начальник п/я. – Только не подумайте, что это дань перестройке. Я начал покупать эти картины еще при Хрущеве, когда он называл таких художников «пидарасами». Надо же было поддержать, а то бы они с голодухи загнулись. Мы ведь суперсекретная шарашка, и в своих расходах на культфонд ни перед кем не отчитываемся. Здесь представлена только малая толика нашей коллекции, а главная часть – в цехах. Хотите посмотреть?