Страница 4 из 45
Последний мамонт
Б. Пастернаку
Ступал он трудно по отрогунад ледовитою рекой.Их было раньше, гордых, много,и был последний он такой.Не раз испробованный в буре,сегодня сдал он, как назло.Ему от стрел, торчащих в шкуре,внезапно стало тяжело.Он затрубить пытался слабо,чтоб эхо вздрогнуло вдали,но повалился с хрипом набок,и стрелы глубже в бок вошли.Уже над шкурой кто-то трясся,и, занимаясь дележом,умело кто-то резал мясотяжелым каменным ножом.О, знали б люди эти если,что мамонт, грозен и суров,потомкам будет интереснейвсех исполнительных слонови что, испытанные в битве,когда он мчался напролом,еще не сдавшиеся бивнихраниться будут под стеклом!6 августа 1955«Пришлось однажды туго…»
Пришлось однажды туго —потуже, чем теперь.Пришел на свадьбу к другу —мне не открыли дверь.Стучался удивленно, —нет, что-то здесь не то.Звонил по телефону, —не подходил никто.Что делать оставалось —меня обида жгла.А свадьба состоялась,а свадьба-то прошла.Вот случай-то случился,и помнил я о ней,но, перепутав числа,приехал днем поздней.Там были разговорыи песни во хмелю.Там были помидоры,а я их так люблю.И апельсинов горкастояла на окне,и говорили: «Горько!» —не помня обо мне.А кремы из ванили!А огурцы в меду!Но мне не позвонили.Решили – не приду.А я туда собралсяна следующий день.Надел свой лучший галстуки кепку набекрень.Я не вздыхал угрюмо,хоть и женился друг,и мелодичных рюмоккупил двенадцать штук.Гордился я законнои нес их на видуи говорил знакомым:«На свадьбу я иду!»Машина по асфальтуменя, спеша, везла,везла меня на свадьбу,которая прошла.6 августа 1955Продукты
Е. Винокурову
Мы жили, помнится, в то летосреди черемух и берез.Я был посредственный коллектор,но был талантливый завхоз.От продовольственной проблемыя всех других спасал один,и сочинял я не поэмы,а рафинад и керосин.И с пожеланьями благимисубботу каждую менябудили две геологинии водружали на коня.Тот конь плешивый, худородныйот ветра утреннего мерз.На нем, голодном, я, голодный,покорно плыл в Змеиногорск.Но с видом доблестным и смелым,во всем таежнику под статьвъезжал я в город – первым деломя хлеба должен был достать.В то время с хлебом было трудно,и у ларьков уже с утрагалдели бабы многолюднои рудничная детвора.Едва-едва тащилась кляча,сопя, разбрызгивая грязь,а я ходил, по-детски клянча,врывался, взросло матерясь.Старанья действовали слабо,но все ж, с горением внутри,в столовой «Золотопродснаба»я добывал буханки три.Но хлеба нужно было много,и я за это отвечал.Я шел в райком. Я брал на бога.Я кнутовищем в стол стучал.Дивились там такому парню:«Ну и способное дитя!» —и направление в пекарнюмне секретарь давал, кряхтя.Как распустившийся громила,грозя, что все перетрясу,я вырывал еще и мыло,и вермишель, и колбасу.Потом я шел и шел тропою.Я сам навьючен был, как вол,и в поводу я за собою конянавьюченного вел.Я кашлял, мокрый и продутый.Дышали звезды над листвой.Сдавал и мыло и продуктыи падал в сено сам не свой.Тонули запахи и звуки,и слышал я уже во сне,как чьи-то ласковые рукишнурки развязывали мне.6 сентября 1955«Бывало, спит у ног собака…»
Бывало, спит у ног собака,костер занявшийся гудит,и женщина из полумракаглазами зыбкими глядит.Потом под пихтою приляжетна куртку рыжую моюи мне, задумчивая, скажет:«А ну-ка спой!..» — и я пою.Лежит, отдавшаяся песням,и подпевает про себя,рукой с латышским светлым перстнемцветок алтайский теребя.Мы были рядом в том походе.Все говорили, что онаи рассудительная вроде,а вот в мальчишку влюблена.От шуток едких и топорныхя замыкался и молчал,когда лысеющий топографменя лениво поучал:«Таких встречаешь, брат, не часто…В тайге все проще, чем в Москве.Да ты не думай, что начальство!Такая ж баба, как и все…»А я был тихий и серьезныйи в ночи длинные своимечтал о пламенной и грозной,о замечательной любви.Но как-то вынес одеялои лег в саду, а у плетняона с подругою стоялаи говорила про меня.К плетню растерянно приникший,я услыхал в тени ветвей,что с нецелованным парнишкойзанятно баловаться ей…Побрел я берегом туманным,побрел один в ночную тьму,и все казалось мне обманным,и я не верил ничему.Ни песням девичьим в долине,ни воркованию ручья…Я лег ничком в густой полыни,и горько-горько плакал я.Но как мое, мое владенье,в текучих отблесках огнявсходило смутное виденьеи наплывало на меня.Я видел — спит у ног собака,костер занявшийся гудит,и женщина из полумракаглазами зыбкими глядит.6 сентября 1955