Страница 3 из 45
Партизанские могилы
Итак, живу на станции Зима.Встаю до света — нравится мне это.В грузовиках на россыпях зернакуда-то еду, вылезаю где-то.Вхожу в тайгу, разглядываю летои удивляюсь — как земля земна.Брусничники в траве тревожно тлеют,и ягоды шиповника алеютс мохнатинками рыжими внутри.Все говорит как будто: «Будь мудрее,и в то же время слишком не мудри».Отпущенный бессмысленной тщетой,я отдаюсь покою и порядку,торжественности вольной и святой,и выхожу на тихую полянку,где обелиск белеет со звездой.Среди берез и зарослей малинывы спите, партизанские могилы.Читаю имена: «Клевцова Настя»,«Петр Беломестных», «Кузмичев Максим»,а надо всем — торжественная надпись:«Погибли смертью храбрых за марксизм».Они, конечно, Маркса не читалии то, что Бог на свете есть, считали,но шли сражаться и буржуев били,и получилось, что марксисты были.Но кто же эти самые буржуи,каким они пускали кровь большую?Так часто называли в сварах, козняхкрестьяне однокозные — трехкозных,прихлопывая насмерть, как слепней,всех тех, кто был чуть менее бедней.За мир погибнув новый, молодой,лежат они, сибирские крестьяне,с крестами на груди — не под крестами —под пролетарской красною звездой.Каким же получился этот мир?Совсем не по мечтательному Марксу.Марксизм в крови марксистов измарался,крестьянской крови с рук еще не смыл.Но прочитать «Архипелаг Гулаг»до выстрела «Авроры», до гражданкии до самообманки-самобранкикто мог тогда из вас, из бедолаг?Прощайте, убиенные марксисты!Над вами птицы в небе голосисты,и вам, к несчастью, не услышать их,но вам не суждено услышать, к счастью,потомков упоенных сладострастьев разоблаченьи мертвых и живых.1955–1996Усталость
Растерянность рождая и смятенье,приходит неожиданно она.Она, усталость эта, не смертельнаи этим еще более страшна.Не нам она могилы насыпает —хоронит наши замыслы и труд,и юностью ее не называют,а старостью безвременной зовут.Вот был талант, была когда-то страстность,а не хватило мужества дойти.Он слишком поздно понял всю напрасностьи всю опасность отдыха в пути…И, в душу самому себе уставясь,я чувствую – наступит мой черед.Она придет, придет, моя усталость,не скоро, но когда-нибудь придет.Мне очень трудно будет, может статься.Дай силы, жизнь, перебороть ее,в пути остаться, выдержать, не сдатьсяи продолжать движение свое…29–30 июля 1955«Все силы даже прилагая…»
Все силы даже прилагая,признанья долго я прожду.Я жизни дружбу предлагаю,но предлагаю и вражду.Не по-мещански сокрушаясь,а у грядущего в долгусо многим я не соглашаюсьи согласиться не могу.Пускай не раз придется крутои скажут: «Лучше б помолчал…» —хочу я ссориться по крупнойи не хочу по мелочам.От силы собственной хмелею,смеюсь над спесью дутых слав,и, чтобы стать еще сильнее,я не скрываю, в чем я слаб.И для карьер неприменимойдорогой, обданной бедой,иду прямой, непримиримый,что означает – молодой.30–31 июля 1955«Снова грустью повеяло…»
Снова грустью повеялов одиноком дому…Сколько ты понаверила,а зачем и кому!Для себя же обидная,ты сидишь у окна.Ты ничья не любимаяи ничья не жена.Не прошусь быть любовникоми дружить – не дружу,но с моим новым сборникомя к тебе прихожу.Ты опять придуряешься,в лжи меня обвинив:«Все, дружок, притворяешься,все играешь в наив…»Шутишь едко и ветрено.Я тебя не корю,только долго и медленнопапиросы курю.Говоришь: «Брось ты, Женечка,осуждающий взгляд».«Интересная женщина», —про тебя говорят.Мне тобою не веленозамечать твою грусть,и, в себе не уверенный,за тебя я боюсь.Но походкою крупноюсквозь рассветный галдежты выходишь на Трубную,Самотекой идешь.И глядишь ты не сумрачноот себя вдалеке,и взволнованно сумочкутеребишь ты в руке.Синева незатроганная.Солнца – хоть завались!И ручьи подсугробныена асфальт прорвались.Парень мчится на гоночном,почка сладко-кисла,и зима уже кончена,но еще не весна.1955