Страница 64 из 67
- Пойдем кушать, а? Сперва сорвем молодой огурчик на огороде, потом вынем из духовки сковородку с картошкой...
Он живо спустился на пол и пошел впереди.
Только когда шли с огорода, вдруг спросил:
- А скоро мама приедет?
- Теперь недолго ждать, Саша. Скоро.
Вечером Борис Васильевич зашел к Никитиной и тихонько, чтобы не слышал Саша, сказал, что Капустин улетел в Москву. Добился своего. И еще сказал, что директор заповедника хочет предложить Молчанову Южный отдел. Так что...
- Скорей бы Татьяна приезжала, - вздохнула Ирина Владимировна. - Вдруг раздумает?
- Этого не может быть.
3
Скрадывая путь, Александр Егорович начал подъем к субальпийским лугам не по обычной своей тропе, а нашел правее и чуть дальше от границы заповедника звериную тропу и пошел по ней, надеясь выйти прямо на опытные делянки ботаника, в палатке которого намеревался переночевать.
На северных склонах осень была в разгаре, и чем выше, тем красочней и безжалостней расцветила она лес. Березы, ясени, клены постепенно оголялись, и было как-то очень грустно видеть сквозь их поредевшие кроны с черными ветками высокое голубое небо.
Горный лес готовился к зиме.
При малейшем порыве ветра сверху беззвучно и невесело плотными зарядами сыпались желтые, белесые, коричневые, красные листья. Они падали и при безветрии то редко, то гуще, и в этой беззвучной листвяной метели было тоже прощание с летом.
Не летали птицы, не слышалось цоканье белок, лишь изредка где-то очень далеко возникал печально-зовущий крик рогача и тихо таял в светлом солнечном воздухе.
Александр Егорович прибавил шагу.
Архыз больше часа назад умчался и не показывался на глаза, соскучившись по свободе. Теперь ему некого искать в лесу. От сознания непоправимых потерь делалось грустно.
В пихтовом редколесье, где под деревьями слитно стоял побуревший папоротник, сразу потемнело. Высокие, мрачные пихты закрывали небо. Ни осень, ни зима не меняли их суровой черно-зеленой окраски, они олицетворяли собой вечность.
Здесь Молчанов увидел, как по едва заметной тропе сверху катился Архыз. Похоже, он уже побывал у ботаника и теперь бежал к хозяину, чтобы поторопить. Вид у него был усталый, язык вывалился, в шерсти закатались цепкие семянки репья. Он обежал Молчанова, но не пристроился у ноги, а почему-то тут же ушел вперед, остановился шагах в двадцати и оглянулся: требовал внимания.
На тропе, наверное метрах в семидесяти, хорошо видный на фоне белесого травяного пятна боком к Молчанову стоял крупный медведь.
Александр Егорович мгновенно сдвинул карабин поудобнее, палец его застыл на предохранителе. В ту же секунду он понял, кто перед ним, удивился и обрадовался до того, что рассмеялся.
- Лобик, да ведь это ты!..
Кто же еще так бесстрашно мог позировать перед человеком в пределах досягаемости ружья? И разве есть еще хоть один медведь, который не побоится собаки и запаха пороха?
Молчанов стоял и вглядывался. Одноухий тоже не менял позы выжидания. Архыз тем временем лег и посматривал то на хозяина, то на медведя, словно подчеркивал, что свою роль он выполнил и теперь дело за ними, за старыми друзьями.
Александр Егорович снял ружье, положил на землю, скинул рюкзак, покопался в нем. С ладонями, полными сахара, он пошел к Одноухому, вытянув вперед руки. Удастся или нет?!
Не прошел он и десяти шагов, как Лобик сдвинулся с места и тоже отступил шагов на двадцать, там снова остановился, смотрел исподлобья, как-то очень сумрачно и дико. Белые кусочки полетели навстречу ему, упали на листву. Он проводил взглядом знакомые сладости, но не тронулся с места. Тогда Молчанов сел, прислонившись спиной к дереву. И опять - никакого результата.
- Архыз, ступай к нему. Иди, иди... - приказал Молчанов.
Овчар вскочил, побежал, но в тридцати метрах от Лобика остановился, видно поняв, что ближе нельзя.
- Ну тогда я. - Александр Егорович смело шагнул к медведю.
Одноухий склонил морду, качнулся и неторопливо сошел с тропы. Еще раз оглянулся, еще - и скрылся в густом папоротнике среди пихт.
Мало сказать, что Человек и собака были разочарованы. Они стояли на тропе с видом очень унылым. Все переменилось. Нет у них больше друга-медведя. История с пленением сделала его окончательно чужим, недоверчивым. Он пошел за овчаром, когда тот обнаружил его. Даже решился показаться человеку. Но на большее не рискнул. Тем более, что совсем недавно...
Молчанов еще не знал последнего действия драмы.
Тогда освобожденный из клетки Лобик проводил Молчанова за реку, увидел костер, его ночлег и, оставаясь незамеченным, удалился в глубь лесных гор, где его родина. Зверь нуждался в покое и сильной пище.
Под утро Лобик без особых хлопот разыскал и задавил одичавшую свинку, видно ушедшую из совхозного поселка, и обильно позавтракал. После этого он неторопливо заковылял в гору и окончательно пропал в джунглях. Ходил мало, больше спал. Вокруг него - в каштаннике и буковом лесу - валялось сколько угодно орешков и плодов, первые дни свободы походили на сплошной пир. Лишь через несколько дней, почувствовав прежнюю силу в мышцах и остроту взгляда, Лобик, вдруг что-то вспомнив, повернул назад и за одну ночь безбоязненно обследовал место своего пленения. Слабый запах от бережновского окурка привел его в неописуемую ярость. С глазами, налитыми кровью, прошел он по ненавистному следу чуть не до семеновского кордона, залег там и не ушел, пока не убедился, что его врага здесь нет. Жажда мести поостыла, но не прошла, и Лобик покинул южные леса.
Кривые промысловые тропы увели его из заповедника на запад, вскоре он очутился в окрестностях Шезмая, обошел поверху Гуамское ущелье и дней шесть бродил вокруг поселка, не гнушаясь нападать на овец и свиней, вольно разгуливающих по лесу за огородами. В его настойчивости угадывалось все то же желание мести.
И час пришел.
Как мы уже знаем, дядя Алеха махнул рукой на правосудие и ударился в лес, чтобы у себя дома успокоиться от всех переживаний, выпавших на браконьерскую долю. Теперь он не верил даже начальству с их лицензиями и высокими словами. Пропади оно все пропадом! Еще не хватало на шестом десятке лет очутиться в тюрьме!