Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 24



Выбравшись враскорячку из камеры дознания, я побрел по сумрачным коридорам. Царила гробовая тишина, и людей нигде не было видно. Будто все мирно спали или же вымерли.

– Последнее подходит больше, – прошептал я, покидая холл клиники под нервное подергивание света галогеновых ламп.

Снаружи было жарко, темно и все также тихо. Лишь неутомимые насекомые-полуночники продолжали чавкать в траве.

Впереди ждал лес. Именно ждал. И не было каких-либо сомнений в обратном. Многие километры зеленой поросли сомкнулись вокруг маленького одинокого существа и сладострастно ждали, когда же я войду в их зыбучее и страждущее лоно. И я вошел.

И там, в глубине лесов, где нет ни севера, ни юга, ни света, ни тьмы, ни времени, ни пространства, я упал на колени перед иссохшим колодцем. И человек в черном капюшоне напоил меня своей кровью, но взглянув на него, я не увидел лица, ибо было оно тьмой вездесущей.

Том II

Реабилитация

– Так Вы говорите, видели свет?

– Ну да. Что-то типа того.

– А как-то поточнее…

– Что значит «поточнее»?

– Как бы Вы могли описать это явление?

В приступе панического волнения я украдкой взглянул на часы.

– А разве мы не должны уже закончить?

Мозгоправ нервно сжал губы и, не сводя с меня пронзающего взгляда, уточнил:

– В моем распоряжении еще семьдесят четыре секунды.

– Кошмар, – мелькнуло где-то в башке.

Даже за это ничтожное время психоаналитик способен свести с ума. Но самое главное, я до сих пор так и не уловил, что ему от меня нужно. То ли в его задачи входило производство сумасшедших из ничего, то ли сам он был особо наидичайшим психом.

– Три месяца, господин Казанский…

По сути, я даже не слушал его. Такова была своеобразная защита от алчных попыток докторишки покопаться в моих мозгах. Но время от времени приходилось выдавать какие-нибудь творческие фразы, дабы отмазаться и вновь погрузиться в процесс самосозерцания.

– Да-да…

– Господин Казанский, Вы в очередной раз игнорируете нашу беседу…

– Да нет же…

Видимо в этот раз я доподлинно смахивал на неверного муженька, пойманного в момент ебли лучшей подруги. Оставалось только скорчить невинную мину и заявить, что пальпация не выявила патологий.

– Лично я не против… Валяйте дурака, если Вам это нравится. Однако нашему всеобщему начальству это не по вкусу. У них нет лишних средств на оплату вашей амнезии, тем более что амнезией здесь и не пахнет.

– Но…

– Не перебивайте! У Вас был шанс высказаться, но Вы предпочитали молчать. Поэтому комитет по нетрудоспособности дает Вам последние три недели, чтобы доказать реальность Вашей болезни.





После циничных слов мозгоправа внутри меня проявилась давящая пустота. Словно ко мне со всех сторон подступило безысходное одиночество, и словно это чувство не было для меня в новинку. От чего даже стало немного страшно.

– И что мне делать?

– Для начала забудьте про Доктора, заблокируйте эти воспоминания и сосредоточьтесь на том, что было до и после. Потом мы все обсудим.

– Хорошо.

– И вот еще что, – он протянул мне нечто миниатюрное, – это вам пригодится.

Прозвенел звонок, и мы распрощались.

Хорошие новости прошли мимо меня, и потому очень хотелось побыстрее добраться до дивана. К тому же лифт подоспел вовремя. В нём меня дожидалась моя любимая минетчица – крашенная блондинка с силиконовою жопой. Как только мы уединились, она поняла все без слов и нажала на паузу. Дальше как обычно. Впрочем, здесь и сейчас мне было совершенно насрать на мадам, стоящую передо мной на коленях и активно сосущую мой член. Я достал из кармана подарок мозгоправа и нажал на запись.

Аудиофайл № 1

Док сказал, нужно начать сначала. А где это начало? В каком незыблемом измерении скрывается его суть и нужно ли вообще колошматить страшные тайны истории моей жизни? Несомненно, это дурацкая затея, которая, скорее всего, выйдет мне боком. Но что уж тут поделать? Придётся рискнуть.

Первое, что я помню, это зеркало. Мое отражение пытливо смотрит на меня. Словно я маленький щенок, выползший из-под дивана и увидевший нечто тайное, почти потустороннее, врага во плоти. Кажется, еще чуть-чуть и я тявкну. Но нет. Что-то останавливает меня. Нечто не менее таинственное, чем мое собственное отражение в зеркале. И я оборачиваюсь.

Я в комнате. Какие-то люди мельтешат, проходя то туда, то сюда. Кто они? Я пытаюсь проследить их путь. Никто из них не обращает внимания на мое присутствие. Видимо слишком много забот и хлопот навалилось на всех этих человеческих существ. Но самое странное, все они мне очень хорошо знакомы. Откуда? Как подобная информация могла оказаться в моей голове?

– Лёшенька, что с тобой, милый? – это ласковый возглас за моей спиной.

– Бабуля! – я бегу к краснощекой морщинистой женщине и обеими руками ухватился за ее талию.

– Ну, ну… Ты чего? – спрашивает она, нежно теребя мои волосы на макушке.

– Скучаа…

Бабушка тихо улыбается и, взяв меня за руку, ведёт за собой. И я уже не обращаю внимания на жителей муравейника. Они стали мне безразличны. Будто их и вовсе нет, будто они всего лишь декорации к внеочередной сказочной истории. И в этой сказке есть добрая фея, которая проведет маленького принца сквозь страшный дремучий лес человеческой суеты.

Мы выходим во двор, заросший ярко-желтыми одуванчиками, и, неторопливо добравшись до скамейки, усаживаемся. Ярко светит солнце. Кто-то подбегает ко мне и лижет руку. Этот кто-то смотрит на меня добродушными глазами, склонив голову и высунув язык.

– Вот и мой подарок, – говорит бабуля, – Его зовут Спайдер.

– Спайдер? – спрашиваю я, осторожно трепля зверюгу за уши, – А что это значит?

– Это важно? – отвечает бабушка.

– Гав! – добавляет пес.

Мы переглядываемся и весело смеёмся.

Прошло несколько дней прежде чем муравейник затих. Последний взгляд на его оголенные потроха навевает тоску. Все эти негодяи, суетившиеся здесь все это время, вынесли все, что можно и все что нельзя. Остались лишь голые стены, да паутина, наросшая местами.

– Ты готов? – спрашивает бабуля, держа меня за руку.

Я знаю, что нужно идти, но почему-то медлю. Словно нечто среди этих голых и обшарпанных стен не хочет меня отпускать, словно пугающая тишина говорит со мной на своем непонятном живому миру языке.