Как закалялось железо

Взрослая рассудительность взяла верх над детскими мечтами и эмоциями.

Да я и сам, чего греха таить, много раз пытался склонить своего сына при выборе игрушки в пользу своих пристрастий, чтоб тоже немного поиграть.

Мне повезло, что наши интересы совпадают, и он тоже любит машины. Эта страсть к машинам никуда не делась до сих пор.

Я очень рано начал рулить. Сначала, сидя на коленях у отца, я только рулил и переключал передачи. Потом, когда стали доставать ноги, я уже давил на газ, и еще чуть позже я уже рулил по полной.

Поездка за рулем была для меня наградой за хорошую работу и, как правило, она проходила на проселочной дороге, когда мы ездили сажать бахчи (посадка арбузов и дынь). Несмотря на то, что работа на грядке занимала несколько часов, а поездка за рулем длилась от силы 5–10 минут, я все равно с нетерпением ждал этой поездки.

Первые часы обучения давались мне очень тяжело, я вылезал из-за руля мокрый от напряжения как мышь. Бывали моменты, когда я готов был сдаться и вылезти, но отец как профессиональный педагог дожимал меня. Он очень рисковал, и я уверен, что ему было не очень просто меня обучать, потому что у нас было много моментов, когда я мог разбить машину. Чтоб было понятно, как он относился к машине, расскажу реальный случай из жизни.

Раньше все-таки машина была не средством передвижения, а роскошью.

Мы жили на 116 км, а это такой небольшой, как бы отдельный такой, район города, где все друг друга знают. А отца знали очень хорошо, потому что он в тот момент был директором школы.

И вот однажды, выйдя во двор, отец заметил мальчишек, которые крутились вокруг нашей машины и облизывали ее языком. Отец растерялся и, подойдя к мальчишкам, поинтересовался у них, что они делают. На что они ему ответили, что они часто слышат от своих родителей, что директор школы свою машину вылизывает языком, и они хотят узнать, как это и какая она на вкус.

Вот так отец относился к машине. Он намывал ее, натирал воском, зимой мы ставили ее на кирпичи в гараже, чтоб пружины не смялись.

Вечерами мы ходили вместе с ним в гараж, садились в машину и нюхали ее. Нам очень нравилось, как пахнет ее пластик.

Представляете, что творилось с отцом, когда он видел что его «сокровище» летело в столб?

По прошествии многих лет я все это прочувствовал на себе, обучая вождению и жену, и сына.

Сколько же было нервов, криков, слез…

Сразу скажу что, несмотря на мою ангельскую внешность, я не был подарком, и самым моим слабым местом было мое поведение, точнее, мое плохое поведение.

Я избегаю слова «хулиганское», потому что к тому возрасту его никак нельзя применить.

Сейчас, вспоминая то, что я еще могу вспомнить, я сам себе удивляюсь и задаю себе вопрос: как я умудрялся и как я вообще был способен на такое в том далеком юном возрасте?

Даже страшно рассказывать.

Хулиганил я много, некоторые выходки стирались из памяти и заканчивались без жертв, но были и те, которые оставляли след на моем теле надолго, а некоторые – и на всю жизнь.

Однажды я, в очередной раз балуясь на кровати с подушкой, а именно: я пытался попасть ею в голову кому-то из родителей, на свою беду промахнулся и со всего размаха треснулся лбом о спинку кровати.

Я рассек себе бровь. Ну что говорить, крови и криков было хоть отбавляй! Шрам остался навсегда.

Надо сказать, что мозги у меня не работали тогда вообще, то есть их не было, потому что нормальному думающему хоть немного человеку никогда бы не пришло в голову то, что приходило мне.

Сейчас, вспоминая свои выходки, просто недоумеваю. Это еще раз подтверждает мою мысль, что мозгов у меня не было. И ни тогда, ни сейчас не понимаю и не могу ответить на простой вопрос: зачем?

В другой раз я такое сотворил, что стыдно признаться.

Я нашел маленький чурбачок, и уже не помню, то ли он был с гвоздем, то ли я забил в него гвоздь… Так что я делал: я ловил момент, чтобы подставить под ногу мамы чурбачок с гвоздем, естественно, торчащим кверху.

На мою беду, но больше конечно мамину, мое черное дело увенчалось успехом, и мама, наступив все-таки на гвоздь, проколола ногу насквозь.

Какова же была моя реакция? Единственное, чего я испугался в тот момент, это то, что меня могут сдать в милицию.

Хулиганил я много, но остальные мои выходки стерлись из памяти, однако, думаю, их наверняка хорошо помнят мои родители.

Один раз у меня была стычка с моей тетей, тогда мы еще жили вместе. Не помню, кто из нас победил, видимо, тетя, потому что я пару недель ходил со здоровенной шишкой на лбу и всем жаловался, выговаривая только два слова: «Ирка-шишка» (так звали мою тетю).

Тогда я еще плохо говорил и не знал более емких и красочных слов.

Ну что я еще помню из времен детского сада? Тогда мы еще жили на улице Степана Разина, и у нас рядом с домом был Пионерский спуск. Зимой по нему машины не ездили, и мы катались с отцом с него на санках.

Помню свой первый день в детском саду, как я орал как резаный, когда мама меня привела и оставила.

Помню, как один раз, поругавшись с лучшим другом, хотел его придушить.

Помню, как подглядывал в туалете за девчонками, и воспитательница поставила меня перед всей группой и сказала:

«Снимай штаны».

Помню, как не любил спать днем. Как же я потом, вспоминая, ругал себя, что я не понимал, как это бывает сладко – поспать днем.

Помню, как в обеденный сон нас не пускали в туалет, и я, просунув между кроватями свой писюн, делал свое дело на пол, за что меня потом наказывали. Зато я спал в сухой кровати в отличие от некоторых.

Помню, как мне на голову нагадили голуби, и как я отмывался, заливаясь слезами.

Как я уже говорил, мы жили на 116 км. У нас рядом был практически брошенный военный аэродром. Отец учил меня не только управлять автомашиной, но и прививал любовь к спорту.

Он был кмс по лыжам и периодически, взяв меня с собой, устраивал вылазки. Одна из вылазок мне очень хорошо запомнилась.

Естественно, чувство соперничества присутствовало всегда.

В очередной раз мы вышли на лыжню и погнали в сторону леса. Периодически отец интересовался, не устал ли я. Я не хотел выглядеть слабаком и продолжал хорохориться. И мы уезжали все дальше и дальше от дома.

Кончилось все тем, что геройство мое закончилось, и обратно я уже возвращался на буксире.

Мы связали наши лыжные палки вместе, и отец меня пер за собой, как снегоход.

ШКОЛА

Выбор школы был очень простым, вернее, его не было. Естественно, я пошел учиться в школу, где работала моя мама, так сказать, чтоб был на глазах и под присмотром.

Никому не пожелаю такого соседства. Шаг влево, шаг вправо, малейшее замечание – и все сразу становится известно моей маме.

Маму я видел только тогда, когда меня наказывали. Я заметил такую закономерность: если меня выгоняют из класса во время урока, то обязательно мимо проходит мама и ловит меня.

Она была очень строгой, и все ее боялись, но больше, конечно, уважали.

Мой дневник пестрел записями о моем плохом поведении. Самым страшным для меня был, конечно, вызов отца в школу, но обошлось. Несмотря на это, папа досконально знал мою ситуацию, хотя мама меня частенько жалела и выгораживала, поэтому периодически мне прилетало или ремнем, или проводом.

Проводом больнее, так жжет! Жжет, что можно надуть в штаны.

Поэтому я заблаговременно прятал все провода. Попадало мне не очень часто, и в какой-то счастливый для меня момент отец сказал, что я уже взрослый и пороть меня некрасиво.

С того времени я стал подключать свое самосознание, чтобы контролировать себя и не подводить родителей.

Именно на авторитет родителей и делался всеми основной упор в моем воспитательном процессе.

Со школы и началась моя закалка.

Надо сказать, что моя школа не простая, а с углубленным изучением французского языка.

И почему-то считалось всеми, что в ней учатся хлюпики и маменькины сынки.

Поэтому из соседних школ к нам постоянно приходили незваные гости, чтоб отнять у нас деньги или просто тупо побить.