Страница 8 из 13
Бог возложил на брак благословение и бремя. Благословение – в обетовании потомства. Бог допускает человека к участию в Своем неустанном созидании; но только Сам Бог благословляет брак детьми. Дети – дар Господа (см. Пс. 126, 3), и мы должны смотреть на них как на дар. От Бога принимают родители детей, и к Богу они должны их снова привести. Отсюда и божественный авторитет родителей по отношению к детям. Лютер говорит о «золотой цепи», возложенной Богом на родителей, а по Писанию в соблюдении пятой заповеди заключено особое обетование долголетия на земле. Поскольку и до тех пор, пока люди живут на земле, Бог дал им воспоминание о том, что над этой землей тяготеет проклятье греха и что земля – еще не конец всего. Над судьбой женщины и мужчины нависла грозная тень Божиего гнева, на них возложено божественное бремя, которое они должны нести. Жена должна в муках рожать детей, а муж – в заботе о своих домашних – пожинать тернии и волчцы и трудиться в поте лица своего. Бремя это должно подвигнуть супругов на призывание Бога, оно должно напоминать им об их вечном предназначении в Его Царствии. Земной союз – лишь начало вечного союза, земной дом – лишь образ Дома Небесного, земная семья – лишь отблеск отцовства Бога по отношению ко всем людям, Его чадам.
Бог посылает вам Христа, Который есть основа вашего брака. «Принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим. 15, 7). Одним словом, живите вместе, прощая друг другу грехи, без чего не устоит ни один человеческий союз, а брак и подавно. Не будьте несговорчивыми, не судите и не осуждайте друг друга, не возноситесь, не перекладывайте свою вину на другого, но принимайте себя такими, какие вы есть, и каждый день прощайте друг друга от всего сердца.
С первого дня супружеской жизни и до последнего пусть вашим законом будет: «Принимайте друг друга… в славу Божию».
Вот вы и выслушали Божие слово о вашем браке. Поблагодарите Его за это, принесите Ему благодарность за то, что Он привел вас сюда, просите Его, чтобы Он основал, укрепил, освятил и сохранил ваше супружество, и тогда вы вашим браком принесете «нечто во славу Его великолепия». Аминь.
…Большое спасибо вам за ваши письма, для меня они всегда слишком короткие, но я, конечно, все понимаю! У меня такое ощущение, словно двери тюрьмы растворились, и можно немного пожить вместе с вами на воле. Потребность в радости здесь, в этом доме скорби, где никогда не услышишь смеха (кажется, что даже у охранников в тюремной обстановке пропадает охота смеяться), очень велика, так что стараешься как можно полнее зачерпнуть ее из внутренних и внешних источников.
Сегодня Вознесение, день великой радости для тех, кто еще может верить, что Христос правит миром и нашей жизнью. Мысленно я с вами всеми, в церкви, на богослужениях, чего я так давно лишен, но также и со многими неизвестными людьми, молча переносящими свою судьбу в этом доме. Эти и другие мысли не дают мне замыкаться на собственных незначительных лишениях. Это было бы несправедливо и неблагодарно.
Я как раз снова написал кое-что из своих заметок о «чувстве времени», это доставляет мне большое удовольствие, а то, что пишешь на основе своих собственных непосредственных переживаний, идет гораздо легче, и мысли свои выражаешь свободно. «Антропологию» Канта, за которую я тебе, папа, очень благодарен, прочитал; она была мне неизвестна. Я нашел там много интересного, но все-таки это крайне рационалистическая психология в стиле рококо, проходящая мимо многих существенных явлений. Не мог бы ты прислать мне что-нибудь стоящее о формах и функциях памяти? В этой связи меня сейчас это очень интересует. Кант очень мило трактует «курение» как вид саморазвлечения.
Меня очень радует, что вы читаете сейчас Готхельфа; вам наверняка понравились бы… и его «Путешествия». Что касается научной стороны, то я с удовольствием прочитал здесь солидную «Историю христианских деяний любви» Ульхорна, а за «Историей церкви» Холля мне вспомнились его семинары.
Почти ежедневно я читаю что-нибудь из Штифтера. Безмятежная и укромная жизнь его героев (он ведь настолько старомоден, что изображает только симпатичных людей) в этой обстановке благотворно влияет на меня и направляет мысли на важные жизненные смыслы. Между прочим, здесь возвращаешься – внешне и внутренне – к самым простым жизненным вещам; вот Рильке, например, я здесь просто не смог читать. Но может быть, ум тоже чего-то лишается из-за утеснения, в котором живешь?..
Вот и Троицу пришлось нам отпраздновать еще в разлуке, а ведь это в особом смысле праздник общности. Когда сегодня рано утром зазвонили колокола, мне так захотелось в церковь, что я поступил, как Иоанн на Патмосе, и отслужил для себя самого такую замечательную службу, что одиночество просто улетучилось, настолько сильно я ощущал ваше присутствие и присутствие всех общин, с которыми я уже праздновал Троицу. Со вчерашнего вечера я то и дело декламирую для себя «Песнь на Троицу» П. Герхардта, где есть такие чудные строки: «Ты дух радости» и «Даруй силу нам и радость…» Еще радуют меня слова из Писания: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя» (Притч. 24, 10) и «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия» (2 Тим. 1, 7). Удивительная история чуда с языками также занимает меня. То, что вавилонскому смешению языков, в результате которого люди перестали понимать друг друга, ибо каждый заговорил на своем языке, наступит конец и что оно будет преодолено божественным языком, который будет понятен каждому и лишь посредством которого люди снова смогут прийти к взаимопониманию, и то, что церковь станет тем самым местом, где это произойдет, – все это великие и крайне важные мысли. Лейбниц всю свою жизнь бился над идеей универсального языка, долженствующего изображать все понятия не словами, а общепонятными знаками. Это можно рассматривать как проявление его стремления исцелить тогдашний разорванный мир и как философский ответ на события Пятидесятницы.
В здании снова полная тишина, слышны только шаги заключенных, меряющих свои камеры, – сколько горьких и чуждых праздничному настроению мыслей носят они с собой. Будь я тюремным пастором, я бы в такие дни с раннего утра до вечера обходил камеры, это хоть кому-нибудь да помогло бы.
Вы, как и я, в ожидании, и должен сознаться, что в каком-то уголке подсознания я все-таки надеялся оказаться на Троицу снова на свободе, хотя сознанием запрещаю себе устанавливать какие бы то ни было сроки. Завтра исполнится всего лишь 10 недель, а ведь по нашему непрофессиональному разумению мы, наверное, и не могли представить себе такой срок для «предварительного» заключения. Но это, безусловно, ошибка. Вообще говоря, непростительно быть таким профаном в юридических вопросах, как я. Только здесь ощущаешь, насколько атмосфера, в которой живет юрист, отличается от среды, окружающей теолога; но из этого также можно извлечь урок, и, пожалуй, все оправданно на своем месте. А нам не остается ничего иного, как доверчиво – уповая на то, что каждый делает все, что в его силах, для быстрейшего выяснения сути – и с максимумом терпения ждать и не ожесточаться. У Фрица Ройтера есть прекрасные слова: «Жизнь человека – не прямой и гладкий поток, бывает – натолкнется на запруду, завертится на месте, бывает – люди начинают швырять камни, мутить прозрачные струи; да, случиться-то всякое может, но ведь нужно-то заботиться о том, чтобы вода оставалась прозрачной, а небо и земля могли бы в нее глядеться» – этим сказано все.
Работа о чувстве времени вчерне закончена, теперь пусть немного вылежится, посмотрим, как она это перенесет.
Сегодня первый понедельник после Троицы. Я только сел за обед, поесть свеклы с картошкой, как совершенно неожиданно мне передали вашу праздничную посылку, которую принесла Р. Словами не выразишь, как это меня обрадовало. При всей уверенности в духовной связи, существующей между вами и мной, в душе постоянно живет неистребимая потребность зримого свидетельства этой связи в любви и в мыслях, которая превращает самые что ни на есть материальные предметы в носители духовных реальностей. Думаю, что нечто подобное заключает в себе потребность в таинстве, присущая всем религиям.