Избранное

«Кто эту тысячу приговорил…»

В результате утечки газа из магистрального газопровода под Уфой взрывом были сброшены с рельсов и сгорели два встречных пассажирских поезда, в одном из которых ехали на отдых дети.

Кто этутысячу приговорил?Кровью и пламенемночь одарил?Кто уготовил горящие дали,ад про которые помнит едва ли?Чьи они, чёрные трупики эти?Чем, перед кем провинились дети,радость которым сулила ездав мирных (мгновенье назад) поездах?Что это было? Рок? Святотатство?Кара, доставшая сквозь облака?Наше извечное головотяпство?Или преступная чья-то рука?Как ни ответь – утешенья не будет.Боль умирающихразум сечёт.Так неужели беда не разбудит,чтобы себепредъявили мы счёт?Сколько трагических прецедентовПамять выстраиваетвдоль пути!Так через сколько ожоговых центровнадобно совести нашей пройти?

Винтик

Жил человек, из кожи лез, трудясь.В авралы поднимался из постели.Ни дачи, ни машины отродясь.Зато жена ушла. И облетеликудрявые и буйные власы.Икра? Да что вы? Твёрдой колбасына мог достать. Он честен был и скромен.С зубами плохо. Так-то был доволен.А много ли нажи2л? Вот язву – нажил.Да мало по2жил. Ну, не повезло.И всё-таки он белый свет уважил.И, злом помятый, не смотрел он зло.А в честь его – ни радио, ни медь.Но как живуч! Не перевёлся ведь!Другой – в прорыв!(Даруй, судьба, удачу!)…О «винтик» наш!Люблю его. И плачу.

Чернобыль

Такое солнце яркое светило!Такая благость по земле плыла!Алели мальвы.Жарко суетиласьна колесе подсолнуха пчела.Медовым соком наливались груши.На грядкевыгибались огурцы.И, крылышек упругость обнаружив,взлеталинеуклюжие птенцы…Нет, не о том моей душе страдалось,что всюду ожидал меня искус –но всё, что щедро глазу открывалось –ни в руки взять,ни испытать на вкус…Нет, не о том…«Да-да, и в самом деле.Ну, драма. Но кончать пора бы с ней.Потери, в целом, в общем-то, имели.Но самолёт упал – и то б страшней.Ведь всё-таки живётся здесь,живётся…»Всё так,когда б не принимать в расчёт,каким ещё уродством отзовётся?Какой нежданной смертью потрясёт?

Вера

Старушка ковыляет.Сутула. Ноги скручены.Мужской пиджак.Косыночка на серых волосах.Её ручонки тонкие –как старые уключены.«Я спорчена, родименький, –призналась мне в слезах, –Оборотился ласковым…От колдовства антихриста,от взгляда приворотногосберечься не смогла»…А ветер небо светлое из туч кудлатыхвыпростал.Но из леса топорщиласьознобистая мгла.«Иду забыть нечистогои исцеленья выпросить».Худые туфли шаркают.И посошок стучит.Себя нетрудно выплакать.Себя легко ли высказать.То слово скажет горькое.То снова замолчит.«А как же дальше, бабушка?Асфальт удобный кончится.По грязи –и в резиновых не добрести, боюсь»«А дальше-то, родименький?Дойдёшь, коли захочется.Разуюсь. Поползу. Не то – катком,но доберусь».И столько заплескалось в нейи дерзости и ярости,что тотчас и привиделось,как через топь ползёт…Шуршит,спешит улиткою,не ведая усталости,в коряжистый распадок, гдесвятой источник бьёт.– А помогает, бабушка? –«Да, милый, как молоденька.На месяц прячу палочку…Кады бы без греха…Мне мнится: вновь бегучаяи личико смородинкой.А не пойди к святому-то –куды уж как плоха…»Низинными туманами,дождём,осинным золотом,размягшими дорогамисентябрь на землю лёг.Представил я купальщицу –стянуло кожу холодом.Сказал: «А ведь простудишься!»«Бог милует, сынок!»Конечно, я начитанный.Я понимаю правильно.Спасение в движении – известномне давно.Но перед этой верою,неистребимой, пламенной,бросающей в движение –склоняюсь всё равно.Мы – все! – без ВЕРЫ можем ли?Мы ею жизнь проверили.Судьба как ни куражилась –а были спасены.Когда в себя мы ВЕРИЛИ.Когда в победу ВЕРИЛИ.И в святость дела нашего.И дружбы.И жены.Я рад,что тайны держатся.Что вера неубитаяи дух, и тело бренноестремит и вдаль, и ввысь.Покуда живы таинства –обещаны открытия.Покуда ВЕРА светится –неистребима ЖИЗНЬ!