Страница 5 из 28
Стефан пересек комнату, чтобы принести бумаги, и священник, казалось, смог повнимательнее рассмотреть стройный стан своего визитера.
– Я полагаю, вы достаточно компетентны? – спросил он.
– Вполне, – ответил молодой человек, слегка покраснев.
– Сдается мне, вы очень молоды… Должно быть, вам не больше девятнадцати лет?
– Мне почти двадцать один.
– Ровно половина моих лет – мне сорок два.
– Кстати говоря, – произнес мистер Суонкорт после того, как они немного обсудили дела, – вы сказали, что ваше полное имя Стефан Фицморис и что ваш дедушка родом из Кек-сбери. С тех пор как я начал с вами разговор, мне пришло на ум, что я что-то о вас знаю. Вы принадлежите к хорошо известной старинной семье графства – с простыми Смитами эта семья не имеет ничего общего.
– Не думаю, чтобы мы имели хоть каплю крови в их жилах.
– Вздор! Это ясно как день. Подайте-ка мне «Земельное дворянство». Так, посмотрим. Вот, Стефан Фицморис Смит – он покоится в церкви Святой Мэри, не правда ли? И вот из этого семейства происходят Лизворти Смиты, а также – побочно – генерал, сэр Стефан Фицморис Смит из Кексбери…
– Я, я видел там его монумент, – сказал Стефан. – Но нет никаких связей между его семьей и моей: их просто не может быть.
– Возможно, нет ни одной, что была бы вам известна. Но взгляните на это, мой дорогой сэр, – сказал священник, ударяя пальцем по столбику кровати, чтобы еще больше подчеркнуть свои слова, – вот вы стоите предо мною, Стефан Фицморис Смит, живущий в Лондоне, но происходящий из Кексбери. Здесь, в этой книге, находится генеалогическое древо Стефанов Фицморисов Смитов из усадьбы Кексбери. В наши времена вы можете быть семьей профессиональных работников – я не собираюсь устраивать вам допрос, я не задаю вопросов такого рода, не в моей натуре так поступать, – но это столь же просто, как ваш нос, что вы являетесь его потомком! Ну, мистер Смит, я поздравляю вас с вашим происхождением – голубая кровь, сэр; и, клянусь жизнью, это желанный ее цвет для многих с тех пор, как стоит мир.
– Я бы желал, чтобы вы меня поздравляли с чем-либо, что более осязаемо, – сказал молодой человек столь же печально, сколь скромно.
– Вздор! Это придет со временем. Вы молоды: у вас вся жизнь впереди. Теперь взгляните – видите, как далеко в туманы древности уходят корни моей собственной семьи, Суонкортов. Здесь, видите, – продолжал он, переворачивая страницу, – это Джоффри, один из моих предков, который лишился баронства из-за того, что однажды отпустил неудачную шутку. А, да все мы таковы! Но его история – слишком длинная, чтобы ее теперь рассказывать. Да, я бедняк – джентльмен, что едва сводит концы с концами, это факт: те, с кем я мог бы водить знакомство, не желают быть моими друзьями; те, кто желал бы со мной дружить, стоят гораздо ниже меня на общественной лестнице. Если не считать обедов у одного-двух семейств да периодических бесед – порою и обедов – с лордом Люкселлианом, моим родичем, я совершенно один – совершенно!
– У вас есть ваши занятия, ваши книги и ваша… ваша дочь.
– О да, да; и я не могу пожаловаться на настоящую нужду. Canto coram latrone[14]. Что ж, мистер Смит, не позволяйте мне задерживать вас больше в комнате больного. Ха! Это напомнило мне один анекдот, что я слышал в свои молодые годы. – Тут священник издал несколько смешков, и Стефан взглянул на него вопросительно. – Ах нет, нет!.. Это слишком неприличный… слишком неприличный анекдот, чтобы вам рассказывать! – продолжал мистер Суонкорт вполголоса, с мрачным весельем. – Ну, ступайте вниз; моя дочь приложит все силы, чтобы скрасить вам вечер. Попросите ее спеть вам – она поет и играет очень недурно. Доброй ночи; я чувствую себя так, будто знаю вас пять-шесть лет. Я дерну за сонетку, чтобы кто-нибудь свел вас вниз.
– Не беспокойте себя, – сказал Стефан. – Я смогу и сам найти дорогу.
И он спустился вниз, думая о сладостной свободе манер, принятой в дальних уголках страны, которая столь отличалась от чопорности Лондона.
– Я позабыла предупредить вас, что мой отец глуховат, – сказала Эльфрида встревоженно, когда Стефан вошел в маленькую гостиную.
– Все в порядке; я об этом прекрасно осведомлен, и мы с вашим отцом стали большими друзьями, – отвечал молодой человек с энтузиазмом. – И, мисс Суонкорт, будете ли вы так добры спеть для меня?
Самой мисс Суонкорт эта просьба показалась исключительно прямой, каковой она и вправду была, хотя она догадывалась, что ее отец приложил к этому руку, зная по собственному опыту, сколь бесцеремонно он использует ее, чтобы усладить слух своих скучных гостей. С другой стороны, манеры мистера Смита были слишком бесхитростными, чтобы он мог оказаться критиком, а его лета – слишком юными, чтобы вызвать у нее какие-то опасения, поэтому она была готова – если не сказать, рада – согласиться. Подойдя к резной этажерке, она перебрала ноты, и из всех, что хранились в ее семье на протяжении долгих лет, а также из всех песенок, что играла и певала ее мать, Эльфрида выбрала один романс, села за пианино и начала петь «Это было на склоне зимнего дня» прелестным контральто.
– Вам нравится эта старая вещица, мистер Смит? – спросила она, окончив пение.
– Да, мне очень понравилось, – сказал Стефан; слова, что он произнес, и совершенно искренне, он сказал бы по поводу любого музыкального творения на свете, на которое бы пал ее выбор, будь то веселая песенка или реквием.
– Вам надо услышать вещицу, написанную Де Лейром, что дала мне списать одна молодая французская леди, которая гостила в усадьбе Энделстоу:
и тогда я вам под конец исполню мою самую любимую песню, что принадлежит перу Шелли, «Разобьется лампада, не затеплится луч», кою положила на музыку моя бедная мать. Мне столько радости доставляет мысль о том, что я пою тому, кто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО меня слушает.
Каждая женщина, что произвела на мужчину впечатление, кое останется с ним навсегда, после обычно встает перед его мысленным взором, приняв облик какого-то определенного воспоминания, коему, мнится, предопределено было стать тем особенным ее образом, что возникнет на всех страницах дневника его памяти. Как в представлении человека Средневековья любой святой покровитель непременно обладал своей определенной позой и регалиями, так и возлюбленная в глазах истинной Любви, можно сказать, тоже открыто обладает своею позой и регалиями, и без них она редко появляется в мечтах влюбленного, и, чтобы представить ее без них, потребуются немалые усилия, и это несмотря на то, что потом, при более близком знакомстве, влюбленный может ее увидеть еще в огромном множестве других поз, что будут куда больше подходить его юношеским грезам.
Образ мисс Эльфриды пожелал вобрать в себя ее черты в том наряде, в каком он любовался ею в те минуты, когда она ему пела, поэтому таков отныне был ее неизменный облик, который в последующее время она принимала, представая днем и ночью перед внутренним взором Стефана. Он всегда видит перед собою профиль молодой женщины в бледно-сером шелковом платье с отделкой из лебяжьего пуха, кое спереди открыто, как жилет, только без какой-либо нижней рубашки; холодный серый цвет наряда вступает в восхитительный контраст с теплыми красками ее лица и шеи. В тот миг свет самой дальней свечи, стоящей на фортепьяно, сливается воедино с очертанием ее милой головки, и эта свеча, что сама видна лишь наполовину, вдруг преображает копну ее кудрявых волос в облаковидное светлое сияние, что окружает ее голову дивным ореолом. Ее пальчики порхают по клавишам фортепьяно, ее губки приоткрыты, и с них слетают переливчатые трели, выводя нежным диминуэндо[16] заключительные слова печальной апострофы[17]:
14
Неполная фраза из высказывания Ювенала: cantabit vacuus coram latrone viator – «путник, у которого нет ничего при себе, может распевать в присутствии разбойника» (лат.). Перевод Д. Недовича и Ф. Петровского.
15
«Я его посадила, я видела, как он растет, // Этот прелестный розовый куст, куда прилетают петь птицы» (франц.). На самом деле этот романс, который называется «Le rosier» («Розовый куст»), был написан Жан-Жаком Руссо.
16
Диминуэндо (diminuendo, итал.) – музыкальная фраза с постепенно затихающим звуком.
17
Апострофа – риторическое обращение.