Страница 2 из 10
... Вот туда-то и привёл меня Гена ранней весной, в начале мая.
Я долгое время жил далеко от прибайкальской тайги, хотя в прошлые времена был лесовиком-одиночкой, скитался по необъятной тайге и зимой и летом.
Живя вдалеке, я очень скучал по тайге и даже видел знакомые леса во сне. Но изредка, я и наяву представлял себе в "головном телевизоре", какое-нибудь знакомое место в глухом лесном урочище, иногда даже делая какие-то выводы о наличии там зверей, приходившие на ум, по какому-то наитию.
Я, например, видел долину реки Курминки, постепенно поднимаясь внутренним взором из низовий до крутых вершинных распадков. И совершая этот "подъем" словно на волшебном ковре-самолёте памяти, я видел всё вместе словно из космоса и мог, как на компьютере, укрупнить нужный мне распадок, нужную мне поляну до размеров, когда различал уже каждую веточку на сосне стоящей, насколько я помнил, на краю лесной опушки, неподалёку от второго лесникова зимовья.
И, озирая в душе тридцатикилометровой протяжённости долину, я вдруг понимал, что медведи должны копать берлоги и зимовать в них, в вершинах распадков, по левому борту Курмы, если смотреть вниз по течению. При этом я вспоминал, что когда-то, уже по снегу, видел следы большого медведя идущие туда, в сторону верховьев Курмы, срезающие большой поворот, который делала река в среднем течении...
В другой раз, так же давно, но уже в другой год, я туда же пришёл в начале зимы по следам медведицы с двумя медвежатами.
Кроме того, я, уже чуть в другой месте, в те же времена находил берлоги, только в соседней речной долине, в её верховьях, идущих почти параллельно Курме, с востока на запад.
И таким образом, я сидел где-нибудь на седьмой Красноармейской в Питере, а мой мозг с помощью памяти, монтировал несостоявшееся наяву путешествие.
Бывало даже смешнее...
Как-то, перечитывая свой рассказ о весеннем походе в Ленинградской области, я вспомнил басистый редкий лай в чаще, где-то за озером, недалеко от которого я собрался ночевать, и сидел, слушал, не прилетят ли глухари на ток, который я нашёл годом раньше. И вот читая этот рассказ, я понял, что это был волк на логове, которое находилось в километре от моего бивака, и волк лаял потому что, может быть, услышал меня или учуял. И это было логово, которое я безуспешно искал уже несколько лет.
Читая рассказ дальше, я вспомнил, что на рассвете, когда уходил после ночёвки к станции, на электричку, метрах в двухстах от моего костра, на дороге, покрытой мокрым снегом, увидел большие свежие волчьи следы. Волк прошёл в конце ночи к моему костру, обогнул его по дуге, не приближаясь особенно, а потом ушёл по своим, волчьим отцовским делам... Вот такой "выстраивался телевизор"...
Конечно, я очень скучал по тайге и считал дни до отлёта в Сибирь...
И, наконец, я прилетел на самолёте в Иркутск, где меня встречал Гена. Мы поехали к нему домой, обедали, выпивали за встречу, и после небольшого отдыха, я начал обходить своих родственников и знакомых с визитами. Когда эти встречи заканчивались, мы договаривались с Геной и отправлялись в тайгу...
И вот, мы идём в новоотстроенное зимовьё.
... Сначала мы несколько часов ехали под прохладным весенним солнцем по дороге, через тайгу. Грунтовая дорога пылила встречными автомобилями, и мы на "Ниве" вчетвером, гудя мотором и чуть соскальзывая на большой скорости, по мелкому гравию, на поворотах к обочине, поднялись, наконец, на водораздельный перевал. Гена вёл машину, я сидел на переднем сиденье, по праву почётного гостя, а сзади устроились Миша, Генин друг и Максим, его сын...
На самой высокой точке дороги был дощатый "павильон" - ветхое, серое от пыли сооружение, место остановки автобуса. Мы тормознули, вышли из машины, достали бутылку водочки и выпили по несколько глотков, покропив водкой и Бурхану - духу - владетелю местной тайги... Таков обычай.
Потом дорога пошла вниз в долину реки Голоустной, и мы, во все глаза, вглядывались в высокие, остроконечные сопки, покрытые высокими, стройными соснами. Слева начались крутые склоны, обрывы, спускающиеся прямо к дороге; откуда-то справа вынырнул крупный речной приток, ещё наполовину покрытый льдом. Тут же справа стояло большое бурятское село, с деревянными покосившимися домишками и с выгонами для скота, огороженными кривыми изгородями. Бедность и заброшенность только подчёркивались фигурами местных жителей, одетых в ватники, стоящих в ожидании, на автобусной остановке. Зато тайга делалась все красивее, разрасталась, и сопки становились всё круче и всё выше.
Дорога свернула направо, и пошла вдоль основного русла вниз, к Байкалу. То тут, то там на высоких склонах видны были маряны, на которые в сумерках и рано утром выходят косули, изюбры и даже медведи. Над долиной стелился дым и пахло лесным пожаром... Проехали почерневшее место на болотине, где недавно прошёл низовой огонь, пожёгший сухую траву, и кое-где из ивовых зарослей ещё поднимались струйки дыма.
Я во всю грудь вдыхал прохладный горьковатый воздух, смотрел на маряны и думал, что после десяти лет разлуки, я, наконец, снова здесь. Немного побаливала нога, после годичной давности операции на лодыжке, но я радовался и надеялся, что если не лазить целыми днями по косогорам, то я, наверняка, выдержу поход.
Вскоре мы свернули с основной дороги налево и, проехав вдоль широкой улицы, застроенной с двух сторон дачами и пансионатами для новых русских, переехали мелкую речку через сломанный и кое-как удержавший машину мост. Свернули налево, прокатили вдоль старых деревенских домов, превращённых в дачи горожан, и остановились.
- Приехали, - сказал Гена улыбаясь и со вздохом расправил широкие плечи.
Из калитки вышел седой, но по-прежнему крепкий и улыбчивый Сан Саныч с женой. Мы все поздоровались, посмеиваясь, обменялись обычными приветствиями и вошли, сначала во двор, а потом и уютный небольшой дом, состоящий из кухни и большой комнаты - спальни хозяев и одновременно гостиной. Гена стал вынимать припасы и провизию, Миша помогал ему, а сын Гены - Максим, чтобы не мешать сел в сторонку. Мы с Сан Санычем и Ольгой Павловной - его женой, немного поговорили, вспоминая, как долго мы не виделись.