Страница 1 из 10
"На охоте мы терпим и дикий холод, и палящий зной, презираем и сон и негу, укрепляем свои силы, упражняем наше тело, чтобы оно сделалось более гибким, - одним словом, это занятие вреда никому не причиняет, а удовольствие доставляет многим..." (Мигель де Сааведра)
...Гена задумал строить это зимовьё давно. Когда он, первый раз попал в эти места c приятелем, они жили в палатке, на небольшом покосе у речки. Тогда они собирали камедь - лиственничный застывший, засохший сок.
Дело было по тем временам выгодное. Можно было заработать рублей по пятьдесят в день, а иногда и больше. А младший научный сотрудник в НИИ зарабатывал тогда рублей сто пятьдесят в месяц. Кроме очевидной финансовой выгоды, это ещё была свободная жизнь в лесу, иногда в дремучей тайге, без дорог и без людей.
... Тогда была осень, и с утра до вечера по небу каталось яркое, прохладное солнце. На рассвете уже бывало прохладно, до небольшого минуса, и вода в речке была ревматически холодной. Но днём, когда солнце стояло в зените, становилось так тепло, что можно было загорать, чем и пользовались друзья.
Они ходили поодиночке и встречались только поздно вечером, у костра. Генин приятель, Семён всегда приходил немного раньше, чем Гена и кипятил чай, а потом варил кашу. А Гена - азартный человек - бегал по тайге до сумерек, зато и камеди приносил всегда много больше. Но Семён был человек спокойный и дружелюбный и потому, ни капли не завидовал напарнику и искренне радовался его добычливости и проворству...
Одно было плохо. Ночами бывало хоть и морозно, но спальники спасали, а вот по утрам вставать, вылезать из спальника, было мучением.
"Как было бы хорошо, где-нибудь на пригорочке, в сосняке, у воды срубить зимовьё. И спать удобно и безопасно" - думал Гена, неволно вспоминая свои ощущения, когда, в вершине ближнего распадка, увидел большущие следы медведя. Он поёжился, представив себе этого медведя, весной часто очень агрессивного...
Он тогда достаточно хорошо изучил эти места, пару раз видел лосей, а однажды бык-изюбр ревел очень близко от палатки в ночной тьме, и приятели лежали и обсуждали, как близко зверь подошёл к их биваку.
- Места тут замечательные, - говорил Гена. - Но надо бы иметь здесь базу - домик какой-то или даже землянку, но с печкой, чтобы можно было жить зимой или весной...
... Прошло много времени. В деревне, стоящей среди прибайкальских сопок, у Гены появился хороший знакомый. Он стал ездить к нему на охоту, но мысль о своём зимовье не покидала его - он искал подходящее место...
Как-то по осени, в погожий солнечный день, когда в прозрачном и тихом воздухе, летают паутинки и вода в ручьях становится необыкновенно вкусна и прозрачна, он, по старым леспромхозовским дорогам поднялся в вершину ручья Чащевитого, где располагался большой "марян" - так называл луговину на крутом склоне Сан Саныч - Толин знакомый. И на этой маряне, он, под верхней границей леса и поляны на склоне, увидел несколько оленей: быка-рогача и его гарем в три-четыре матки.
Гена по противоположному склону поднялся повыше и в бинокль, долго рассматривал изюбрей кормившихся там, далеко наверху. Олени вскоре ушли на гребень и скрылись в лесу, а ему захотелось есть и он, по крутому косогору стал спускаться к темнеющему редким, мелким ельничком, ручью.
И вдруг, не доходя до ручья метров сто, он вышел на совершенно ровное место, ограниченное сверху крутым склоном, а по периметру от этого плоского пятачка, метров в двадцать в ширину, снова начинался склон - косогор.
... Тогда, в этом затейливом месте, замечательном природном укрытии, он развёл костёр, сходил за водой к ручью, вскипятил чаю, поел и даже немного поспал, убаюканный тёплым, ясным солнцем и шумом сосновых веток в вершинах, гудящих под лёгким ветром.
Тогда же, он решил поставить в этом скрытном, далёком от троп и дорог месте зимовье.
Следующей весной, Гена с Семёном заехали на "Ниве" как можно ближе к этому склону, поднялись с инструментом и продуктами в заплечных мешках на плоское место, и ночуя там у костра, начали рубить зимовьё. Заднюю часть, выходящую в склон, они частично вкопали в грунт, а три стены сделали полновесными и кроме того, внутри домика, штыка на два вкопались в землю, чтобы сделать потолок повыше. Они работали с утра до вечера: пилили, рубили, тесали, долбили. Мох для прокладки между брёвнами таскали из долины ручья. Переночевав в очередной раз и немного отдохнув от непрерывной работы в течении дня, они продолжали свой тяжёлый труд...
Через день, их руки покрылись мозолями от ручек топоров и по утрам, ещё не размявшись, болели суставы пальцев. Однако дело двигалось, и через три дня сруб был готов, а это главное.
В следующий заезд они привезли сюда печку, а из разбитых летников в долине Илги, километрах в пяти от строительства, принесли несколько досок, из которых сколотили двери. Внутри построили просторные нары, стол под окном, и жильё было готово.
Осенью, ровно через год после первого знакомства с этим местом, Гена, а с ним и Семён, ночевали под крышей. Строительный мусор и сухой валёжник, собранный со всей площади, сложили в две большие кучи. Дров здесь, должно было хватить на несколько лет...
Найти зимовье в этом потаённом, природном месте было совсем непросто и потому друзья непрошенных гостей мало опасались. Заход в зимовьё шел по крутому косогору, и даже самим хозяевам спервоначалу, в сумерках, очень непросто было найти правильное направление к лесному домику, потому что никакой тропы не существовало.
Заходить в тайгу, в район зимовья можно было с двух сторон. Удобнее, но длиннее было подъезжать из деревни на машине, по объезду, километров в пятьдесят длиной. А второй путь был из - под горы, с севера. Тут было километров двадцать заезда на машине, а потом километров семь пешком, через гребень водораздельного хребта.
Но зато в этих местах почти никого не бывало: ни егерей, ни охотников, ни любопытных.