Страница 120 из 133
— Считаешь, что так у тебя больше шансов?
Ним играючи заблокировал пару ударов по ногам и ударил сам. Отбив древком тяжёлый шестопёр, Энью подсел вниз и выцелил колено — безрезультатно, то же самое, что бить по камню. Ещё пара парирований — и пришлось широкими шагами разрывать дистанцию. Он попробовал повторить увеличение радиуса, но Ним только вяло отмахнулся, после чего стойка чуть не сыграла с Энью злую шутку — от магии еле получилось увернуться, ещё немного — и задело бы пальцы. Нужно было принимать решительные меры, и Энью, одним рывком сократив дистанцию, оказался почти вплотную и ткнул наконечником в незащищённую стопу. Ниму пришлось уклоняться, но он этого и добивался: дождавшись, когда враг повернётся боком, Энью выхватил заранее спрятанный метательный нож и вонзил в область правого локтя. Это была совсем другая битва, чем тогда, в лесу — филигранная, отточенная каждым шагом. Теперь это было не соревнование в желании победить — это было сражение спокойствия и опыта, и, как ни странно, в этот раз Энью превосходил Нима. Не потому что научился хладнокровию — просто сейчас в глазах был написать не страх потерять, а цель обрести. Ним это почувствовал, увидел вместе с кровью, вытекающей из наполненной сталью раны, вместе с собственным недоумением и ужасом от осознания поражения, исказившим лицо.
— Осмелишься? — Баротиф, ведомый нехорошим предчувствием, мгновенно оказался за Энн и притянул её к себе почти вплотную, приставляя к горлу ребро ладони, налитой магией.
Девушка охнула, колени от слабости подкосились, и она еле удержалась на ногах. Взгляд её теперь витал в пространстве, словно не мог сфокусироваться на чём-то одном. В тот момент Ним считал, это единственное, что может выиграть ему сражение. Он ошибался. Энью поднял с земли обломок копья — короткий, почти невесомый, медленно выдвинул ногу вперёд, сдвигая в сторону чью-то руку, натужно выдохнул и задержал дыхание, перенёс центр тяжести, немного завёл за голову и, интуитивно поймав баланс дротика, швырнул его вперёд настолько сильно, насколько только был способен. А потом заметил, как выражение лица его врага вдруг пошатнулось, движения размылись, Ним шагнул назад и упал на спину, пытаясь вдохнуть и судорожно сжимая древко. Взметнулось что-то белое, послышался стук тела о мостовую, слабый возглас — и ничего больше.
Мир сломался, заскрипел согнутыми листами зеркал и провалился в пустоту бессознательности. Энью пошёл вперёд, перешагивая через валяющихся на земле людей. Это была победа, однозначно победа, но тогда почему внутри было так больно, так непонятно и надломленно. Смешались гордость, непонимание и откровенная жалость к себе. Что-то проглядывало через эту пелену, оставшуюся после битвы, нет, что-то смотрело — зло, в упор, ухмыляясь, — и Энью сжался в комочек, продолжая шаг за шагом двигаться вперёд, к невидимому, к недостижимому, к ужасу, музыкой разливающемуся по нервам. Нечто ждало его за стеной отрицания, тяжёлое, как небо, и гнетущее, как тайна. Сосущая под ложечкой тишина сковала взгляд, прикованный только к одному месту — среди всей этой горы трупов и огня, — только к одному.
Энью подошёл вплотную и остановился, наклоняя только голову, будто взглянуть ближе было невозможно. Его затрясло, казалось, сейчас вся его душа разорвется в клочья, изломанная, обманутая перевернутой с ног на голову реальностью. Всё застыло, и одним безумным всплеском взлетел на воздух целый район, разорванный в клочья вспыхнувшим и исчезнувшим в одно мгновение пламенем. Перед Энью, распластавшись на камне, валялся Ним, откинув в сторону неживую руку и растекаясь лужей крови, а сверху, держась за обломок копья, смотря в пустоту и вниз, лежала Энн.
***
— …Мы оба подпитываемся этой энергией, — объяснил Джон. — Здесь пересекается очень много судеб, и их линии, они становятся ещё ровнее, ещё отчётливее, чем были до. Это сложно показать, ты сама почувствуешь, когда начнётся.
— И тогда?
— Да, мы сможем найти его, а наша сила возрастёт.
— Но сначала работа.
— Верно, — отрезал он.
Фабула удобно откинулся на ветке дерева, подложив под голову руки и задумчиво глядя перед собой. От коры веяло приятным ароматов жизни и зелени, и ему показалось, что он еле слышит отчётливый запах лета, такой же, как в молодости — мокрый, терпкий и сладкий. Захотелось курить, хоть он уже много лет не носил с собой сигарет. Раньше он считал такое плохой приметой, но сейчас само слово «приметы» вызывало недопонимание. Он теперь совсем мало чего понимал — больше делал, учил, сохранял, работал… Фабула достал зажигалку и провёл пальцами по цитате. На секунду глаза заблестели, и показалось, он понял, что на самом деле имел в виду Эдвин Рокс, но в следующее мгновение металлическая коробочка снова просто бессмысленно вертелась в пальцах, отражая утренние солнечные лучи. В конце концов, то, что он делал, не слишком отличалось от, скажем, написания статей или постройки дома — ничего исключительного, и в итоге, обычно, всё сводилось к рутине. Вайесс сидела рядом, свесив через плечо короткий лук без тетивы и упрямо, прикусив губу, обтачивала небольшую ветку, и ещё иногда доставала из вещмешка сухари. За спиной в колчане болталась одна-единственная стрела.
— Печать сломалась, — сухо констатировала она, не отвлекаясь от дела. — Это моя вина.
— Нет, — Джон немного помолчал, словно заставляя обдумать это одно короткое слово.
— Либо недостаточно крепкой оказалась клетка, — Вайесс прервала молчание, — либо его воля. Или случилось что-то, что он не смог перенести. В любом случае, помешать этому мы не могли.
— Могли. Но не стали.
— Ага, не стали… — Их дерево стояло на возвышении, так что впереди открывался картинный вид на поле, по сторонам которого собирались армии.
— Ого, — усмехнулся Джон. — Я уже не помню, когда в последний раз видел так много людей в одном месте.
— Кажется, лет десять назад было.
— Разве?
— Ну, здесь тысячи три на три. Примерно, — прищурилась Вайесс. — А тогда было пять тысяч. То ли фестиваль, то ли торжество, не помню точно.