Измена

В этот момент мы сидим на горячих камешках и курим, отдыхая после первого часа пути. Мари поднимает голову и смотрит мне в глаза. Потом резко произносит:

– В Аргентину ты брал меня в качестве прикрытия? Это у вас так называется?

– Нет. Кого волновало в Аргентине, один человек приехал или с подругой?

(Немного кривлю душой, конечно. Если бы вдруг аргентинцы решили обратить внимание на странного русского дипломата, то увидели бы человека, днём бегающего по агентствам недвижимости, а вечера проводящего в обществе привезённой из Москвы леди с другой фамилией, несомненно, чужой жены. Обычные проделки среднего клерка. Но и Мари я сейчас не лгу – без неё я невероятно скучал и больше не мог выдержать даже неделю).

Не сомневаюсь, что Мари всё поймёт, но для понимания необходимо время. Именно поэтому мне приходится терпеливо и нудно, бродя по кругу, вспоминая подробности, возвращаясь к уже изложенным деталям, рисовать ей картину происходящего.

Когда Мари разберётся в ситуации, я смогу на неё опереться.

В нашей жизни не всё так просто. Иногда у Мари проскальзывает нотка горечи: ей кажется, что я не только холоден, но и равнодушен к её заботам и тревогам.

Однажды, когда я был в командировке, в доме кончились деньги. В шкатулке на моём домашнем рабочем столе хранится стопка банкнот на чёрный день. Когда я созвонился с Мари, чтобы расспросить о повседневных печалях и радостях, она пожаловалась на безденежье.

Мне и в голову не пришло напомнить о шкатулке. Ведь та не заперта, деньги на виду – бери и трать… Но Мари так не умеет. Ни взять без спроса, ни попросить разрешения. Только спустя годы я узнал, что тогда она обиделась на моё безразличие.

Когда мы вместе едем отдыхать, идём в кино или ресторанчик, Мари воспринимает как должное, что деньги трачу я, поскольку моя зарплата выше. Если у меня карманы пусты, Мари заплатит за билеты сама или купит приглянувшуюся книгу, которая, по её мнению, мне нужна (это удивительно – Мари удаётся улавливать мельчайшие оттенки моих увлечений в каждый момент жизни). Но Мари так и не научилась объединять наши средства. Что за этим стоит? Боязнь остаться одной? Подспудное недоверие даже ко мне? Опора только на собственные силы, когда человек принимает как должное любой подарок, вплоть до поездки куда-нибудь в Таиланд или Испанию, но не считает себя купленной куклой?

Для меня сделать Мари подарок, заметить искорку радости в её глазах – главное удовольствие в жизни. Но у Мари иногда проскальзывает нотка горечи, штришок сомнений. Поэтому мне трудно. Мне надо убедить Мари в том, что у меня нет другого выхода – без её помощи нам обоим не выбраться. Поэтому я продолжаю рассказывать ей то, что скрывал все эти годы.

2.4. Манипуляция с абсурдом

Москва. Осень 1991.

Наверно, отправной точкой для Глеба стал момент, когда он наткнулся на «ошеломляющие» доказательства участия в покушении не менее двух снайперов.

И сразу же у него глаза на лоб полезли. Не потому, что Глеб этой версии не знал – даже те, кого убийство президента Кеннеди не слишком трогало, наслышаны о двух убийцах, в противовес «лживому» утверждению следствия, что действовал убийца-одиночка. И не потому что, сколько Глеб ни старался, никаких доказательств в пользу двух стрелков он так не нашёл.

А потому что попытки властей поддержать выводы комиссии Уоррена звучали жалко, беспомощно и наивно. Власти оправдывались настолько тупо, что складывалось впечатление, будто Освальд – второстепенная фигура (если он вообще имел какое-то касательство к покушению), а истинные зловещие убийцы надёжно властями укрываются.

Из года в год, из книги в книгу, из статьи в статью кочуют одни и те же удивительные подсчёты секунд, необходимых на перезарядку карабина. Мол, Освальд не мог стрелять в одиночку, так как не успевал свой Ma

Глеба не удивило появление версии о нескольких стрелках – ведь всех интересует, сколько человек стреляло и где снайперы располагались. Удивило то, что самому Глебу хватило пары дней, чтобы убедиться, что стрелял один человек – Освальд.

Журналистов и писателей понять можно – хлеб у них нелёгкий. Читатели верят на слово, проверять утверждения не торопятся. Это тоже понятно – читатель любит факты погорячее. А вот почему власть, вместо того, чтобы раз и навсегда закрыть тему, объяснив простейший фокус, застенчиво заикается, – вот что мучало Глеба, пульсировало в мозгу, не давало успокоиться. Ведь речь шла об одном из важнейших аргументов, опровергающих выводы официального следствия. А власть стыдливо отворачивается, подставляя себя нападкам.

Ошеломили Глеба и выводы Комитета по расследованию тяжких преступлений (есть такой в нижней палате конгресса) – в конце семидесятых этот комитет под давлением общественного мнения провёл повторное расследование убийства президента.

Комитет пришёл к заключению о возможности участия нескольких стрелков. Причём вывод делался на основании всё тех же подсчётов времени, необходимого для трёх выстрелов. Не успевал Освальд перезарядить свой карабин три раза за те секунды, что шла стрельба! Не мог! А выстрелов было три! Значит, кто-то ещё стрелял. Комитет конгресса тоже не заметил бросающийся в глаза идиотизм подсчёта.

Глеб же абсурдность исходной посылки увидел сразу. Проверил и перепроверил выводы. Убедился в смехотворности доказательств. Сначала подивился тому, что никто абсурда не замечает. Затем пожал плечами и сказал себе, что такого не может быть, – хоть один здравомыслящий человек у властей должен был найтись.

Раз смешные подсчёты не опровергаются, следовательно, задача ставилась иная – не разбить дурацкие домыслы, а посеять сомнения в выводах комиссии Уоррена, создать впечатление, будто бы в официальном заключении что-то нечисто.

Толпа впечатлительна. Манипулировать людьми легко. При работе с толпой нет необходимости в серьёзных аргументах. Людская психология устроена так, что человек принимает на веру самую тупую информацию, если она отвечает его запросам.

Если человек влюблён, то с готовностью верит пустым клятвам и заверениям в вечной любви. Если болен, то скорее поверит обещаниям псевдоцелителей, чем серьезным врачам.

А если человеку хочется услышать нечто любопытное, нарушающее размеренный ход скучно-постылого однообразия, то он готов поверить любой наукообразной теории.

Растиражируйте заявление о полевых экспериментах, в которых принимали участие независимо друг от друга десятки оружейников, доказавших невозможность трёхразовой перезарядки карабина за несколько секунд, и народ начнет в массовом порядке истово этим бредням поклоняться. Рождается вера в заговор с целью убийства президента.

Главное, чтобы бредни излагались с серьёзной миной. Это непреложное условие завоевания безграничного доверия! (Хотя, если речь идёт о клятвах в вечной любви и мольбах не бросать её, то женщине дозволяется пустить слезу – помогает!).

У версии о наличии двух или более стрелков, покушавшихся на президента США, четыре основных аргумента:

1. Всего стреляли трижды. С момента первого выстрела до последнего прошло 5,9 секунды. Это ясно видно на снятой случайным свидетелем киноплёнке, это подтверждено следственными экспериментами. Один снайпер не мог сделать три выстрела, так как на подготовку к одному выстрелу из карабина Ma

Вопрос: как Ли Харви Освальд умудрился сделать три выстрела менее, чем за шесть секунд?

2. Десятки свидетелей показали, что явно слышали выстрел с поросшего травой холма на другой стороне площади, а не из книжного склада, откуда стреляли согласно официальному заключению. Другие свидетели слышали выстрелы и из склада, и с холма…

Вопрос: почему следствие проигнорировало показания этих свидетелей?

3. Некоторые свидетели явно видели дымок от выстрелов, поднимающийся с холма.

Вопрос: почему следствие не обратило внимания на заявления этих лиц?

4. Полицейские нашли на холме ещё одну винтовку!

Вопрос: почему в официальных выводах об этой винтовке ничего не говорится?

Эти четыре пункта и считаются убедительными доказательствами, опровергающими выводы комиссии Уоррена о стрелке-одиночке Освальде. Все эти пункты легко разбиваются:

1. За 5,9 секунды перезарядить карабин три раза и сделать три выстрела невозможно. Это верно. Но ведь учитывать надо только два выстрела – второй и третий! Время, затраченное на подготовку к первому выстрелу, в расчёт не принимается, так как Освальд заряжал карабин и целился до открытия огня. Нельзя учитывать и время, затраченное на выброс третьей гильзы. Таким образом, за 5,9 секунд было произведено всего два выстрела. А это средний показатель для недавнего морского пехотинца. Первым выстрелом Освальд поражает цель, два следующих – промахи, – несмотря на то, что медленно движущийся автомобиль находится на расстоянии 80 метров. Но даже знаменитые 5,9 секунды выдуманы прессой. На самом деле, стрельба длилась до восьми секунд. На плёнке Запрудера выстрелы следуют от кадра 210 до кадра 313. Длительность экранного времени от первого выстрела до последнего – 7,6 секунды. У Освальда оставалось время даже на четвёртый выстрел.

Вывод: затраченное на стрельбу время и её результаты соответствуют официальной версии.

2. Действительно, десятки свидетелей слышали звук выстрелов с холма. Следователи опросили двести десять человек из толпы. Шестьдесят из опрошенных подтвердили, что слышали стрельбу с холма. Еще около пятидесяти слышали выстрелы и с холма, и из склада. Но достаточно сверить схемы расположения этих свидетелей по отношению к холму и складу, чтобы убедиться в том, что речь идёт об элементарном эхе.

Вывод: свидетели, слышавшие выстрелы с холма, слышали эхо.

3. Дымок на холме, замеченный десятком человек, имел место. Чтобы понять, что это за дым, достаточно в жаркий погожий день найти в центре города травяной холм и посмотреть на него. С холма обязательно будет виться дымок… испарений. Воздух вибрирует, и это можно принять за дымок. Если рядом начнут палить из винтовки, а потом наблюдателя расспросить о виденном, то не стоит удивляться замеченному дымку от выстрелов.

Вывод: дымок на холме – не дым от пороха, а обычные испарения в жаркий день.

4. Винтовка, обнаруженная на холме. Первоисточник слуха определить не удаётся. Нет никаких фамилий, фотографий, свидетельских показаний. Возможно, слух родился после того, как репортёры заметили полицейских, несущих карабин Освальда мимо холма. Возможно, в винтовку на холме причудливо трансформировался найденный в помещении книжного склада игрушечный автомат, принадлежавший сынишке одного из работников. В любом случае, никаких подробностей нигде не приводится. Кто нашел вторую винтовку? Когда? Кто первым об этом заявил? Ответа нет. Всюду, в любой публикации только ссылаются на предыдущую.

Вывод: довод придуман репортёрами в погоне за сенсацией. А может и не репортёрами, а может и не ради сенсации…

Несмотря на то, что все доказательства участия нескольких стрелков легко разбиваются, власти их не опровергают. В 1979 году Комитет конгресса по расследованию тяжких преступлений на основании именно этих доказательств делает вывод о возможности заговора.

Между тем, писатель Бернард Корнвел в одной из книг о майоре Шарпе (знаменитая серия о наполеоновских войнах) описывает, как Шарп рисуется перед новобранцами, заявляя, что может за минуту выстрелить из ружья три раза, тогда как по регламенту полагается сделать один выстрел, а очень хорошие стрелки успевают сделать два. Шарп за минуту стреляет трижды! Солдатики поражены. И только старый сержант ухмыляется в усы. Он-то знает, в чем фокус – в первый раз Шарп заряжал ружьё до начала отсчёта…

Даже в историческом романе демонстрируется невинное мошенничество при подсчётах секунд. Власти США до сих пор не удосужились опровергнуть надуманные аргументы, подогревающие общественное мнение вот уже десятки лет.