Измена

Поставив этот вопрос, Глеб продолжил работу по собственной инициативе.

Ему поручили всего лишь собрать бумаги, хранившихся в архивах советских ведомств, отсортировать их, выбрать наиболее эффектные для американцев (и наиболее безобидные для нас). В первую очередь, материалы, связанные с годом жизни Освальда в Минске, куда того определили после предоставления ему убежища в пятьдесят девятом году, за четыре года до покушения. Затем реляции, докладные записки в ЦК, справки, донесения, вырезки из газет, тассовские релизы, донесения из посольств… Всё то, что уже не принесёт никакого вреда за давностью лет, однако пробудит у американцев интерес и преисполнит чувством благодарности.

Но Глеб был аналитиком. Глеб был хорошим аналитиком. Работая, он не мог пропускать несуразности. Поэтому, почуяв, что в глубинах скрывается бомба невероятно разрушительной силы, попросил меня этим делом заняться, избавив от остальной рутины.

Все сведения, необходимые аналитику, можно получить из открытой печати. Это аксиома. Чем больше о деле пишут в газетах, тем легче найти разгадку. Когда не видишь нужной информации, это всего лишь означает, что она в другом месте. Если время позволяет, ты это место найдёшь.

Через месяц, перекопав все московские архивы и поняв, что из них больше ничего выудить не удастся, я поехал в Нью-Йорк. Разрешение Глеб пробил быстро. Визу ставили в дипломатический паспорт, вписав меня в состав какой-то российской делегации то ли в ЮНЕСКО, то ли Всемирной организации здравоохранения.

Я не собираюсь рассказывать сказки. Правильная версия пришла мне в голову сразу же. Для этого не надо было быть очень умным.

Точнее, ввёл правильную версию в схему Видока сам Глеб, как только сообразил, что кроме событий, лежащих на поверхности, в деле есть нечто, тщательно охраняемое от посторонних глаз. Поступил стандартно, согласно правилам.

Элементарно, Ватсон… Если быть очень привередливым, то у Глеба только одна заслуга – он понял важность скрываемой информации. А поняв, поставил на раскопки меня.

И я тоже прикоснулся к истине…

Следствие по делу об убийстве президента США Джона Кеннеди Конгресс США поручил комиссии Уоррена, названной так по имени её председателя Ирла Уоррена. Комиссия была создана 29 ноября 1963 года по предложению депутата Чарльза Гудела. После споров о составе, утверждена в количестве семи постоянных членов и четырёх кандидатов.

Официальное заключение комиссии состоит из 26 томов. К тому же, в качестве приложений, фигурируют ещё несколько десятков томов дополнительных материалов. Всего в досье 254 тысячи страниц. В них приведены 3100 отчётов и рапортов спецслужб, описаны 264 следственных эксперимента, приводятся протоколы допросов 522 свидетелей. Общий вес хранящихся в архивах бумаг и улик по делу составляет свыше семи тонн.

Материалы комиссии общедоступны. Утверждения об их секретном характере – вздор! Мнение о недоступности материалов основано на первоначальном решении, согласно которому протоколы должны были сохранять секретность в течение семидесяти пяти лет. Однако, начиная уже с шестьдесят четвёртого года, гриф секретности постепенно был снят со всех материалов.

Все члены комиссии имели отношение к государственным службам – Аллен Даллес в течение девяти лет возглавлял ЦРУ, Джеральд Форд (будущий президент США) контролировал ЦРУ со стороны конгресса, Ричард Рассел занимал пост председателя сенатского комитета по контролю над вооруженными силами, Джон МакКлой работал в министерстве обороны, к тому же занимался вопросами, связанными с работой полиции. Иными словами, в комиссии Уоррена были собраны прекрасные организаторы, вплотную знакомые с системой расследований серьезных дел. В помощь им были приданы сотни следователей и экспертов.

В десятках томов официального заключения очевиден серьёзный, вдумчивый, профессиональный подход. Упоминаются все версии, включая абсурдные. Но даже неприкрытая чепуха не отвергается просто так. Вывод о несоответствии истине делается, только когда улики проверены, свидетели допрошены, следственные эксперименты проведены.

При внимательном изучении выводов комиссии сомнений в их правдивости не остаётся.

Понятно, кому и зачем необходимо на всех уровнях утверждать, что выводы следствия весьма спорны, – для репортёров и любителей теорий заговора это хлеб насущный. Непонятно, почему сами власти мнутся и не пытаются толково оправдаться, поддерживая вот уже десятки лет мнение о том, что комиссия Уоррена скрыла реальные факты.

(Часто в исследованиях по делу Кеннеди упоминается церковный комитет конгресса, в него, мол, входят представители разных религий. Якобы, церковный комитет занимался собственным расследованием покушения и пришёл к иным выводам. На самом деле речь идёт о так называемом Church Committee. Название не имеет отношения к церкви (church по-английски – церковь). Комитет был назван по имени его председателя Франка Чёрча. Он расследовал обвинения в заговорах, направленных на ликвидацию зарубежных лидеров. Комитет Чёрча проверял на конституционность признание президента об участии США в подготовке десанта на Кубу; анализировал решение о блокаде Кубы, принятое 3 февраля 1962 года; рассматривал сведения о причастности США к убийству в ноябре 1963 года Нго Динь Дьема, южновьетнамского диктатора. Россказни о параллельном расследовании – результат путаницы в умах, а то и выдумки досужих репортёров).

2.3. Рассказ

Португалия, южное побережье. 7 марта 2004 года.

Мари слушает. Отца она любит больше, тут ничего не поделаешь. Глеб – редчайший человек. Такие люди рождаются раз в столетие, и только у таких людей рождаются такие дочери.

Разница между Глебом и Мари огромная: у Мари нет аналитических способностей, она не умеет решать сложные задачи и разгадывать загадки. Мари не сможет скроить из разномастных газетных вырезок точную вязь событий, с достоверным предсказанием дальнейшего их развития и формулированием точных рекомендаций.

Впрочем Мари любит кроссворды, а ещё во время Второй мировой англичане набирали аналитиков из числа победителей конкурсов кроссвордов. Однако умение разгадывать шарады – только основа. Затем требуется долгая и нудная подготовка.

У Мари есть одна общая черта с Глебом: она умеет любить и испытывать боль за любимых. И Мари очень добра. От неё исходит притягательная сила, лечащая любую хандру, заставляющая самого злого и обиженного жизнью человека приходить в себя и оглядываться.

Мари понимает, что ситуация необычна. Я никогда не говорил с ней о работе. Никогда не рассказывал о методах анализа. Если сегодня, сейчас, на этом пляже она вдруг впервые слышит от меня такой рассказ, следовательно, происходит нечто невероятное.

Закуриваю. Мари тоже берёт сигарету – тоненькую трубочку Vogue. Подношу зажигалку, Мари автоматически кивает, затягивается.

– Версия о том, что президент остался жив, казалось слишком фантастической, чтобы рассматривать её серьезно. В план-список, конечно, она попала, но только чтобы отсечь после получения первых серьёзных контраргументов. Повторю, версия не мне принадлежит. Из трёх десятков возможных ответов на вопросы о странностях дела Кеннеди, этот вариант у нас считался наиболее безумным. Наряду с инопланетным заговором. У меня, кстати, мелькала мысль, что абсурдные варианты добавляются в схему с единственной целью – начальству всегда можно с гордостью доложить о подтверждении ложности трёх версий. Начальство всё понимает, но ему тоже приятно, что аж три версии отмели… – дело движется, есть о чем отчитаться.

– Подожди, Вадим… О чём ты? Я сегодня впервые услышала, что ты занимался расследованием убийства Кеннеди. А ты начинаешь с самого невероятного…

– Нет. Мы с твоим отцом не занимались расследованием убийства. Мы готовили материалы для передачи американцам. В ходе работы наткнулись на странный клубок противоречий. И в Аргентину я поехал, сообразив, что именно там находится кончик ниточки. Насколько ниточка окажется реальной зацепкой, знать я не мог. Возможно, эфемерная надежда. Однако без поездки вывод сделать было нельзя.