Год палача

Перемахнув через очередной холм, я вдруг заметил стоящий у обочины вагончик, а рядом с ним "чучело" в до боли знакомой форме. Внизу, за холмом, виднелось село. "Когда эти черти поставили здесь пост? – раздраженно подумал я, сбрасывая скорость. – Раньше его здесь не было". Гаишник взмахнул своей "волшебной палочкой", и я, тихо выругавшись, затормозил. Сержант шел ко мне как–то неуверенно, словно боясь поскользнуться. Я приготовил документы, наблюдая за ним в зеркало и прикидывая в уме, к чему он может придраться. У меня все было в порядке, но спорить в подобных случаях – все равно, что говорить с инопланетянами. Они всегда правы…

Гаишник подошел к машине и наклонился к опущенному стеклу. На меня пахнуло перегаром. Все понятно, парню нужно похмелиться. И, словно в подтверждение моей догадки, сержант с обезоруживающей простотой заявил:

– Мужик, я не буду ничего смотреть… Дай на бутылочку.

Я понимающе улыбнулся и ответил, доставая деньги из бумажника:

– Хорошо… Двадцатки хватит?

– Хватит, – сержант взял бумажки и махнул рукой: – Езжай…

Я отъехал от него и, миновав село, прибавил газу. На душе остался неприятный осадок от этого маленького инцидента. Черт, ну почему любой самый незначительный человечишка, состоящий на государственной службе и имеющий хоть малейшую власть, непременно желает воспользоваться ею в своих личных интересах? Боже, насколько развращено наше общество! Считалось, что во времена застоя оно загнивало. Что ж тогда происходит сейчас? Сейчас оно просто смердит, прогнив насквозь. А еще считаем себя великой державой! От всего величия только и осталось, что усохшая "одна шестая" да ядерные ракеты, а в остальном как были варварами, так ими и остались. Неужели этому безумству не будет конца?! Неужели мы обречены на самопожирание и вечные страдания? Неужели мы никогда не будем цивилизованными? Сколько я ни задавал себе эти вопросы, ответов не находил. Слишком мрачной и безнадежной была реальная жизнь…

Подобные невеселые размышления посещали меня частенько, с тех самых пор, когда рухнули мои радужные надежды на возможность создать честным трудом и талантом свое собственное дело, почувствовать себя, наконец, Человеком, а не никчемной букашкой, от которой ровным счетом ничего не зависело, как бы ни старался. И я был близок к своей цели. Моя небольшая фирма стояла на пороге большого успеха, давшегося ценой долгого неимоверного напряжения. Но тут до нас дотянулись щупальца спрута, алчного и безжалостного. Мы, как могли, сопротивлялись, но… силы были слишком неравные. В конце концов, мафия задушила мою фирму, высосав из нее все, что только было возможно, и она тихо умерла, а вместе с ней умерли надежда и вера… Единственное, что не смогли заграбастать бандиты, были наши мозги и наши идеи – наш единственный настоящий капитал.

Создать новое дело на пустом месте уже не было ни сил, ни возможностей… Но мы все же рискнули вновь, за что жестоко поплатились друг и партнер заплатил за это жизнью, а я был вынужден, бросив спасать семью и себя, укрывшись в захолустье. Итог печален: жена, не выдержав жалкого существования и постоянного страха, забрала дочь и уехала к родителям.

За эти прошедшие пять лет я с ней почти не виделся. Хотя, как мог, помогал. Я уехал туда, где идеи еще ценятся. Мне все же удалось вновь встать на ноги, вопреки всему и всем. Теперь у меня за рубежом несколько фирм, а личный годовой доход составляет миллион в долларах, о чем не мог даже мечтать в то время… Казалось, живи и радуйся. А выяснилось, что жить, не вспоминая, я не могу. За свой успех я заплатил слишком большую цену. Слишком большую, чтобы можно было все простить и забыть. Нет, я ничего не забыл и ничего не простил тем подонкам, что исковеркали мою судьбу и убили моего друга. А сколько еще таких же загубленных жизней и разбитых судеб на их совести…

Теперь я возвращался в город своего детства и юности, в город несбывшихся надежд и развенчанных иллюзий… И я знал, зачем возвращаюсь.

Уже рассвело, но метель все не стихала, переметая дорогу поземкой. Местами снежные волны захлестывали ее, и "нива" сходу врезалась в них, пробивая глубокую колею, пока не выбиралась на твердую поверхность. Впереди показался затяжной подъем. На нем целая колонна тяжелогруженых "КАМАЗов" обреченно шлифовала колесами обледеневший асфальт. Один из грузовиков с длиннющей фурой лежал на боку в кювете, а из открывшейся задней двери прицепа вывалились ящики, рассыпав по белому снегу оранжевые апельсины. Было что–то фантастическое в этом зрелище – брызжущие солнцем плоды на белоснежной искрящейся скатерти. И оно врезалось в память, оставив в душе какое–то противоречивое чувство. Но я спешил, а поэтому проехал мимо, не останавливаясь.

До города я добрался к вечеру без особых происшествий, благополучно миновав пост ГАИ на въезде, и поспешил поставить машину в гараж, чтобы не "засветить" ее. Свое возвращение в Автоград я готовил давно и тщательно, несколько раз приезжая сюда тайком, как самый обычный провинциал из глубинки, стараясь ничем не выделяться в толпе. Мои наезды были непродолжительными, но результативными. Отдавая себе полный отчет в том, что боевые действия будут затяжными и крайне опасными, я заранее обзавелся "базами" и "долговременными икорными точками", оснастив их всем необходимым. Я купил пару квартир в разных районах города в новостройках, где даже соседи по лестничной площадке годами не знают друг друга. Еще две квартиры поменьше снял на год, заплатив хозяевам вперед. Все они были оформлены на разные имена, так же, как и оба гаража со стоящими в них "Жигулями". Это позволяло мне быть везде и негде, а в случае нужды спокойно "лечь на дно".

Теперь, когда авангардные и арьергардные позиции были подготовлены, предстоял самый важный этап моего внедрения – легализация под новым именем и создание фирмы–приманки, которой отводилась роль и своеобразного "разведцентра". Кое–что в этом направлении мною уже было сделано, но теперь задуманное требовалось реализовать в нечто осязаемое.

Оставив машину в гараже, я вышел на остановку и через полчаса уже входил в дверь одной из своих квартир. Это была в общем–то обычная трехкомнатная квартира в кирпичном четырнадцатиэтажном доме, с двумя лоджиями, выходящими на улицу и на двор. Вид с восьмого этажа оказался недурен, хотя и не вызывал особых эмоций красотой пейзажей. Комнаты были обставлены красивой мебелью, но ощущения уюта не хватало, будто я очутился в мебельном салоне. Что ж, человек ко всему привыкает, к одиночеству тоже…

Я разделся, повесив куртку на вешалку в прихожей, и направился на кухню, вдруг почувствовав голод и усталость с дороги. Сварив себе крепкий кофе, я наскоро поужинал консервами, доев остатки батона, взятого в дорогу. В баре стояла бутылка прекрасного французского коньяка, и я позволил себе немного расслабиться, выпив ее почти наполовину. Вскоре веки стали тяжелеть, и я отправился в спальню, оставив все дела и мысли на утро.

* * *

Весь январь я провел в интенсивной работе, ведя двойную жизнь, ставшую теперь для меня нормальным состоянием. Я руководил своими фирмами прямо из квартиры, имея с ними постоянную связь, и одновременно занимался созданием новой. Все организационные, технические и финансовые вопросы были уже решены, но оставались проблемы с подбором руководящих кадров. Самому возглавить фирму было неразумно, так как мне требовалась постоянная свобода действий и передвижений, а официальное руководство делом привязывало к нему накрепко. Кроме того, мне нужно было оставаться в тени, изображая из себя рядового работника, не имеющего к финансам и материальным ценностям никакого отношения. Только так я мог избежать пристального внимания и опеки своей особы со стороны криминальных группировок. А памятуя печальный опыт, я был уверен, что новая фирма очень скоро станет объектом их домогательств и, возможно, конкурентной борьбы за нее.