Наследник

На закрытом заседании форума обсуждался проект губернатора Деева. Вообще-то дела у него шли неплохо. На заводах его края трудились и получали зарплату десятки тысяч людей. Но в правительстве не любили Деева, за ним закрепилась слава дешевого популиста. Появился даже термин «деевщина» как высшая форма «маниловщины». Многих настораживала щедрость деевских инвесторов, и они искали в этом некий скрытый политический подтекст. В Думе он тоже не пользовался популярностью. Хотя бы потому, что, зная ее низкий рейтинг, обещал, став президентом, разогнать парламент и отправить всех депутатов на лесозаготовки. В общем, его доклад на форуме был встречен в штыки. В результате все перессорились, и Деев, облаяв всех, хлопнул дверью и отбыл восвояси.

Прозвучавшие вдруг фанфары прервали ее размышления. Зычный голос распорядителя объявил выход дебютантов, и большинство спорящих, многие из которых впервые вывели в свет своих дочерей и внучек на бал, поспешили в зал, открыв сестрам путь в туалетную комнату.

Когда они вернулись к Майклу, танец был в самом разгаре. Впервые попавшие на бал юноши и девушки чинно вышагивали под плавные звуки полонеза. Их лица были напряжены, улыбки, казалось, застыли, а в глазах многих стоял страх. Однако шаги и повороты, отрепетированные на долгих занятиях, оставались безупречно четкими, даже несмотря на смену зала. Глядя на эту юную поросль петербургской элиты, Катя попыталась вспомнить, какой была она в шестнадцать лет.

– Когда-нибудь эти мальчики будут править страной, – сказал кто-то из стоящих рядом.

– Править будут эти девочки, – усмехнулась Даша, – а мальчики будут только подписывать бумаги.

– Браво, Даша, браво! – пророкотал появившийся вдруг рядом с ними статный мужчина с военной выправкой. – Ваши реплики разят, как говорится, не в бровь, а в глаз. Эх, если бы мое сердце принадлежало мне, то я, несомненно, предложил бы его вам, а в придачу к нему еще и руку, и половину края. Но! Для меня нет никого краше моей Дульсинеи Тобосской, по совместительству сестры вашей, Кати, а край принадлежит России, не мне!

Тут он сделал вид, что только заметил Катю и, прижав руки к сердцу, сказал:

– О, прекрасная! Я занес было ногу на борт вертолета, чтобы улететь прочь из этого погрязшего в грехах города. Но мое сердце подсказало, что вы будете здесь, и я, переломив через колено свою гордость, примчался, чтобы на зависть этим мазурикам сбацать с вами такую мазурку, какую свет не видал, но как вижу, опоздал!

– Не расстраивайтесь, генерал! – сказала ему Даша. – По-моему, наш новый друг вас лихо заменил. Уж можете поверить, в старинных танцах я знаю толк.

– Мазурка – гусарский, воинский танец, – отрезал генерал. – Не женщине судить о ней.

Он повел взглядом и остановил его на Майкле.

– Господин Вертер, – представила Майкла Катя.

– Увлекаетесь бальными танцами? – высокомерно спросил его генерал.

Майкл не спешил отвечать. Он посмотрел на Катю, потом на Дашу. Даша спохватилась первой:

– Позвольте вас представить. Константин Георгиевич Деев.

– Весьма польщен, – произнес Майкл. – К сожалению, Константин Георгиевич, само упоминание о бальных танцах уже вызывает у меня смертную тоску. В учебном заведении, где я когда-то учился, этой дисциплине придавалось неоправданно пристальное внимание.

– В балетной школе? – довольный своей шуткой хохотнул генерал.

– Нет, в Суворовском, – сделав паузу, спокойно ответил Майкл.

Деев покраснел и, смерив Майкла недоверчивым взглядом, сказал:

– Однако вы не больно-то похожи на офицера.

– Так получилось, что я решил заняться наукой, – ответил Майкл.

– Теперь понял, – с грустью вздохнул Деев, – вы интеллигент.

– А вам что, не нравятся интеллигенты? – спросила его Катя.

– Мне нравитесь вы, Катенька, а интеллигентов я действительно не люблю! – сказал как ножом отрезал генерал.

– За что же? – удивилась Катя.

– За Расею! – ответил генерал. – За погубленную ими Расею!

– Это эмоции, генерал, – вмешалась в разговор Даша. – Вы пользуетесь тем, что интеллигентные люди не могут отвечать вам в вашей же манере. Что они робеют и теряются, когда им хамят. Но вы же знаете, я не такая. Поэтому или факты, генерал, или я, посчитав себя оскорбленной, потребую у вас сатисфакции. И тогда вам придется выбирать между плохим и очень плохим. Потому что, отклонив мой вызов, вы покроете себя позором, а приняв, опозоритесь вдвойне. Посему выбирайте: или вы мне – факты, или я вам – позор! – подбоченившись, завершила свою тираду Даша.

– Извольте, – слегка обескураженный ее напором ответил Деев. – Вам, должно быть, известно о существовании такой штуки, как статистика. Она беспристрастна, как вечная мерзлота. Так вот, хранимые ею цифры говорят о том, что в царствие Николая II Россия достигла небывалого благосостояния. Что потребление, к примеру, чая увеличилось в два раза, а сахара и того больше, в три. И не надо кривиться, уважаемая Дарья Николаевна, – сказал он, заметив реакцию Даши. – В те времена уровень потребления этих товаров был таким же мерилом благополучия, каким сегодня являются автомобили и дома. А из этого следует, что источником недовольства в России были не реальные тяготы жизни.

– А что? – спросила Даша.

– Мысль о ее несправедливости, которую внушала народу ваша интеллигенция. Да-да! – воскликнул генерал, заметив Дашин скептический жест. – За всю присущую человеку дисгармонию, за все его неурядицы дома и на работе интеллигенция виноватой назначила власть, и в первую очередь царя, будто бы в его силах было изменить в человеке все то, за что он когда-то был изгнан из рая. Короче, целое столетие русская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России.

– А генерал не так прост, как кажется, – наклонившись к Кате, шепнул ей на ухо Майкл.

– Вздор, – запальчиво ответила генералу Даша.

– Скажите это Бердяеву. Эти слова принадлежат ему, – ответил генерал и, желая показать, что полемика с Дашей закончена, отвернулся от нее.

– А скажите-ка, господин… – поморщился, словно силясь вспомнить, как его зовут, обратился он к Майклу.

– Вертер, Майкл Вертер к вашим услугам, – подсказал ему Майкл.

– Ах да, Вертер, – спохватился Деев. – Так вот, признаюсь, вы меня заинтриговали, и я просто сгораю от нетерпения узнать, на какую такую науку вы обменяли ваш мундир?

– Я социолог, – коротко ответил Майкл.

– А-а-а, – протянул генерал, – социолог… Впрочем, я так и думал… Да-с.

– Послушайте, – сказал он вновь после небольшой паузы, – а я вот остался на службе, и поэтому вы, уж не взыщите, не очень сведущ в науках. Ну нет, я, конечно, знаю, что мерилом полезности химии является отравляющий газ, физики – нейтронная бомба, а лучшим плодом филологии является караульный устав. А чем занимаетесь вы, социологи, в перерывах между выборными экзитпол?

– Извольте, – с улыбкой на устах ответил ему Майкл. – Мы пытаемся понять и объяснить общественную жизнь, ищем пути к справедливому мироустройству…

– Смотрите-ка, – удивленно поднял брови генерал, – так ведь и я занимался мироустройством в том смысле, что устанавливал мир в одном отдельно взятом регионе. Выходит, и я социолог?

– Я говорил о справедливом мироустройстве, – не реагируя на иронию генерала, сказал Майкл.

– О какой такой справедливости вы говорите, – начал терять самообладание генерал, которого выводило из себя нарочитое спокойствие Майкла. – Это все ваши интеллигентские выдумки, чтобы будоражить людей. А на самом-то деле жизнь продиктована не справедливостью, а целесообразностью, степень которой каждый человек определяет для себя сам. Вы даже яблоко не сможете разделить по справедливости. А говорите о науке!

– Яблоко? – переспросил Майкл. – У меня появилась идея. Если я в вашем присутствии и присутствии уважаемых дам разделю по справедливости яблоко, мы прекращаем дискуссию и занимаемся балом, а если нет…

– А если нет, – перебил его Деев, – мы опять-таки прекращаем дискуссию и занимаемся балом, но вы перед этим в моем присутствии и в присутствии все тех же уважаемых дам во всеуслышание признаетесь, что занимаетесь полной ерундой, или нет, постойте, полнейшей чепухой!