Страница 54 из 60
Я присела рядом с ней на кровать, думая, как бы помягче обрисовать ситуацию, и чтобы при этом не взболтнуть лишнего.
— Он…вроде как предал меня, — призналась негромко.
— Это что-то серьёзное? — я кивнула и мама спросила, — Но он признал свою вину?
Я пожала плечами:
— Вроде как. Я не разговаривала с ним, чтобы выяснить это.
— Зря, — хмыкнула родительница.
Я подняла на неё возмущённый взгляд. Она вообще на чьей стороне? Где эта святая истина, что семья всегда будет за тебя горой? Заметив, как я на неё смотрела, мама добавила:
— Аня, диалог очень важен. Ты можешь сколько угодно обижаться и злиться, но правда в том, что только после разговора ты сможешь адекватно оценивать ситуацию. Понимаешь, ты сейчас видишь ситуацию со своей стороны. Чтобы сложить пазл целиком — нужно выслушать и вторую сторону.
— Мам, — я покачала головой, поднимаясь на ноги, — Мне нет необходимости выслушивать Кораблёва, чтобы понять, что он накосячил. И сильно. И сделал это сам, никто его к этому не подталкивал. Так что на этом всё.
— Да, упрямством ты точно пошла в меня, — вздохнув, констатировала мама, — Но чтобы ты знала, если бы я продолжала так себя вести — не факт, что жили бы мы вместе с папой, и уж точно не было бы у нас Сашки.
- Ну, к счастью, у нас с Юликом нет детей, — отозвалась я рассеянно, вернувшись к нанесению макияжа, — Нас с ним ничего не связывает.
— Ну-ну, как знаешь. Повеселись сегодня хорошенько.
С этими словами мама вышла из комнаты. Через минут двадцать мой телефон завибрировал — Настя прислала сообщение о том, что они с Саб ждали меня внизу. Одевшись, я поспешила к ним.
*****
Юлиан
Если вы не знаете, как испортить самые важные отношения в своей жизни — спросите меня, я подскажу, что нужно делать в таких случаях. Как оказалось, в этом я спец.
Аня отказывалась со мной разговаривать. Её можно было понять, и будь ситуация иной, я бы даже поддержал её. Если бы на моём месте был любой другой человек. Но она отказывалась видеться именно со мной, и это не давало мне спокойно жить.
На занятиях Дачнук теперь садилась с кем угодно, но только не со мной, в кафетерии садилась за другой стол, куда затем уходили и Сабина с Настей. Женская солидарность во всей, мать её, красе. Получалось, что невольно я разделил наш дружный клан, который был вместе с пелёнок. Никто, конечно, вслух этого не произносил, но я прекрасно понимал, что ребята об этом думали.
Первую неделю я честно пытался. Звонил, писал, караулил её возле дома, сидел под дверью в надежде, что она сменит гнев на милость и даст мне объясниться. Но Нюта была упрямой девочкой и стояла на своём. Её родители смотрели на меня с жалостью — это говорило о том, что им Аня не сказала о причине нашей размолвки. Меня этот факт несказанно радовал — не хотелось даже представлять, что бы со мной сделал дядя Андрей.
В общем, после недели бесплодных попыток я сдался. И разозлился. На себя, на ситуацию, на Аню. Посмотрел на себя в зеркало — и меня передёрнуло. Я как будто похудел, осунулся и был сам на себя не похож. Это вот так бывает, когда любишь? Может, тогда нафиг это всё? Подумал я — и ушёл в загул. Никому ничего не сказал, и просто на несколько дней пропал. Занялся тем единственным, что умел — знакомился девушками. А что — официально я был свободен, любимая девушка упорно отвергала все мои попытки достучаться до неё. Мне было тоскливо, и я пытался хоть как-то заполнить ту пустоту, что она оставила после себя. По моей вине.
Сразу скажу, пока вы не начали ненавидеть меня ещё больше — ничего не вышло. Я пытался. Не один раз. Но каждый раз это всё было не тем. Прикосновение губ вызывало дрожь непринятия, чужая кожа под пальцами ощущалась как-то неправильно, дыхание было чужим, а громкие пошлые стоны — слишком наигранными и от того омерзительными. Я пытался снова вернуть те самые ощущения познанного рая — и терпел сокрушительное фиаско. Потому что отказывался признать одну простую истину — он остался там, в объятиях Ани.
От этого меня ломало ещё больше. Так сильно, что в какой-то момент это заметила мама. В один из тех редких вечеров, когда я решил остаться дома, наедине со своими мыслями и гитарой. Наигрывая какую-то только пришедшую в голову мелодию, я и не заметил, как она вошла и села рядом со мной.
— Тебя что-то тревожит? — прямо спросила женщина, которая подарила мне жизнь.
В этом была она вся — никаких хождений вокруг да около, всегда только прямые вопросы в лоб. Думаю, за это отец любил её так сильно — мы ведь по природе своей не любили и не понимали намёки. А тут — всё как есть, без догадок и сломанной головы в попытках обуздать эту невероятно сложную женскую логику.
— Да так, — покачал я головой, — Ничего особенного.
— Это как-то связано с Аней? Она совсем перестала к нам заходить, — не оставляла мама попыток.
Пришлось кивнуть и с неохотой добавить:
— Мы вроде как поссорились.
— И что ты натворил?
Подняв на неё взгляд, я спросил:
— С чего ты взяла, что это я виноват?
Мама пожала плечами с самым невозмутимым видом:
— Потому что я тебя знаю. Ты умный мальчик, и добрый, но иногда можешь творить лютую дичь. Это у тебя явно от отца, — с усмешкой добавила она.
Хмыкнув, я взъерошил волосы на затылке и всё же признался:
— Я кое что натворил. А потом сделал вид, что это не было. Думал, что Аня не знала об этом. А он знала. И получается, что я её обманул и предал.
— Хм…вот как. Косяк, я так понимаю, существенный? — уточнила мама.
— Очень.
— Поговорить с ней пробовал?
— Пытался. Тотальный игнор.
— Нужно сделать ещё одну попытку. Ты ей небезразличен, рано или поздно она сдастся.
Увы, я не был настроен также оптимистично, как моя мама. Мне не верилось, что Данчук сменит гнев на милость. И даже на концерт, который должен был пройти уже на следующий день, не придёт. Хотя, Меридов, вон говорил, что Аня обещала там быть — ради других ребят. Конечно, не ради меня.
— Я не могу этого исправить, — негромко обронил я.
Маму мои слова, кажется, разозлили. Как я это понял? О, всё просто — по лёгкой затрещине, которой она меня наградила.
— За что?! — возмущённо выдохнул, потирая голову.
— За то, — отозвалась она невозмутимо, — Кто ты вообще такой? Я не воспитывала слабака. Нет, это другой мальчик. Мой сын — сильный, умный, ловкий, и он не пасует перед трудностями. Что я тебе говорила о невозможном?
Вздохнув, я сказал:
— Невозможно — значит, попробуй ещё раз.
— Вот именно. А если и в этот раз не выйдет — ты предпримешь ещё одну попытку. И ещё одну. И так до тех пор, пока не будет результата. Вот так нужно бороться за то, что тебе действительно дорого, Юлиан. Именно так ты учился играть на гитаре, и на фортепиано. Стирая пальцы в кровь, до мозолей, просиживая ночь за ночью над инструментом. Потому что это было важно для тебя. Не заставляй меня думать, что мой сын победил в борьбе за свою музыку, но проиграл войну за девушку.
— Но я воюю не за неё, а с ней, — заметил я.
Мама пожала плечами:
— Это неважно. Если она тебе дорога — надо бороться. Вот как я тебя воспитывала. Так что — хватит уже сопли на кулак наматывать. Ты Юлиан, мать твою, Кораблёв, и ей придётся с этим считаться.
— Эм…мам, ты же понимаешь, что моя мать — это ты, и ты сейчас саму себя вплела в ругательство? — осторожно уточнил я, едва сдерживая улыбку.
— Неважно! — отрезала она, — Главное, чтобы ты мысль мою уловил, а уже с ругательствами я как-нибудь сама разберусь. Понятно изъясняюсь?
— Более чем, — кивнул я поспешно, — Мне даже почти страшно стало. Бедный папа, он же с тобой спальню делит.
— Поверь — ему не на что жаловаться. Но это тебя уже не касается. Всё. Сопельки утёр — и в бой. Чтобы я больше этого нытья не слышала.
— Есть, мэм, — хмыкнул я, а после добавил, — Спасибо. Правда.
— Поблагодаришь, когда всё исправишь и придёшь домой, держа Аню за руку.