Страница 14 из 18
Петр Пустынник, неутомимо путешествуя зимой 1095–1096 гг. на ослике по французским городам и деревням, проповедовал идею обретения Царства Небесного через поход в Святую землю. Начав свой путь в Берри, он прошел всю Орлеанскую и Рейнскую области, Лотарингию и Шампань. Несомненно, он пересказывал благодарным слушателям многие из легенд о чудесных событиях, массово случавшихся во Франции в 1096 г., но главным его аргументом была грамота, по его словам, полученная им от самого Христа во время паломничества в Иерусалим. По свидетельству хронистов Альберта Аахенского и Вильгельма Тирского, якобы именно там Петр Амьенский имел беседу с патриархом Иерусалимским, который поведал ему о бедствиях христиан Востока, на что западный пилигрим посоветовал ему обратиться с посланием к франкам: народ Франции, добрые христиане, обязательно окажут помощь собратьям по вере. Во время молитвы в храме Гроба Господня Петра посетило видение, в котором Иисус призвал его следовать в Рим с призывом к папе помочь освободить священный город от неверных, поведав христианским народам Запада о страданиях христиан на Востоке. Исполнив повеление, Петр отбыл на снаряженном патриархом корабле на Запад и прибыл в Рим, где передал папе Урбану II послание и рассказал о многотрудной жизни Святой земли под гнетом мусульман. И уже после этого понтифик якобы проникся идеей организации крестового похода и созвал Клермонский собор.
Нехитрое повествование, несколько путанное и противоречивое в изложении двух хронистов, видимо, было таким и в изложении самого Петра, поскольку все или почти все в нем было выдумкой, за исключением, пожалуй, лишь предпринятого им паломничества в Иерусалим, во время которого он, скорее всего, так и не добрался до священного для христиан города. Однако повествование это, должно быть, производило поистине магическое действие, ведь согласно ему получалось, что отнюдь не римский папа был инициатором похода, а сам Христос, действовавший непосредственно через Петра Пустынника. Да и обращался он не к знати и рыцарям, а ко всем христианам, в том числе – и даже прежде всего – именно к беднякам, которым Иисус обещал даровать избавление от страданий и Царство Небесное. И пусть рассказ странствующего отшельника мог разниться в деталях от проповеди к проповеди, эта главная, определяющая общая суть оставалась, и потому ему безоговорочно верили.
Петр Пустынник указывает крестоносцам путь в Иерусалим (миниатюра XIII в.)
Анна Комнина, дочь византийского василевса Алексея I, оставила по этому поводу следующее свидетельство: «И выдумка удалась ему. Петр как будто покорил все души божественным гласом, и кельты начали стекаться отовсюду, кто откуда, с оружием, конями и прочим военным снаряжением. Общий порыв увлек их, и они заполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты».
Усилению религиозности крестьян и их веры в обретение спасения в Святой земле немало способствовала суровая жизнь в непрестанном труде, зачастую впроголодь. Банальное недоедание, а то и вовсе жестокий голод были неотъемлемыми спутниками жизни средневекового крестьянина. На рубеже тысячелетий, с 970 по 1040 гг., по меньшей мере 48 лет были отмечены неурожаями и голодовками, нередко побуждавшими крестьян срываться с насиженных, обжитых мест в поисках лучшей жизни. Голод и эпидемии поразили Западную Европу и непосредственно накануне проповеди Урбана II, когда, начиная с 1089 г., по крестьянам нещадно ударила очередная непрерывная полоса засушливых неурожайных годов, продлившаяся почти до 1095 г.
Зачастую крестьяне собирали свои скудные пожитки без надежды на возвращение домой, рассчитывая то ли осесть в освобожденной Святой земле, где, по их мнению, должно было наступить царство справедливости и изобилия, то ли и вовсе попасть прямиком на Небеса. Чтобы собрать средства, необходимые для похода, они с легкостью продавали за бесценок все, что не могли увезти с собой, поскольку не рассчитывали вернуться назад. Описывая царившие среди них настроения, аббат Гвиберт Ножанский отмечал, что «всё дорого покупали и дешево продавали, а именно: дорого покупали то, что нужно было для пользования в пути, а дешево продавали то, чем следовало покрыть издержки. В прежнее время ни темницы, ни пытки не могли бы исторгнуть у них того, что теперь сполна отдавалось за безделицу».
Вооружались крестьяне чем придется, преимущественно имевшимися в их хозяйстве орудиями сельскохозяйственного труда – топорами, косами, вилами, цепами и дубинами. Взяв с собой жен и детей, они грузили свой скарб на запряженные, за неимением лошадей, подкованными быками телеги и трогались в путь. В отличие от знати и рыцарей, которые «долго и мешковато подготовлялись к походу», крестьяне, не представлявшие трудностей похода, оказались легки на подъем – скудость имущества позволяла собраться быстро, а привычка довольствоваться малым и твердая вера в легкий путь под покровительством Господа порождала уверенность в том, что день грядущий в очередном новом месте по дороге в Иерусалим дарует и кров, и пищу, потому заботиться о них заранее не следует. Об охватившем всех безрассудстве, не оставлявшем места здравомыслию, ярко свидетельствует Гвиберт Ножанский: «Многие, не имевшие еще сегодня никакого желания пускаться в путь, громко смеявшиеся над теми, кто продавал свои вещи подешевле, и утверждавшие, что им предстоит жалкий путь и еще более жалкое возвращение, на другой день, по внезапному побуждению, отдав за ничтожные деньги все свое достояние, отправлялись вместе с теми, кого только что высмеивали».
Несомненно, помимо религиозного экстаза, во многих случаях причиной такой резкой перемены отношения к походу была обычная человеческая жадность, стремление не прогадать и не остаться не у дел тогда, когда другие вдруг разом сказочно разбогатеют и найдут для себя достойное занятие. В итоге получилось, что папа призывал к походу прежде всего владетельных сеньоров и рыцарей, преимущественно французских, а добровольные проповедники идеи крестового похода привели в движение несметные массы простолюдинов. План Урбана II предполагал выступление войска, состоящего из профессионалов – рыцарей, а поднялся весь простой народ. Масштаб движения был столь значителен, что церковь попыталась его ограничить, призывая отказаться от участия в походе детей, женщин, стариков и неопытных воинов и советуя мирянам перед принятием крестоносного обета получить благословение духовных наставников. Впрочем, эти призывы явно были не в состоянии пригасить всенародный порыв, тем более что отказаться от единожды принятого крестоносного обета было невозможно – за это грозило отлучение от церкви.
В итоге в марте 1096 г., как только стали проходимыми просохшие после сошедшего зимнего снега дороги, крестьянские массы пришли в движение. Первыми выступили в поход жители Франции, Фландрии и Лотарингии. По пути, вдохновленные их примером и страстными проповедями предводителей, к ним присоединились отряды из германских земель. Возглавили двинувшихся на Восток крестьян уже упомянутый проповедник Петр Пустынник, священник Готшалк и Готье Голяк (Неимущий), прозванный так из-за своей бедности рыцарь из Восточной Франции, а также ряд других предводителей преимущественно из небогатых рыцарей и проповедников. Позже вдогонку первым отрядам двинулись меньшие числом, но суммарно весьма многочисленные ватаги простонародья из Англии, Скандинавии, Испании, Италии.
Число отправившихся в поход было столь велико, что хронисты сравнивали их с бесчисленным песком морским, тучами всепожирающей саранчи или неисчислимыми звездами на небе. Хронист Вильгельм Мальмсбюрийский писал, что всего в походе приняли участие 600 тысяч человек, что является явным и существенным преувеличением. Судя по всему, их было несколько десятков тысяч, а суммарно, возможно, в движении крестьянского воинства на разных его этапах приняли участие существенно менее ста тысяч человек – мужчин и женщин, детей и стариков. Однако для Средневековья с его военными отрядами феодалов, насчитывавшими пару сотен воинов, и городами с населением в 2–3 тысячи человек это было поистине колоссальное полчище, настоящая орда. Оно не выглядело столь многочисленным вследствие того, что крестьяне шли не единим организованным войском, а проходили в разное время разрозненными ватагами по множеству параллельных дорог. Наиболее многочисленными, насчитывавшими по 14–15 тысяч крестьян, были два отряда, во главе которых стояли, соответственно, Готье Голяк и Петр Пустынник; группы численностью около 5–6 тысяч вели рыцарь Фульхерий Орлеанский и священник Готшалк. Имена десятков предводителей групп, численность которых едва переваливала за тысячу человек, история не сохранила, но они, несомненно, были и двигались вслед за основными отрядами, параллельно с ними или опережая их. Были и разбойничьи шайки по нескольку десятков человек, не упускавшие возможности поживиться под прикрытием масштабного благочестивого похода добром как паломников, так и жителей местностей, через которые они проходили. Хронисты согласно упоминают об участии в походе не только благочестивых набожных людей, но и «прелюбодеев, убийц, воров, клятвопреступников, грабителей».