Страница 4 из 32
IV
На второй год после рождения Хельги, сына Торбьёрна Бойца, в один из дождливых дней в конце лета, к Самсей тайно подошел корабль. На нем были Эйнар Ревун, отец Гудрид, Гицур Окунь, отец Эльвира, сам Эльвир Трус, а с ними еще две дюжины человек при оружии. Один из местных зложелателей Торбьёрна в сумерках скрытно провел их к его дому. Нежданные гости перелезли через ограду, заперли в сарае работников, окружили дом и приготовились к нападению. Во главе этих людей был Эйнар Ревун, и его голос звучал в ночи, как раскаты грома.
Торбьёрн стойко защищался, поражая врагов стрелами, копьем и мечом, и Гудрид помогала ему, не забывая оберегать маленького Хельги. Нападавшие потеряли трех человек убитыми, и некоторые из них были ранены. Тогда враги Торбьёрна поняли, что им не будет удачи в долгой осаде. Закрывая себя щитами, они поднесли к дому сено и хворост и подожгли их. Было ветрено, но промозгло, и огонь занялся не сразу. Только после долгих усилий, стоивших этим людям еще одной смерти и нескольких ран, языки пламени начали облизывать стены.
После этого Эйнар крикнул, чтобы из дома вышли женщины и рабы, какие там есть. Так как спасения ждать было неоткуда, Торбьёрн велел жене уходить, оставив его в доме. Но Гудрид стала умолять мужа, чтобы он позволил надеть на себя женскую накидку, а голову повязать платком. Она сказала Торбьёрну:
– В этой одежде ты выйдешь вместе с нами и сумеешь бежать в темноте. А потом отобьешь меня и Хельги, если удача будет на твоей стороне.
Торбьёрн подумал над словами жены и так ответил ей:
– Даже если накидка придется впору, мой рост и ширина плеч не введут их в обман. Не хочу, чтобы люди говорили, будто Торбьёрн, сын Хельги, жил, как муж, но умер, как женщина. Лучше я тайно взойду на крышу и при вашем уходе спрыгну возле задней стены. А уж если я вырвусь, никто из них не доживет до утра.
Сказано – сделано. Только Гудрид с рабынями вышла из дома, как враги обступили их, думая найти между ними Торбьёрна. Он же появился там, где его не ждали. Заднюю стену дома караулил Эльвир Трус, с которым были еще трое. Эльвир первым увидел Торбьёрна и подбежал к нему. Сын Хельги взмахнул мечом и рассек ему живот так, что требуха стала вываливаться наружу. Три человека бросились навстречу, но и с ними у Торбьёрна разговор был короткий. Первого он поразил выше щита, второму отрубил руку, а третьего оглушил, ударив по шлему.
Торбьёрн мог бы скрыться в ночи, но Эльвир, перестав удерживать свои кишки, выползающие из чрева, намертво вцепился ему в обувные ремни. Пока Торбьёрн добивал его, на шум прибежали Эйнар, Гицур и люди из Вестфольда. Тогда Торбьёрн взмахнул мечом и сказал свою первую и последнюю вису19:
Кто за многих женщин
Игры вел со смертью,
За жену и сына
Жизнь щадить не станет.
С этими словами сын Хельги ринулся на окруживших его врагов. Хотя они разили его со всех сторон, Торбьёрн Боец убил еще троих и ранил четверых, прежде чем дух покинул его тело, пронзенное копьями и изрубленное секирами.
Гицур Окунь, увидев Эльвира с распоротым животом, хотел убить и Хельги, сына Торбьёрна. Но Гудрид заслонила ребенка, обняв сына так крепко, что лишить его жизни можно было только вместе с нею. Не желая смерти дочери, Эйнар Ревун удержал Гицура, напомнив, что он уже отомстил за гибель сына. Тогда Гицур на глазах Гудрид и Хельги отрубил Торбьёрну голову и кинул ее в мешок. Эйнар же забрал себе меч павшего врага. Люди из Вестфольда перевязали раны, погрузили убитых и, уведя Гудрид и Хельги, вернулись на свою ладью. По дороге домой умер человек, которому Торбьёрн отрубил руку. Всего же от руки Торбьёрна, сына Хельги, той ночью погибли десять человек, и столько же получили от него зарубки на долгую память. Многие потом говорили, что это была славная смерть.
«Почему люди судят о человеке по его смерти? Ведь этот Торбьёрн погубил столько мужей и опозорил столько жен, что заслужил свой конец! И нужно ли ставить ему в заслугу последнюю доблесть, если всякий будет отчаянно защищать свою жизнь? Но все, кто сказывал мне о нем, поминали его, будто героя».
V
В Вестфольде вдова и сын Торбьёрна стали жить в доме Эйнара Ревуна. Тот же, хотя и спас их от гнева Гицура, был очень зол на свою дочь за то, что она бросила мужа ради шатуна Торбьёрна. Поэтому обращался он с Гудрид, как с дворовой девкой, доведя ее до того, что она стала похожей на тень. Своего же внука Эйнар называл не иначе, как «медвежье отродье», и посылал на самую черную работу, словно в жилах Хельги не текла его кровь. Сын Торбьёрна с малых лет пас овец, убирал скотный двор, чистил котлы, питаясь объедками и засыпая под скамьей. От грязной, тяжелой и грубой жизни Хельги стал угрюмым и нелюдимым и не доверял никому, кроме матери, которая одна не жалела для него добрых слов.
Уже в отроках сын Торбьёрна Бойца превосходил силой и статью местных парней. Хельги не водил с ними игр, да они и не принимали его, но не давал себя в обиду. Однажды он переломал кости соседскому сыну, который был на две зимы старше, когда тот обозвал его мать дурным словом. Эйнар не выдал внука на расправу, но с тех пор начал его поддразнивать. Приятели бонда, слывшие разумнее прочих, говорили Ревуну, что де напрасно он сердит «медвежонка». Но, пока он был мал, Хельги переносил обиды от деда, как дворовый пес битье от хозяина.
Когда сыну Торбьёрна сровнялось пятнадцать зим, жизнь стала покидать Гудрид так же быстро, как прежде лишила ее света. Чуя близкую смерть, она призывала к себе Хельги и подолгу с ним беседовала. После этого люди стали примечать в нем сполохи гнева. Были и такие, кто упреждал Эйнара, что «медвежонок» готов сорваться с цепи. Ревун же со смехом отвечал им, что ему нет дела до мыслей «ублюдка Гудрид». А его дочь уже путала сон с явью, впадая в забытье, которое не могло отнять у нее только имена сына и мужа. В начале лета Гудрид умерла. Тело ее было сожжено на костре, а прах зарыт в землю, но над ним не был поставлен надгробный камень. Эйнар сказал, что, не будь Гудрид его дочерью, он велел бы схоронить ее там, где встречаются морская волна и зеленый дерн20.
VI
В середине лета, когда не стало Гудрид, ее отец Эйнар Ревун, еще не старый муж с густой гривой, припорошенной сединой, и бугристым, как кора сосны, лицом, угощал в своей усадьбе Гицура Окуня и других гостей. Сидя за одним столом, Эйнар и Гицур сначала обменялись новостями, а затем предались воспоминаниям. Оба сошлись на том, что если бы вороны не привели Торбьёрна в эти края, их дети жили бы в ладу и родили им внуков – лучшую отраду для стариков. Увидев в глазах Гицура слезы, готовые скатиться на его дряблые щеки, Эйнар кликнул Хельги. Ревун подумал, что ничто не порадует его друга больше, чем насмешки над сыном их врага. Когда Хельги явился, Эйнар велел ему подавать людям пиво.
Сын Торбьёрна сбился с ног, работая за троих, а гости, знай себе, попивают пиво, да его подгоняют. Они кричат Хельги, что хотя он по виду и взрослый парень, но по разуму, видать, еще молокосос, раз не знает, сколько пива нужно мужам, чтобы утолить свою жажду. Люди находят это занятие очень приятным, и каждый норовит вставить острое словцо. Посреди общего веселья воспрянул духом и Гицур Окунь, который крикнул юнцу, что его отец был проворнее в своем последнем бою. Много было также других насмешек и бранных слов, но ничто не могло вывести Хельги из себя. По его лицу ручьями стекал пот, грудь вздымалась и опускалась, как кузнечьи меха, тело сотрясала сильная дрожь. Однако он наполнял и разносил чаши, не удостаивая крикунов даже взглядом.
19
Виса – поэтическая строфа, которая обычно состояла из четырех или восьми строк.
20
Согласно древненорвежским обычаям так полагалось хоронить преступников.