Страница 28 из 31
"Сидеть!" – раздался спокойный голос. Все повиновались. Осторожно, по приказу того же человека, солдаты стали перебираться к краю кузова, хотя при каждом движении машина начиналась подозрительно шататься, тогда уж все замирали на месте. Это продолжалось целую вечность, которая уместилась, впрочем, в двадцать минут.
"Студебекер" продолжал изредка клевать носом, балансируя на тридцатиметровой высоте, собирался всё ещё двинуться вниз, но все дружно держали его, чуть ли не зубами, а, скорее всего другими органами, сидючи на местах отведенных им случаем и судьбой, медленно и верно улучшая баланс этой железяки в сторону противоположную смерти. "Там был тягач, и там был трос…", – что и сдернул бедолаг с насиженного места, видимо, без особых проблем, так как в моих источниках эти проблемы как-то отсутствуют.
Единственным везением, сидевших в машине, было то, что внизу был бывший немецкий склад с боеприпасами и часовые, которые и увидели балансирующую машину на утесе, и то, что там был этот самый тягач. Может быть, и водила успел выскочить из машины, хотя отец утверждает, что их увидели часовые.
А если бы сорвались? Какой бы был фейерверк, на всю Норвегию. Но меня бы на этом свете точно не было.
Старшим в кузове был мой отец. Он всегда имел холодную голову, даже в гневе. Имейте ясную голову даже в самых безвыходных положения и бесстрашие, приложенное к этой самой башке. Пригодиться во всех случаях, уверяю вас.
История о медведе (рассказ моего брата)
Эта история про моего отца. Вообще-то я об этом не знал. Точнее я всю жизнь считал, что отец мой не врождённый охотник. Так, стрелял и баловался понемногу, но после этого рассказа, я стал понимать, откуда у моих охотничьих пристрастий ноги выросли и ноги большие. Как говаривали старинные сибирские охотники, что существуют истинные охотники, а есть так – по нужде. Как собаки. Возьми в лес и покажи зверя и будет работать. Это настоящая охотничья собака. Другую, нужно натаскивать и нахаживать, да и то эта собака будет работать хуже природного охотника. Таково се ля ви. Отец мой, оказывается, был, как и мы с братом, чокнутым на охоте человеком, но, в отличие от нас, сей природный дар у него не развился в должной мере. Если из тюрьмы он освободился в тридцать пять, а в двадцать один ушёл в армию, в двадцать четыре – на фронт, я родился, когда ему было сорок два. Поскольку у мамы я был третьим и не последним, а у отца – пятым, и, естественно, тоже не последним, то охотником он никак не мог стать, хотя бы из-за того, что в тайгу он не мог просто попасть. Тем более, когда я родился, он учился в техникуме, работал на руководящих должностях, мотался по району на машине, да и тайги кругом никакой не водилось, но всё равно он таскал с собой Тозовку во всех своих многочисленных поползновениях по району. Я об этом не задумывался, хотя и расспрашивал вельми прилежно обо всём, что приходило мне в голову. Он не особенно был склонен к разговорам об охоте, тем более, когда мне было тридцать лет, то я имел приличный опыт охоты по крупному зверю и во многом превосходил его в этой сфере. Ничего нового он не мог мне рассказать, да, ко всему почему, я перевернул такой объём специальной литературы, так что его рассказы были немного скучноваты и суховаты на эту тему, тем более он никого практически не убивал, крупнее глухаря. Рассказчик от природы он был никудышный, склад ума реалистичный, и сам он чересчур практичный. С ним легко было работать, но языком трёкать я мог на порядка два лучше его. Мне уже и в институте, когда я ещё не писал, говорили, что заливать мозги я умею не хуже, чем играть в шахматы, а в шахматы я резался постоянно.
Короче, трещали мы с братом по Скайпу. Тут я ему начал втирать уши о том, что медведь ходит почти бесшумно, короче: хрен услышишь. Вот именно на этой основе и вывалился сей рассказ об отце.
– А ты знаешь, что отец чуть не попал в переплёт с медведем? – изрёк мой непутёвый братец Виктор, чьё имя произносится с французским прононсом. Правда, так его произношу только я и заставляю это делать окружающих, но таки незаметно, чтобы они не заподозрили насилия.
На сии слова я захлопал удивлённо не только ресницами, но и мои уши сразу стали торчком и зашевелились подозрительно так.
– Я ничего подобного не слышал, – изрёк я, буквально через секунду.
– Отец сам мне рассказывал, – проинформировал меня мой непутёвый толстый братец.
Я моментально превратился в клубок, состоящий из внимания и напряжения. Поскольку мой брат издал больше книжек чем я, но всё более по своей профессии, то рассказ его был столь же лапидарным, как и рассказ отца. Фантазия у него как-то в процессе изложения не разгоняется и не взлетает, хотя он клятвенно мне обещал, что напишет что-нибудь художественно-непотребное.
Суть его рассказ сводилось всего к двум строчкам. Отец сидел на дереве и, как я обычно делаю, караулил зверя, но не медведя. Так сидел, сидел на дереве и окарауливал полянку. То есть сидел к лесу задом, а ко всему остальному передом, как в сказке. Вот из-за того, что он сидел неадекватно и неуважительно к этому самому лесу, точнее не положенным местом для подобного случая местом, ещё на неудобной древесине, где хрен повернёшься, но, видимо, не столь высоко, посему услышал сопение под самой задницей. Точнее не сзади, а именно под задницей. Осторожно оглянувшись, он увидел прямо под собой медведя, который опёршись на дерево, пытался унюхать того, кто обитал в ветвях. Приятная встреча!
Отец, увидев сиё непотребное действо, стал осторожно, поскольку он был достойным отцом своего сына и ещё пятерых таких же олухов обоего пола, как он, стал перелаживать ружьё на другую сторону, чтобы в спокойной обстановке разобраться с будущей добычей. Хоть он проделывал эти манипуляции очень осторожно, но когда он был готов к выстрелу, под ним уже никто не сопел. Мохнатая сволочь отсутствовала напрочь, растворившись в бескрайних просторах Сибири так же бесшумно, как и появилась.
Поистине сволочь!
Четыре трупа возле танка
Шоферюга не спал уже третьи сутки, гоняя свой автомобиль по трассе от близлежащего колхоза, до элеватора. Он не заметил сам, как заснул. Сидящий рядом с ним пассажир с характерным азиатским лицом, тоже дремал. Ни он, ни пассажир не заметили, как машина свернула с дороги и покатила вниз по склону большого оврага. На крутяке она не удержалась на колёсах и перевернулась. Крутанувшись несколько раз, она окончаьельно успокоилась только на самом дне. Два окровавленных тела в раздавленной в щепки кабине не подавали признаков жизни. Они не подавали признаков жизни и тогда, когда их вытащили и положили рядышком на склоне. Поскольку необходимо было соблюсти все формальности и провести расследование, то участковый инспектор и председатель колхоза решили отрядить сторожа, пока не приедет следственная бригада, которая должна быть только утром, но больше для того, чтобы проезжие шоферюги не раскулачили ненароком машину или то, что осталось от неё.
Старый, но ещё крепкий дедок, коему был доверен этот пост, развёл костер, но все равно зябко кутаться в телогрейку, надеясь, что этот караул будет недолгим. Он уже собирался отодвинуть костерок в сторону, разгрести золу и бросить туда несколько картошин, но его привлек, какай-то шорох. Глянув в сторону лежащих покойников, увидел, как один из них встал и, шатаясь, идет к нему..
Подъехавший под утро милиционеры, увезли в морг два трупа. Моего отца среди них не было, но за рулем разбившегося лимузина был именно он.
Шесть лет проведенных в пионерлагере в Базое от звонка до звонка, было просто обыкновенным довеском к его фронтовой биографии, к двум трупам, успевшим застынуть к утру на склоне оврага, и ко времени определявшем её и многие другие судьбы.
Булка хлеба
Булка хлеба лежала на своем месте в тумбочке ещё утром, но сейчас её не было на месте. Это был паёк на неделю.