Страница 26 из 41
Учащаяся молодёжь ездила «ряжеными» на паре лошадей к земскому врачу в Нижне-Петропавловской больнице – Алексею Семёновичу Меньшикову.
Рождественские каникулы были короткими, и уже Новый год являлся неким «memento».[103] Новый год особенно не отмечался. Большей частью он ограничивался только письменными приветствиями. Крещенский сочельник уже был прямым напоминанием о том, что вот-вот нужно опять собираться на учение.
Сочельники[104] – рождественский и крещенский, а особенно последний – имели традиционный «ритуал»: во-первых, в эти дни на самом деле на «поду» печки выпекались сочни[105] (слово сочельник – изменённое – сочевник)[106]; во-вторых, под полатями у входной двери ставился мешок с горохом для нищих: они могли приходить насобирать себе его в кошель и уходить.
Вечером в крещенский сочельник совершалось окропление святой водой всех построек и животных. Шествие на «Иордань» в день Крещения[107] представляло величественную картину. Народу собиралось всегда много, и шествие замыкалось целой кавалькадой кавалеристов – деревенских мальчишек, которые приводили лошадей на водопой после водосвятия.[108]
Вечером в Крещение в доме было уже грустно: складывались вещи к отъезду. Для большей важности, да и для удобства церемония сборов переносилась в горницу, где зажигалась лампа, подвешенная к потолку. Уже одно это обстоятельство, т. е. что в горнице зажигалась лампа, свидетельствовало о том, что в доме происходило что-то важное. На полу горницы расстилались две или три скатерти (чемоданы полагались только семинаристам), в которые складывались «пожитки» по принадлежности. В кухне в мешочки укладывались «подорожники»: пирожки, кральки – всё то, чем материнское сердце старалось ослабить, скрасить горечь расставания. Ох, это материнское сердце! Как только его хватало на большую семью!
Поздно вечером приезжал из Нижне-Петропавловского села наш «придворный» кучер – Терентий Яковлевич с тем, чтобы завтра рано в 4 или в 5 часов – отправиться на Каменский завод, а там дальше по железной дороге – в Камышлов, Екатеринбург, Пермь.
Таким образом, под словом «Рождество» у нас в детстве подразумевался целый период времени со множеством различных переживаний.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 675–682.
Масленица
[1961 г. ]
В детстве мы думали, что масленица религиозный праздник и только много позднее узнали, что она – отголосок язычества и что блины символизируют собой появление весеннего солнца. Но такова была сила традиции: масленица осталась большим народным праздником.[109]
Блины и катание с гор и на лошадях – вот что составляло содержание масленицы. … Да и как её было не прославить, когда в ней именно проявлялся широкий русский размах, фигурировали русские тройки, рекой разливалось русское веселье, удаль. Про блины рассказывали были и небылицы. Вот какая-нибудь кумушка делится своими новостями о масленице: «У Расторгуевых, бают, под блины развели целую кадочку, а у Александра Матвеевича молодуха упарилась с блинами: загоняли до поту!» Только и разговоров о блинах! Неограниченное служение мамоне: «ешь, гуляй: по носу Великий пост».
У Иконниковых потребление блинов проходило организованно, причём блины потреблялись прямо со сковородки, «с пылу горячих». И всё это «священнодействие» происходило не за столом, а у самой печки: на конце скамейки, стоящей вплотную у шестка на чугунник с водой накладывалась доска, а сверху неё скатерть. На скатерть ставили чайное блюдечко с растопленным маслом. К этому сооружению подсаживался очередной лакомка: такой порядок был уже традиционным и все привыкли к нему. Блин со сковородки направлялся на скатерть – румяный, чуть-чуть по краям подгорелый (это ему придавало особый вкус), здесь ему «учинённый брат» придавал форму треугольника, вершину треугольника погружал в масло и расправлялся с ним, начиная опять-таки с вершины треугольника. И сколько же блинов полагалось на брата, так сказать, какая была норма? Нормы не было: «да могий вместити да вместит». И ещё было правило: когда «учинённый брат» «священнодействует», его нельзя беспокоить – мешать, торопить ли оговаривать: ни-ни! Сам отойдёт – садись! Если не можешь сдержать свой аппетит и слюна просится на губы, лучше в кровати подольше задержись, чтобы не было соблазна, но не нарушай порядка. Как видите, блины потреблялись так, «от сна восстав». Подавались они потом к обеду уже свёрнутые и подогретые на сковороде: нет, это не то! Второй сорт! Это уже, так сказать, обычные блины, а не масленица. Старые люди передавали, что хозяйки так угощали гостей, с таким присловьем: «поелозьте, мои гости», а гости отвечали: «Сами знаем, понимаем: наелозились». У Иконниковых не нужно было прибегать к такой форме угощения, потому что по самому статусу потребления блинов предполагалось, что каждый знает, понимает, что нужно «наелозиться».[110]
А дальше у молодёжи порядок: взял санки и на гору.[111] А гору, по которой обычно гоняли скотину на водопой к проруби или по которой возили воду в кадушках, уже не узнать: девки ещё накануне залили водой, оставив полосу по обочине для прогона скота или провоза кадушки с водой.[112] Тут уже толпится народ: парни, девки, мужики, бабы, дети, бороды и безбородые, в частоборах и тулупах, женщины в шалях и подшалках, на ногах – у кого валенки, а у кого – не поймёшь, что намотано. И вся эта масса кричит, толкается, переругивается, спорит, а с горы то и дело мчатся санки за санками, по два-три человека. Вот притащили целые сани: мужики становятся стеной, и сани стрелой несутся до самой реки. С реки идёт обратный поток людей – вереница за вереницей. Вот сани налетели на кого-то с санками … ругань. А на горе ещё больше зевак: стоят солидные бороды и дебёлые тётушки, которые уже боятся кататься, а стоят так: хоть посмотреть, вспомнить старину. Молодяжник больше девок катает и всё норовит опрокинуть, вывалять в снегу. Те шумят, визжат, по-своему по-деревенски кокетничают.[113]
На горе у Мироновского дома с отвесной горы в коробах катаются «господа», любители сильных ощущений. С пятницы начинается катание на лошадях с полдён. Сначала выезжают немногие и ездят по главной улице с большими интервалами. В субботу интервалы становятся меньше, кое-где появляются парни верхом на лошадях. Но всё это ещё только размах, подход к главному. В воскресенье дома уже никто не сидит. После обеда с последними блинами все на воздух! На горе толпа ещё больше. Уже не одни сани, а несколько. Появляются парни верхом на воронках, рыжках, лысанках и пр. В гривах у лошадей разноцветные ленты, Нет! Не те, что в волосах у девок, блестящие, а просто разноцветные лоскутки из ситца. Более всего кумачовые. Это девки украсили лошадей у своих кавалеристов. Больше лент – больше любви. А они красуются, то съедутся в кучку, то сопровождают «своих». Обязательно гордиться своими лошадьми. «Вот он наш Лысанко – смотрите – вот какой!»[114] А все эти лысанки, бурки, воронки за зиму отдохнули, стали круглее, глаже и готовы, если пожелаете – помчаться галопом. Число подвод становится всё больше. Едут в коробах, едут в кашевах. Едут на парах, а больше на одной лошади. Едут двое с кучером, едут трое, а и целой плотно набитой компанией. Едут разодетые в дублёные частоборы, а на головах богатые шали; едут в тулупах, подпоясанных красными кушаками. Дуги и шлеи лошадей тоже разукрашены лентами. Едут с песнями, без песен, кричат, а по обочинам у дороги толпы зевак. Вот въезжает на паре лошадей какой-то странный балаган из коробов, а внутри его «шили́куны». Они поют, танцуют под гармошку, падают при движении. А подводы всё растут и растут. Стали вливаться уже баклановские и черепановские подводы. Въехали в строй подвод богатырёвские рысаки из Баклановой. Сбруя на лошадях блестит, на шеях шаркунцы. Вот появился и знаменитый Савраско Петра Кирилловича Богатырёва. Гордый конь прядёт ушами, готовый вырваться из сковавшего его кольца подвод. Снег на дороге уже рыхлый от множества конских копыт. Солнце спускается к горизонту. Резкий удар колокола гулко разносится по селу, за рекой и по округе. Подводы разъезжаются по проулкам, а баклановские и черепановские – по своим деревням. Пустеет главная улица.
103
Памятным днём, когда вспоминались родственники и знакомые, которых поздравляли с наступлением Нового Года.
104
Дни накануне церковных праздников Рождества Христова и Крещения Господня.
105
Замоченные в воде зёрна пшеницы, чечевицы, гороха и ячменя.
106
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Как сейчас я вижу эти сочни, нанизанные на лопату для посадки калачей в печь в её лежачем положении. Это были заготовки, которые наша матушка пекла на «поду», и мы потребляли их с чаем» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 58–59.
107
Крестный ход на реку в день Богоявления, когда священнослужители освящают воду и с верующими вспоминают евангельское событие Крещение Господня.
108
В очерке «Рождество Христово» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора эпизод с шествием на «Иордань» отсутствует. Автор пишет: «Это [кропление святой водой построек и животных – ред. ] был заключительный момент целого ряда церковных и связанных с ними бытовых обычаев: сочельники перед Рождеством и Крещением, славление Христа, освящение воды, которые и обусловили название каникул этих «святками». Для нас же детей, это слово – «святки» было символом того уюта, семейного тепла, которыми пользовались на этих каникулах. Это тепло и радости встречи с родными были такими желанными…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 389. Л. 78–79.
109
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» (1965 г.) в «свердловской коллекции» воспоминаний автор пишет о масленице как о «явлении прошлого»: «О масленице, как и о религиозных праздниках, которых на Руси было много, теперь приходится говорить уже в прошедшем времени, по крайней мере, если иметь в виду её в классической форме существования. Она была бытовым явлением, унаследованным от наших предков с древних времён, явлением, само по себе, противоречивым, на которое вследствие этого, существовали различные, тоже противоречивые точки зрения. Можно сказать, что отношение к ней имело такие оттенки: было оно и любовным, и лицемерным, и просто несправедливым. Заговорите о масленице с каким-либо деревенским жителем – мужичком или женщиной из «старых», они не назовут её масленицей, а назовут «маслёнкой». «Это было на маслёнке», «скоро будет маслёнка» – так они будут о ней говорить. Не нужно быть особенным знатоком особенностей произношения слов, знатоком как орфографии, так и правильного произношения слов в русском языке – орфоэпии (?), чтобы заметить разницу в звучании слов – «масленица» и «маслёнка». В слове «маслёнка» слышится что-то «ровное» – близкое, любовное. Масленицу также любовно изобразили в своих произведениях А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой и др. Композитор [А. Н.] Серов в одной из своих опер воспел «широкую масленицу» в арии Ерёмки, а Ф. И. Шаляпин восславил её в своём исполнении, показав её действительно широкой, как широкой была и его натура» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 73–76.
Там же он обвиняет Церковь в лицемерном и несправедливом отношении к масленице: «Церковь явно была лицемерной в отношении к масленице: критиковала её за языческий характер, громила празднующих её, чему один из примеров будет показан ниже, и в то же время исподтишка поощряла её: известно, что в духовных школах на три дня в масленицу прекращались занятия. Да и в быту кто из ревнителей веры не позволял себе полакомиться блинами на масленице?
Несправедливое отношение к масленице было в том, что, празднуя её в быту, так сказать, душевно, не вносили её в табельные дни с красными цифрами, прикрывались словами «сырная неделя», вместо того, чтобы, скажем, два-три дня показать красными и, не прикрываясь никакими другими словами, прямо напечатать «масленица» и внести в табель нерабочих дней: она заслуживала это» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 76–77.
110
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Впрочем, этот способ потребления был только у нас, был «смотрительным», а у прочих дело было иначе. Известно только, что блины стряпали у всех наших соседей и надо думать и у других теченцев, причём мы знали, что у наших соседей «Расторгуевых» заводили целую кадку, а стряпали их целой бригадой: Даниловна, обе снохи её и дочь Марейка, пока не вышла замуж. На деревне считалась плохой та хозяйка, которая не приберегла масла на блины в масленицу, так что блины были обязательными для всех во время масленицы и не на один день, а на каждый день недели. Есть анекдот про одного архиерея-шутника, который на экзаменах любил задавать каверзные вопросы. Так, на экзамене по географии он предлагал показать на карте «житейское море», а на экзамене по «Уставу» спрашивал, как нужно «править» службу, если Пасха и масленица «падут» на одно число, чего никогда не могло быть, потому что Пасха всегда бывает через семь недель после масленицы. Если отвечающий затруднялся ответить на этот вопрос, то он делал наводящий вопрос: «что нужно в этом случае делать – с горы кататься или на качелях качаться» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 80–81.
111
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Последний раз в жизни мне удалось наблюдать масленицу в деревне в её, так сказать, классическом виде в Тече в 1904 г.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 82.
Там же: «Теча расположена на горе, но рельеф местности затруднял выбор места для устройства катушки: то гора спускалась к речке обрывом, то дорожка для спуска была сильно искривлена, то упиралась в огороды. Наиболее удобным спуском с горы – прямым и обеспечивающим дальность катания был спуск на Горушках от дома Неверовых, по прозвищу «Волковых». Здесь спуск был прямым, дальше дорожка шла между огородами, а потом был спуск небольшой к речке. Такое расположение спуска обеспечивало быстроту и дальность движения по катушке» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 82–83.
112
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Поливка горы часто совершалась насильственным путём: когда женщины проходили с водой с реки, то вдруг, откуда ни возьмись, появлялись парни и выливали у них из вёдер воду на катушки. Также поступали и с теми, кто вёз воду в кадушках. Всё это превращалось в шутку. Если же эти «шутки» не удавались, потому что наученные «опытом» люди избегали носить и возить здесь воду, то наряжали на поливку девушек, любительниц кататься с гор» // Там же. Л. 84.
113
Там же автор сообщает о том, как заканчивались катания на санях: «Кончалось катание, и катушку – лёд на ней рубили по поперечным линиям, чтобы никто не вздумал покататься в Великом посте» // Там же. Л. 86.
114
В очерке «Масленица» в составе «Автобиографических воспоминаний» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Это был по существу смотр хозяйских достатков теченского населения. Тут можно было видеть тройку лошадей знаменитых теченских ямщиков Кокшаровых во всём блеске их упряжки: хомуты с красными подкладками (подхомутниками), что было высшей модой, сбрую – шлеп, седелки в медных бляшках, гарусные возжи, кашевку с ковровым рисунком на кошме. Красовался серый с яблоками конь Новиковых, Лысанко Александра Степановича Суханова, резвачи Семёна Осиповича Лебедева и прочие знаменитости. В большинстве же были рыжки, бурки, голубки, мухортки и прочие, не блещущие ни видом, ни сбруей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 87–88.