Вспомнить все

– Значит так. Стирать будем здесь, не отходя от кассы.

– Чего?

– Не обращай внимания. Опять голова болит. Красиво тут, да?

Муромка конечно река сильная, красивая, бурлящая. Ух. Просто гордость почувствовал за страну нашу. Где такую мощь увидишь? Басурмане нашей воды боятся, так что немытыми приезжают и немытыми уезжают. Куда там. Ручейки в степи – это не Муромка и уж тем более не Днепр.

Я вдохнул свежий речной воздух полной грудью и начал спускаться по склону к деревянным подмосткам. К счастью сейчас там никого не было. Обычно бабы белье полощут, да сплетни перебирают. Шум и гам над рекой стоит. Засмеяли бы двух парней неумех. Влад и на полет стрелы не подошел бы к ним, пришлось бы опять воевать, но обошлось. Подмостки пусты, река течет, солнышко светит, камень посреди реки торчит, гладкий и мокрый: волны из него сделали идеальную площадку для загара, но я бы плыть не рискнул. Затянут русалки, да поминай как звали.

Удобной тропинки бабы не вытоптали, пришлось спускаться боком, пыхтя и отбрасывая камни, которые с шумом катились вниз. Влад еще разок огляделся и за мной полез. Ветер смешно раздувал рубаху у него в руках, удачно создавая что-то вроде огромного белого облака.

– Улетишь сейчас, – засмеялся я. Хорошо стоять внизу уже на твердой почве и добродушно смеяться над большим другом, с шаром грязного белья над головой. Ветер у речки и так не слабый, а тут как назло усилился. – Я тучка, тучка, тучка, я больше не медведь.

– Иногда я тебя не понимаю, – пропыхтел Влад, спустившись на твердую и ровную землю, – Иногда хочется чертей из тебя гнать метлой волосатой.

– Это да, – соглашаюсь на этот раз, – Иногда сам себя не понимаю.

– Зачем костер? – спросил Влад, когда мы ведрами наносили в огромный деревянный чан воды. Я почесал затылок, вспоминая опыт, доставшийся от отца. Вспоминалось с трудом.

– Нужен. Погоди, дай сосредоточиться. Чан, есть, вода есть, мешочек с золой есть, белье… Закидывай белье в воду нужно замочить.

– Кого?

– Ни кого, а что. Белье нужно предварительно замочить.

Влад вздохнул и поднял с земли уже немного свалявшуюся дедовскую рубаху: растопырил её, рассматривая, и поморщился.

– Чепец мне на голову нужно. И юбку подлиннее.

– Что дальше делать?

– Кидай все в чан. И давай без стеснения, никто на тебя не смотрит, пока.

Влад сообразил, что я прав, на берегу сейчас никого нет, и уже уверенней стал кидать портки, рубахи в огромный котел. Через мгновение работа была завершена. Юный богатырь даже не запыхался.

– Так? Что дальше.

Дальше полагалось что-то делать с мешочком, который сунул мне дед. Надо его кинуть в бак, только не помню до того, как заливать водой или после.

– Чего сомневаешься? – пробасил Влад и я швырнул мешочек к белью. Палкой засунул его поглубже и помешал на всякий случай. В мешочке просеянная зола из печи, она служила современным отбеливателем.

– Чудеса, – улыбнулся Влад, – Пузыри пошли.

– Химическая реакция, – выдал я и, не обращая внимания на очередной косой взгляд, пошел к затухающему костру неподалеку – За мной, солдат!

Этот костер не зря постоянно поддерживался и был именно здесь – у реки, на месте стирки. Место стирки изменить нельзя, почему-то пришло в голову. С помощью костра готовились специальные "бучные камни", плоские, небольшие и раскаленные до красна.

– Хватай вот эти железные штуки. Берешь ими камни и несешь в бак, будем бучить.

Мы таскали камни и кидали в бак, отходя на шаг, потому что с каждым разом вода становилась все опаснее. Шипела, булькала и выдавала огромные горячие пузыри.

– Дальше я сам.

Оставалось только мешать белье в баке длинной специальной палкой и подкидывать бучильные камни для кипятка. Соседка наша ставила лохань в печь. Там вообще была целая система: каток и ухват. Она справлялась сама. А бабушка использовала мыльный корень вместо золы – сама его собирала, просушивала во дворе, резала до состояния порошка, замачивала, процеживала и сразу пускала в дело – раствор очень быстро портился.

Короче секретов стирки на Руси было множество, а результат всегда великолепный: белоснежное, воздушное и приятно пахнущее белье.

Кто там вещает про Немытую Русь? Не те ли немцы, которые воняют, как будто всю жизнь не мылись? Или половцы, которые делают свои дела, не сходя с лошади? Или французы, которые справляют нужду с балкона?

– Чего ты плачешь? – спросил Влад, – Обжегся? Давай я буду помогать.

Действительно кто-то плакал и задумавшись я пропустил эти звуки мимо ушей, но теперь слышал отчетливо, и даже видел.

Плоский камень посреди реки, который я мысленно уже назвал блином – не пустовал. На нём сидела маленькая девочка в белой ночнушке и плакала, закрыв лицо ладошками. Я перестал мешать воду и стоял, пытаясь понять, откуда она там взялась. Влад тоже оторопел и переводил взгляд с камня на меня и обратно. Рот он забыл закрыть, как всегда когда удивлялся. Как мальчишка, честное слово.

– Ишь ты, – пробормотал Влад, – белая, как снежок в начале зимы.

Действительно белые красивые длинные волосы нельзя было не отметить. Красавица вырастет писаная, княжна.

– Ноги босые, – продолжал Влад, – сухие кажись. Долго сидит. Как так не видели её, а?

Нужно было разобраться, и мы оставили белье вариться в собственном соку. Медленно пошли к краю берега, да и встали, когда водичка по щиколотку была.

Девочка болтала ножками в воде не переставая плакать. По воде шли круги. На берегу и в округе было по прежнему пусто, как будто вымерли все.

– Эй! – позвал её Влад, он опомнился первым. – Ты чего плачешь?

Девочка убрала руки от лица и улыбнулась, вытирая слезы.

– Ничего, дяденька. Грустно мне.

– А как ты попала туда, на середину Муромки? Плавать умеешь?

– Ничего, дяденька. Грустно мне.

Она повторила слово в слово это несколько раз и с одинаковым выражением лица. Потом прятала лицо в ладонях и продолжала плакать.

– А как зовут тебя? – спросил уже я.

– Ничего, дяденька. Грустно мне.

Влад озадаченно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Что делать будем?

Девочка опять уткнулась ладонями в лицо и плакала, болтая ногами.

Нельзя ее оставлять в таком состоянии. Хотя бы родителей позвать, чтобы забрали. Но девочка на вопросы отвечать не собиралась и стандартно произносила только " Ничего, дяденька. Грустно мне".

Так я другу и объяснил. Хотел предложить оставить девочку в покое у нас как бы задание есть поважнее, когда он полез в воду.

Девочка не обращала на него внимания, когда он брел разгоняя волны руками, когда вылез на камень и сел рядом. Она не обращала внимания, когда попытался дотронуться до ее плечика, желая вывести из состояния соляного столба. Не обращала внимания, когда он её толкнул: слабенько, чуть сильнее, потом еще сильнее, а потом и напрягся весь, покраснел, поднатужился.

Девочка сидела ровненьким столбиком, и даже дыхание не сбилось.

– Ах ты ж! – вскрикнул Влад, падая в воду и поднимая фонтан брызг. Он пытался девочку то ли пнуть, то ли толкнуть, и неудачно оступился, да кубарем и улетел в воду. Девочка на миг оторвала руки от лица, посмотрела на фыркающего богатыря и опять ушла в себя.

– Погоди, – сказал я и присмотрелся. – Погоди немного. Что это блестит?

Над головой девочки переливались руны, какие-то неизвестные надписи. Из тех, что я видел раньше, из тех, что приходили в кошмарах и наяву.

Руны переливались разными цветами, они казались выпуклыми, такими близкими и манящими. Висел кирпич над головой девочки не касаясь её и не падая в воду. Он манил к себе и как будто напевал: "Раз-два-три! Фредди Крюгер придет за тобой"

То есть нет, он говорил: "нажми меня".

Я протянул палец и нажал воздух. Кирпич лопнул и пропал вместе с надписью. Девочка подняла голову и посмотрела мне в глаза: