Клятва золотого дракона

– Есть, – мимолётно блеснул зубами Илидор.

Конхард выплюнул хрящик, проследил, как тот летит вниз с уступа.

– Как ты собираешься пройти в Гимбл? Я тебе не помощник, имей в виду, хоть ты меня и спас и всё такое, но я за тебя не поручусь. На кой ты там нужен? Ты ж дракон, твою мать нелюдскую, я с тобой и говорить-то не должен, вражина змееглазая!

– Нихахая я не вважина, – невнятно возмутился Илидор, набивший рот пирогом с печенью. – Это вы нас выжили с наших вековых жилищ в подземьях и в горах Такарона, а не мы вас! Эта ваша магия…

– Ма-шины! – отчеканил Конхард.

– Называй как хочешь, – Илидор отмахнулся от гнома куском гусятины, и на того брызнули хлопья жира, – но ваши машины – это магия подобия и ничто иное! Благодаря ей вы оказались сильнее нас, вы победили – выходит, это вы мне вражины, вы для меня опасны, а не я один, такой весь дракон, угрожаю целому Гимблу!

– Гм, – Конхард потупился, чуть сбитый с толку словами Илидора про магию и такой точкой зрения на героическую историю своего народа. – Допустим, но как ты туда пролезешь? Я говорил тебе: только король может…

– Я дам ему Слово, – Илидор совершенно по-эльфски шевельнул бровями, и вид у него сделался такой благородный и гордый, несмотря на блестящий от жира рот и усыпанную крошками рубашку, что Конхард даже не ухмыльнулся. – Дам ему Слово не причинить вреда намеренно и принести Гимблу ту пользу, которую король сочтет достаточной, чтобы позволить мне пройти через ваше обиталище дальше.

– Еще дальше? – гном медленно отер рукавом враз пересохшие губы. – В глубину подземья? Ты рехнутый, что ли, дракон? Ты от эльфов утёк для того, чтобы сдохнуть? Там, в дальнем подземье, живёт пропасть знает кто, какие-то чудища жуткие, даже не так далеко от Гимбла знаешь сколько пропадает добытчиков, камнеделов, рудокопов, а сколько народу вступает к грядовым воителям, которые лазят там, вдалеке – вот что-то назад потом мало кто возвращается! Там старые города, из которых вы нас вытурили, когда еще жили в подземье, там теперь лава льется, камень пенится, города и выработки полнятся призраками гномов и машин, а еще там живут гигантские черви-хробоиды и…

Конхард умолк, отвел взгляд.

– А-рао, – проговорил Илидор медленно, будто пробуя слова, как гусиное крылышко. Румянец на его щеках разгорелся еще ярче, не то от возбуждения, не то от сытной еды. – Ваш отрезанный ломоть а-рао. Мне не они нужны, Конхард, и ваши старые города мне без надобности, вместе с призраками ваших жителей, вашей магии, ваших тайн!

Дракон вскочил, и гном отъехал на заднице чуть дальше, дернулся было за молотом: на миг показалось, что Илидор хочет его пнуть, а то и скинуть вниз, но тот даже не смотрел на Конхарда, только расхаживал туда-сюда по уступу, размахивал руками и говорил, говорил, говорил, движения его были порывисты, а голос крепчал и делался глубже, звенел и вился вокруг скал, и казалось, будто скалы на него отзываются.

– Горы Такарона огромны, Конхард! Я могу слышать в них то, чего никогда не уловите вы: голос камней, голос воды, голос костей моих предков – всё это там, внутри, в глубине, и я смогу услышать всё это, если окажусь еще ближе! Но я не могу пройти подземья один, ведь после войны там осталось множество…

Илидор прикусил язык, но гном понял.

– Машин, – бросил он, обгрызая кость. – Ты не пройдешь один там, где есть машины. Только знаешь, дракон, по слухам, это – самая ерундовая ерунда из тех, которые есть в нынешних подземьях…

– Я знаю, – перебил Илидор, – я знаю, что подземье таит опасности, камень и лава извращают многое, несть числа чудовищам, которые народились в толще Такарона, когда её покинули мы! Но в Донкернасе ведь есть драконы, которые помнят времена до исхода из подземья, и говорят, что далеко-далеко в горах, у моря, отделенные хребтами северного Такарона от всех других подземий, раньше жили другие драконы, небольшое племя, отколовшееся от угольных семейств. Ты понимаешь?

– Совсем ку-ку? – гром покрутил у виска гусиной костью. – Это ж байки!

– Быть может, – Илидор прищурил потускневшие золотые глаза, упрямо вздернул подбородок, – а может быть, нет. Наверняка это знали только угольные драконы, и вы их всех перебили.

Еще некоторое время они просидели на уступке, только теперь уже ни один из них не смотрел на торговую площадь и на врата Гимбла – оба глядели в небо. Илидор – с мечтательной улыбкой, точно видел там, среди пушистых облачных обрывков, нечто необыкновенное и очень хорошее. Он снова напевал, как и прежде – без слов, себе под нос и едва слышно, на самом-то деле, но Конхард чувствовал в этом голосе жуткую скрытую мощь, куда жутче и мощнее собственного боевого вопля, и гном знал: голос дракона только и ждет, когда у него появится причина зазвучать во всю свою силу. И еще Конхард как-то понимал, о чем мурчит себе под нос Илидор: об упоительных странствиях, вековых лесах, подернутых туманной дымкой, о свете солнца, которое рождается из-за горизонта, и о том, что самое лучшее на свете – быть драконом, который летит туда, навстречу огромному лесу, шёпоту тумана в росистой траве и рыжему рассветному солнцу, которое отражается блестками в глазах.

Какой кочерги Илидор прется в подземье, если он так любит всё, что над ним, если он может лететь куда угодно? Почему сразу после Донкернаса ему было не улететь от эльфов за горизонт, за вековые леса, в это бесконечное небо, напоенное ветром, который так жадно ловят крылья драконского плаща?

Конхард перевел взгляд на врата Гимбла, и его лицо расплылось в улыбке. Вот почему Илидор не улетел. За годы, прошедшие с первого выхода наружу Конхард тоже всей душой полюбил надземный мир, особенно солнце и небо, благодаря которым наконец понял, что именно происходит наверху, когда сменяется время дня. Гномы просто чувствуют наступление утра и ночи своим особым врожденным чутьём, а оказывается, в это время наверху происходят настоящие чудеса! Полюбил Конхард города и посёлки верхнего мира, и туманы, и леса, и дороги, и даже, чтоб он рухнул в пропасть, величественный вид Шарумара, вечно тонущего в цветочной вони. Да, за десять лет Конхард полюбил это всё так сильно, что иногда у него даже в груди кололо и перехватывало дыхание, и гному подчас тоже хотелось распахнуть объятия этому надземному миру и упасть в него, до крошки раствориться в его огромности. Но Конхард всегда возвращался в Гимбл, потому как город был ему родным. Потому как не может гном не любить Гимбл больше всего прочего, разве что не гном он вовсе, а вершинник паршивый, так-то.

– А что эти эльфы из Донкернаса могут тебе сделать? – вслух подумал вдруг Конхард. – Ты ж дракон. Ты просто улетишь от них или огнем их спалишь, или…

Гном нахмурился.

– Погоди, как они вообще удерживают твоих родичей в Донкернасе? Замурованными в стены, что ли? Так нет, я видал раза два, как драконы летали, только не тут, на юге… как раз неподалеку от Донкернаса… Это как так? И почему другие драконы не бегут, как ты? Почему ты не помог сбежать остальным, как это так: сам сбежал, а их оставил? У тебя там что, друзей не было?

Дракон энергично помотал головой.

– Пожалуй, единственный, кто мог стать мне другом – это Йеруш Найло, только он эльф и мой враг. Точнее, он стал бы моим врагом, будь мне до него чуть больше дела или, – дракон вдруг расхохотался, – или чуть меньше. Наверняка сейчас он до смерти меня ненавидит, как всегда. Слушай, нет, не в этом дело, просто… – улыбка сбежала с лица Илидора, как и не было, он прищурился на солнце, и глаза его вспыхнули, – другие драконы не могут сбежать из Донкернаса. Их держит Слово.

Конхард принялся заталкивать в котомку остатки еды.

– Слово, – ворчал он, – ну, ясное дело, теперь-то я всё понял. Тьфу на вас, умников, вечно делаете важные лица и говорите какую-то чушь с таким видом, точно…

– Ты должен знать про Слово, – перебил Илидор. – Ты же гном! Ведь не так много времени прошло с тех пор, как мы жили в подземье!

– А, – только что Конхард сердился, а теперь смутился так, что аж щекам погорячело, – ты про то, что вы даете слово что-то сделать или не сделать и…