Холодный мир

Время шло к теплу. Перевалила за половину луна Сурапчи. Руоль поселился в Архатахе, уже освоился, пообвыкся. Он, правда, до сих пор искал лучшее место, где мог бы поставить неподвижное жилище. Осесть окончательно. Врасти в эту землю корнями печали и изгнания.

Пока он обитал на склонах Архатаха, обращенных на север. Каждый день сквозь прорези козырька смотрел на тонущую в сиянии мору. Нет, говорил он себе всякий раз, нельзя оставаться тут, видеть это постоянно. Надо уходить на другую сторону. Лучше уж смотреть все время на Турган Туас.

Но Руоль не сразу решился. Ему так трудно было окончательно порвать последнюю, призрачную связь. Он не представлял себя без этого, ему нужно было видеть мору-ее белое, голубое, золотое сияние, где глаз, теряясь в пространствах и потоках света, не мог определить никаких границ. Каждый день. Знать, что она рядом, по-прежнему никуда не делась. Грустить, глядя на нее, изводить себя, и все же вновь и вновь приходить, замирать надолго на склоне, как правило, в вечерние часы, и смотреть, просто смотреть, ничего не делая. Глупо, конечно. Архатах, в конце концов, тоже мора. И даже то, что за Архатахом-все еще мора.

Однако Руоль не спешил перебираться на ту сторону. Он охотился целыми днями, смотрел за своими оронами, готовил еду, что-то мастерил, что-то чинил. Иногда просто бродил без дела, поднимался и опускался по склонам, выходил на равнину, забирался на снегоступах в корявый лес, где и зимой, и в тепло одинаково трудно ходить-настолько переплетались стволы и выпирающие корни искореженных деревьев, напоминая чудовищно запутанную рыболовную сеть. Зимой в таких местах всегда очень много снега. Даже на снегоступах ходить тяжело, а порой и опасно. Но зверь в таких местах водится, и охота часто бывает удачной, если повезет не утонуть в сугробах и не переломать ноги.

Как-то вечером Руоль сидел на облюбованной, торчащей из снега коряге (место вокруг было уже изрядно утоптано) и в привычной тоске смотрел на мору. Солнце садилось на западе, в краю жутких болот, о которых ходят мрачные легенды, ибо там обитают духи (а кто еще может жить в таких местах?). Вся мора, ее плоские равнины, ее холмы, силуэт огромной, похожей на кочку Серой Горы на востоке, все это вдруг залилось красным светом. Нежный, мягкий покров вечернего света ложился на снега, медленно отступая, вытягивая за собой длинные тени. В этот раз вовсе не нежным показался Руолю спокойный, приятный свет вечера. Он был зловещим, тревожным в его глазах. Руоль вскочил. На раскрасневшемся от ветра лице его проступили белые пятна, словно следы обморожения.

Вот. Вся бесконечная, величественная мора лежала под ним. Лучился над нею алый свет. Тени двигались, делая снега голубыми, потом синими, заставляя их темнеть все больше, и в них, как звездочки, вспыхивали блики, и алый свет колыхался, протягиваясь куполом по небу. Горизонт исчезал в туманной дымке.

-Кровь, - прошептал Руоль, - там кровь. А я сижу и смотрю туда. Нет! Суо!

Руоль затрясся, резко отвернулся и почти бегом устремился в свой торох, чтобы тут же с головой забраться в теплый кутуль-спальный мешок из ороньих шкур.

Не найти успокоения.

Опять и опять видеть лица. Руоль ворочался, не в силах расслабиться. Лишь усилием воли он не позволял себе закричать в голос, только глухое мычание прорывалось время от времени, когда совсем уже невмоготу становилось. Словно бы он страдал от ужасной физической боли, однако эта боль была намного глубже. Истинный Джар. Боль.

Руоль стонал, корчился, пока, наконец, не провалился в сон. Но сон был беспокойным. Злые духи преследовали его и там. Нападали один за другим. Бросались, впивались в беззащитного.

На следующий день Руоль был весь черен лицом, он был слаб и шатался, руки его дрожали.

Это был двадцатый день луны Сурапчи-Суама, день стада домашних олья. Именно в этот день Руоль принял решение, оборвал последнюю нить. Прочь. Не видеть больше северных пределов моры. Дальше на юг, выше, в глубь Архатаха, на ту сторону. Найти там хорошее место, поставить жилище, осесть. И если доведется кочевать, то далеко, далеко от прежних, некогда дорогих сердцу мест.

И Руоль отправился вверх по тропам Архатаха, не оглядываясь назад, вместе с верными Куюком и Лынтой, думая со всей обреченностью, что этот отрезок окажется последним в его пути.

А духи по-прежнему преследовали его, дышали неземным холодом в самую спину. Руоль пытался умилостивить духов. Кормил их, просил, рыдал или кричал:

-Оставьте меня! Оставьте!

Но духи не оставляли. Кусали, грызли, насылали злые сны. А в тех снах почти каждую ночь являлись Руолю лица, образы былого, нещадно тянули его в прошлое.

Жил в море жизнерадостный, сильный, свободный как ветер луорветан, которого звали Урдах. Потом его чаще называли отец Стаха, поскольку его старший сын носил такое имя. Среднего сына Урдаха звали Саин, младшего-Руоль. Была у него еще дочь-Туя- ровесница-двойняшка Стаха, старшего сына, и другая дочь-Унгу, - годом младше маленького Руоля. Жену Урдаха звали Айгу.

Удачливым охотником был Урдах, и веселым человеком. Его взрослый сын Стах тоже был охотником. Старшая дочь Туя ушла из родительской семьи, выданная замуж за Аку Аку-весьма богатого луорветана, год от года становящегося все богаче. Знакомые с Урдахом люди говорили, что растет уважение к Аке Аке, что выгодно отдать дочь за такого человека. Ака Ака увидел Тую случайно на празднике во время эджа, и вскоре родителям пришлось решать судьбу дочери. Сам Урдах мало что знал о будущем родственнике, но ничего плохого не слышал, многие даже хвалили. К тому же, Туе жених приглянулся, а для доброго Урдаха это было немаловажно. Так Туя и стала женой Аки Аки, который до того времени вдовствовал, и от первой жены у него была дочь-ровесница Унги, младшей сестры Руоля. Ему было пять зим, а Унге четыре, когда старшая сестра Туя, которой исполнилось семнадцать, вышла за Аку Аку. Он тогда тоже был молод, моложе тридцати. Со временем он действительно становился все богаче, все влиятельнее. Наконец стал князцом, объявил своими многие земли, начал распоряжаться свободными луорветанами по своему хотению. Говорили, что его уже не узнать и что им завладели духи. Впрочем, жену свою он любил и относился к ней хорошо. А больше всех он любил свою единственную (ибо Туя так и не понесла) дочь Нёр-ни в чем она не знала отказа.

Урдах ошибся. Никакой выгоды оттого, что заимел такого богатого, могущественного родственника он так и не получил. Семья его так и осталась бедной, потому что в основном они жили только охотой, а она бывает разной-когда удачной, когда нет. Скиталась, кочевала по бескрайней море семья Урдаха. Через три зимы после свадьбы дочь Туя традиционно навестила родителей. Приехала с подарками, в роскошной одежде, незнакомая, прекрасная. Изменилась Туя, отдалилась, хоть и рыдала сперва на груди матери, хоть и выслушивала со смирением, как счастливый отец журит непутевую дочь, чтобы скрыть радость и волнение. Но Туя теперь была другой, она и говорила по-иному. Она теперь была госпожой.

Погостила, а потом уехала, не задерживаясь излишне. И позабыла родителей.

Пришли суровые зимы. Невыносимые холода даже для привычных луорветанов, которые с раннего детства ползают в сугробах, с вечно обмороженными щеками и носами. Всем жителям моры пришлось тогда тяжело. Даже Ака Ака терпел лишения, впрочем, он тогда уже встречался с Высокими, да и в любом случае, особый голод ему не грозил. Но в той или иной степени доставалось всем. И уж естественно, беды не могли не коснуться семьи Урдаха, которой и в лучшие-то времена не особенно сладко жилось.

Сначала заболел средний сын Саин. Болел тяжело, и с каждым днем ему становилось все хуже. Горевали родители, но ничего не могли поделать, чтобы вырвать Саина из холодных когтей болезни. Почти все добытое на охоте Урдах отдавал духам. Но даже это не помогало.

В ту зиму семья кочевала далеко ото всех, но случилось чудо-их нашла известная шиманка по имени Кыра. Молодая, но уже очень сильная.