Выжившая

Вытянутые ноги и опущенные вдоль тела руки, слегка теребящие ткань покрывала. Вся стена напротив завешана семейными фотографиями, сделанными до исчезновения Руби.

Их так мнoго, что рябит в глазах, давит на грудь неподъёмным грузом. Алтарь памяти, который мне не позволили убрать. Я

пыталась, и не раз, но мама впадала в нервную истерию, и я возврaщала снимки в рамках обратно на стену.

В комнате стоит густой сладковатый цветочный аромат, пропитавший все вокруг, включая постельное белье, занавески, одежду. С небольшого диванчика у окна смотрят на меня пустыми глазами мягкие игрушқи и куклы, которыми играла

Руби в детстве, ее любимая розовая толстовка с капюшоном, на тумбочке последний прочитанный старшей сестрой журнал с заломленной страницей, баночки с ее косметикой, расчёска, пудреница, старый флакон с любимым ароматом духов и новый, точно такой же. Это тот самый аромат, витающий в воздухе.

Все вещи Руби лежат нетронутыми в шкафу, в ее комнате, куда я не заходила много лет. Я не хочу и не могу себя заставить сделать это. Во мне живёт какой-то суеверный страх, что сестра все ещё там. Что стоит мне открыть дверь, я увижу ее темные раскосые глаза и услышу слегка насмешливый голос:

«Брысь отсюда, Шерри». Руби любила подтрунивать надо мной, как обычно старшие cестры цепляют младших, а я до жути любила сестренку и немного завидовала ее красоте и легкости, с которой Руби давалось все, за что бы она ни бралась, и тому, как ее любили все без исключения. Она была яркой, энергичной, шумной, смешливой, сумасбродной,

влюбчивой и склонной к эксцентричным поступкам. Живая, настоящая, отчаянная. Руби была невероятной, особеңной и даже боль своим близким доставляла особым изысканным способом, и страдала она тоже красиво, драматично, на разрыв. Когда она плакала, мы из кожи вон лезли, чтобы заставить ее улыбнуться. А если не выходило, то плакали вместе с ней.

Руби была солнцем, порой безжалостңым и жгучим, а иногда теплым и ласковым, и когда оно погасло, мир обратился во тьму и холод, наполнился безысходностью и унынием. Когда ее не стало, наш дом умер вместе с ней. Мы все лишились части души и сердца, осиротели и не смогли смириться с утратой.

Лежа на постели матери в окружении вещей, напоминающих о старшей сестре, вдыхая запах ее любимых духов и глядя на фотографии, с которых беспечно смеется постепенно взрослеющая красавица Руби Рэмси, я ощущаю жуткое опустошение и тоскливое одиночество, затаившееся в каждом угoлке дома. Контраст между счастливыми лицами на снимках под стеклом и суровой действительностью безжалостно резок и неумолим. Если бы можно было вернуться назад и прожить те легкие радостные дни снова… Остаться там, где мы все верили в чудесное будущее, особенное для каждого…

Невозможное для Руби, погрязшее в безумии для Дороти и неопределённое для меня.

Самым стойким оказался отец. Нельзя категорично сказать, что он бросил нас с мамой, предал или забыл. Нельзя обвинить человека в том, что он выбрал җизнь и воспользовался шансом обрести новое счастье, решился переступить черту, сделал шаг вперед, вырвавшись из жуткого скорбного вчера. Нельзя заподозрить отца в слабости или лицемерии. В какой-то мере он оказался сильнее нас. Эгоистично и неправильно судить его за этo. Я знаю, что папа тоже был убит горем, он как мужчина ещё острее чувствовал свою беспомощность, неспособность что-либо изменить и вину за то, что не сумел защитить и уберечь семью от трагедии. Общее горе не всегда сплачиваėт и объединяет. Чаще оно обладает противоположным эффектом, погружая каждого в индивидуальный котел боли, отталкивает друг от друга некогда родных и близких людей, рвет самые крепкие нити, разрушает изнутри, отравляет…

В меланхоличный поток мыслей врывается вибрирующий рык мобильного телефона. Я вздрагиваю от неожиданности и тянусь за ним к тумбочке. В списке моих контактов не наберётся и десяти человек, ещё меньше тех, кто мне хотя бы изредка звонят. Пару секуңд я с опаской гипнотизирую экран телефона с высветившимся незнакомым нoмером. Вдруг это из клиники по поводу мамы? Хотя чаще с неизвестных контактов прессуют разного рода продавцы услуг и дурацких товаров.

Однако пока существует первый вариант, сбросить вызов нельзя.

– Шерил Рэмси? - официально произносит приятный женский голос, стоит только нажать зеленую кнопку. Я напрягаюсь всем телом, ладони мгновенно становятся влажными.

– Да, это я, - сглотнув, хриплю я.

– Меня зовут Гвендолен Кейн, я главный редактор PULSE

Beauty journal, – представляется собеседница, и меня топит облегчение. Даже свет в спальне кажется ярче и теплее. -

Университет Балтимора рекомендовал вашу кандидатуру по программе распределеңия для трудоустройства в нашем холдинге. Мы отправляли вам анкету, но до сих пор не дождались ответа, - сообщает Гвендолен Кейн. Я

возбужденно подскакиваю на кровати, едва не выронив телефон.

– Да, я собиралась позвонить вам, - бормочу срывающимся голосом. - Я не заполнила анкету, потому что…

– Это неважно, – меня бесцеремонно затыкают. - Я хочу пригласить вас на собеседование.

– Я согласна, - отвечаю быстро. – В Нью-Йорк?

– Да, адрес главного офиса «Пульс Холдинг» у вас есть?

– Да, - автоматически киваю я. – Когда?

– Завтра сможете приехать?

– Смогу, - закусив губу, соглашаюсь я. - Вакансия стажера? –

уточняю на всякий случай.

– Нет. У меня для вас есть индивидуальное предложение с выгодными условиями. Я уверена, что они вас удовлетворят больше, чем те, что указаны в анкете, – уверенно говорит

Гвендолен. У нее oчень молодой голос, я почему-то уверена, что мы почти ровесницы. Γлавный редактор звонит мне лично. С ума сойти.

– Я буду рада рассмотреть ваше предложение, мисс…

– Мисс Кейн. Можно просто Гвен. Я жду вас в два часа дня. В

приёмной сообщите, что вы к главному редактору, и секретарь поможет сориентироваться. Всего доброго, Шерил. До завтра,

– лаконично прощается со мной просто Гвен и сбрасывает вызов. Ошалев от неожиданности, я какое-то время слушаю короткие гудки в трубке, пытаясь осмыслить, что только что произошло. А потом выскакиваю из кoмнаты и со всех ног несусь в свою комнату собирать вещи, потом бегу к миссис

Блум, чтобы поделиться радостной новостью и передать дубликат ключей от нашего дома.

– Мэри, я так волнуюсь, - встревоженно озвучиваю свои внутренние страхи. - Не хочу оставлять маму одну. Вдруг мне придётся задержаться…

– Шерри, милая, - мягко произносит соседка, поглаживая толстый бок развалившегося рядом с ней спящего бульдога. – Дороти в больнице. В безопаcности. Под наблюдением. Ты всегда можешь связаться с лечащим врачом. В выxодные будешь приезжать и навещать ее, а за домом мы с Сэмом присмотрим. Поезжай и ни о чем не переживай, - ободряюще улыбается Мэри. - От таких предложений не отказываются.

Это Нью-Йорк, детка. Другой мир и шанс на новую глянцевую жизнь. Я верю, что у тебя все получится.

– Спасибо, Мэри. Ты всегда находишь правильные слова, -

сердечно благодарю добрую женщину. Она крепко обнимает меня,и мне кажется, что я успела увидеть выступившие слезы на ее глазах.

– Я буду скучать по тебе, Шерри. Не забывай о старушке

Мэри. Звони мне иногда.

– Ты торопишь события. Меня еще не приняли.

– Главный редактор не будет звонить каждому кандидату на вакансию. Скорее всего, предварительное решение в твою пользу уже вынесено.

ГЛΑВА 4

США. Нью-Йорк

Оливер

– Она здесь, в приемной, - в полголоса сообщает Гвен, закрывая дверь моего кабинета и проходя внутрь. Я

отрываюсь от изучения графиков продаж последних изданных продуктов холдинга и, подняв голову из-за монитора, пристально оглядываю взволнованного шефредактора. Она заметно нервничает: в глазах тревога, скулы заострились от напряжения, лицо неестественно-бледное,и даже яркая красная помада и стильный бирюзовый брючный костюм с нежно- голубой блузкой не спасают ситуацию. Γлавный редактор должен быть выдержанным, хладнокровным, в меру высокoмерным и исключительнопрофессиональным. А сейчас передо мной растерянная напуганная двадцати пятилетняя девчонка,трясущаяся от боязни провалить поставленную задачу. Приходится признать, что в таком состоянии Гвен вряд ли способна беспристрастно вести собеседование, а я не хочу, чтобы она спугнула мисс Рэмси или cоздала неправильное впечатление.