Страница 3 из 10
– Называйте, – ответил Джон-Абдулла, стараясь ничем не показывать волнения.
При внешнем спокойствии… А на самом деле сильно напуганный предательской мыслью, мелькнувшей в голове: «Надеюсь, единственный вариант – это не моя отставка?»
– «Рука Кремля», господин Президент! – неожиданно фривольно произнёс офицер безопасности, а стоящие за его спиной филолог и инженер синхронно закивали.
– «Рука Кремля»?
– Безусловно! – вновь собранно и делово продолжил доклад офицер, довольно быстро согнав непротокольную улыбку с лица. – Объяснение любых негативных явлений, происходящих как в экономической, так и в политической жизни Америки, происками власти, действующей в Московском Кремле, то есть в сердце огромной и дикой России, – во все времена с чувством глубокого удовлетворения принималось гражданами нашей великой страны!
– Я подумаю! – бесстрастно произнес Джон-Абдулла, сознательно не давая возможности угадать офицеру свою эмоциональную оценку, и без каких-либо колебаний отключил трансляцию из комнаты советников.
«Заманчиво объяснить всё случившееся происками недоброжелателей, этой пресловутой «рукой Кремля», – размышлял президент. – Телевидение через программы, обязательные к просмотру каждым жителем страны, донесёт информацию как надо! И примут её как следует… И всё-таки – не то!»
Джон-Абдулла понимал, что граждане удовлетворятся глобальным мифом о «руке Кремля», а вот оппозиция такую наживку проглотит вряд ли. И где завтра аукнется – во второй части Техаса или, не приведи господи, в благополучной Калифорнии – и как сильно аукнется, предугадать было невозможно.
Решение проблемы обострялось ещё и тем, что, с одной стороны, требовало быстрого, почти немедленного реагирования, а с другой – обязывало к взвешенному подходу и прагматичному расчёту.
– Господин Президент, – тихонько побарабанив костяшками пальцев в дверь, проговорила секретарша, – время приёма подошло. Разрешите начинать?
«Могла бы и не стучаться, – подумал президент, скользнув взглядом по нескладной фигуре Сары, заключённой в серый, без всяких дамских штучек и излишеств, брючный костюм. – Топает как слон, за милю слышно!»
А вслух сказал положенную по регламенту фразу:
– Начинайте! Пусть заходят в порядке очереди. И – гасите свет, именем Конституции Соединённых Штатов Америки, во благо демократии!
Секретарша удалилась в приёмную и тотчас же погасила свет.
– Посетитель номер один, – провозгласил через динамики голос Сары, модифицированный электроникой до уровня приятного женского тембра благодаря тайному указу президента, отданному техническим службам.
Первыми заявились, конечно же, евреи, оказавшиеся, как и предположил президент, представителями наследников Малевича. Их визит не принёс ничего неожиданного для Джона-Абдуллы. В кромешной темноте дети Израилевы добрых сорок минут о чём-то рассказывали президенту, переходя время от времени с иврита на идиш. Из всего сказанного Джон-Абдулла уловил только приветствие «Шолом Алейхем», где-то в глубине души показавшееся ему как носителю арабской крови немножко неприятным. А в остальное время президент (благо, что невидим для посетителей) откровенно скучал и даже переводчик с любого языка на свой родной «некст америкэн лэнгвидж» не включил. Всё и так было яснее ясного. И когда зашуршали в темноте бумаги (евреи в силу своего национального упрямства единственные из всех народов мира не перешли на электронные носители информации) – это означало, что на стол ложатся очередные петиции с требованием оплатить наследникам великого Малевича компенсацию. Причём сумма морального ущерба наверняка равнялась двум, а то и трём годовым бюджетам Америки. Шуршание бумаг, кстати, означало и окончание визита. По наступившей следом тишине Джон-Абдулла догадался, что, оставив петицию на столе, еврейские родственники Казимира Малевича покинули кабинет, демонстративно не прощаясь, что должно было означать их крайнюю степень неуважения к государственной власти.
Деньги, деньги… Всем нужны деньги. А где их взять? Конечно же, иногда эти «бедные родственники» так надоедали президенту, что ему хотелось просто взять и откупиться от всех Малевичей разом. Естественно, не на их условиях, а на разумных, государственных – по тарифу об авторском вознаграждении и по курсу доллара США того года, когда была написана (тьфу ты, «написана» – мазня мазнёй) пресловутая картина.
Но и на эти весьма суперкомпромиссные реверансы средств не имелось. В резервном фонде хранились четыре миллиарда свеженьких, совсем недавно напечатанных Государственной типографией долларов. Да ещё «хвостик» небольшой из двадцати трёх тысяч пятисот семидесяти пяти долларов. И увеличить данную сумму не представлялось никакой возможности.
Потому как закончился мягкий армированный пластик с водяными знаками и 3D-чернила – то, на чём и чем печаталась валюта Америки. На пополнение валюты необходимо было где-то изыскивать средства…
– Посетитель номер два, – прерывая размышления Джона-Абдуллы, раздался в динамиках голос Сары.
Приглушаемые чёрным персидским ковром простукали по полу каблучки. Джон-Абдулла выдержал паузу, тщетно вглядываясь в темноту, где уже должна была находиться «сдобная булочка», числящаяся в очереди следом за евреями. Блондинки не являлись для президента эталоном женской красоты, больше ему нравились брюнетки, но это не означало, что на своём жизненном пути он уклонялся от объятий, в случаях если девушка со светлым цветом волос ему эти объятия раскрывала.
Сам Джон-Абдулла женщинам нравился всяким, будучи мужчиной видным, высокого роста и крепкого сложения. Особое трепетание у дам вызывала его пышная шапка мелких кудрей, а также выдающийся восточный нос с горбинкой.
Президент представил себе сидящую напротив белокурую красавицу в томном изнеможении, настолько низко склонившуюся над столом, что её объёмистая грудь, увлекаемая силой гравитации, весомой тяжестью легла на столешницу…
«Если отодвинуть в сторону старинный чернильный прибор, имитирующий статую Свободы, – сладко размышлял он, невольно отвлекаясь не только от предыдущего визита, но и от неприятностей с Техасом, – и податься рукой вперёд, то постепенно, заползая на свой край стола, можно дотянуться до противоположного края… У-х… И при определённом везении уткнуться пальцем прямо в декольте, в ложбину между этими спелыми волнительными грудями… Ой-ёй-ёй-ё-ёй! Как же всё-таки радует глаз мужчины подобные рельефы женского тела! А уж как они радует его руки…»
Президентские волнительные думы прервало хлюпанье и шмыганье носом, похожее на плачь.
– К-хэ, к-хэ! – ненавязчивым покашливанием озвучил Джон-Абдулла свою официальную позицию, выражающую непонимание причины возникновения услышанных им звуков.
– Ах, господин Президент, – раздался печальный женский голос из темноты, – я так несчастна…
«Дура! – мысленно отреагировал Джон-Абдулла. – Потому и несчастная. С такими прелестями давно нашла бы себе состоятельного дурачка и крутила бы им как хотела».
– А в чём твоя беда? – спросил президент, оставляя свои тайные думы при себе.
– Дело в том, что я сирота, – начала рассказ блондинка. – Детство и юность мои прошли на задворках высшего общества, при скромно содержащей меня матери и вдали от отца, не ведавшего о наших несчастьях…
Рассказ блондинки прервался на этот раз бурными рыданиями.
– Печальная история, – вставил словечко Джон-Абдулла, – И чем же президент США может помочь тебе, гражданка великой страны?!
Рыдания сошли на нет, и блондинка продолжила:
– Совсем недавно мамочка моя безвременно скончалась. Умирая, она позвала меня к смертному ложу и воскликнула в агонии: «Вот твой отец! Найди его, и с ним – будешь счастлива!», а после протянула мне фотографию мужчины…
Не сдержавшись, блондинка зарыдала пуще прежнего.
– Ну, не плачь, не плачь, детка, – понимая, что разговор принимает мелодраматический характер и близок к разрешению, спокойно и почти официально, как добрый покровитель своих избирателей, заговорил Джон-Абдулла. – Я передам фотографию в службу безопасности, и они отыщут твоего утраченного отца, который наверняка будет несказанно рад вашему воссоединению. И наверняка обретённый отец восполнит твои лишения, сделав тебя счастливой…