Страница 2 из 5
- Простите, - обратилась она.
Ветер издевался над улицей, гудели грузовики, перекликались и вскрикивали, прыгающие по тротуару, люди, человек её не услышал.
Тогда, дотронувшись до его плеча, она произнесла своё фирменное: "Алл- л-оу", обычно оно не оставалось незамеченным.
Плечи вздрогнули, мужчина замер на секунду, потом обернулся.
Наташа не могла справиться с изумлением, дыхание прервалось. Кожа на его лице стала суше, появились морщины вокруг глаз. Но это был он, живой.
В октябре сорок первого, четырнадцать лет назад, она, преподаватель института, ощутившая уже на себе голод и бомбёжки в Ленинграде, прибыла на зенитную батарею для прохождения службы телефонисткой, готовая пожертвовать жизнью ради победы. Там служили молоденькие девушки, а командовали ими два дремучих малообразованных парня. Обычные слова звучали на батарее редко, в основном, это был мат.
Наташа не запомнила званий командиров. Оба мужчины были небольшого роста, один из них, главный, выглядел настолько невзрачным, что она не только теперь, но и тогда не опознала бы его среди нескольких человек, лицо будто бы смазано, ни одной характерной черты, а второй, напротив, имел большой крючковатый нос, светлые вьющиеся волосы и серые глаза с недобрым прищуром. Его фамилию женщина не забыла и не забудет: Касьян.
В рязанской деревне, откуда переехали в город родители Наташи, матюгами изъяснялись только пьяницы и опустившийся сброд, не посещавший церковь. Батюшка не позволял грязно выражаться, называя это богоотступничеством. Папа и мама, верующие люди, каждое бранное слово воспринимали не просто, как крепкое ругательство, а будто бы произносивший, и на самом деле, желает того, о чём говорит, так они воспитали детей.
Наташа привыкла уважать людей, с которыми общалась, и себя тоже. Преподаватель древнерусского искусства, по возрасту старшая, она ощутила себя представителем культуры в небольшом коллективе и взбрело ей в голову, что должна пресечь хамство грубых мужиков, которое вынуждены терпеть молоденькие зенитчицы.
"Прекратите сквернословие, - громко красивым голосом, как в аудитории, произнесла, когда шеренга готовилась к построению, - ни война, ни люди не дали вам право оскорблять женщин, они - будущие жёны и матери ваших детей!"
Командир, фамилию которого Наташа забыла, подавился бранным словом, крякнул, кашлянул, и начал оторопело составлять приказание, подбирая слова, получилось очень длинно, это удивило Наташу, а Касьян, стоявший сбоку, посмотрел на неё зло.
Оказалось, что и девушки недовольны. Какое-то равновесие в небольшом коллективе нарушила Наташа, а какое, и сама не поняла.
В избе, где проживал женский контингент, все отодвинулись от неё.
"Теперь тебя расстреляют за невыполнение команды во время войны! Нашла время спорить, и у нас из-за тебя будут неприятности, уж кто-нибудь обязательно донесёт".
Наташа испугалась:
"Они правы, куда я полезла, не разобравшись, или забыла, что случилось с Сейфулом?
А, когда ложилась спать, подумала, потому, что изменить ничего уже было нельзя:
"И пусть расстреляют, а оскорблять себя не позволю".
Командиры ходили мрачные, изъяснялись косноязычно, неделя прошла, появилась надежда, что "выступление" останется без последствий. Девочки ей казались простыми, честными, трудно было представить, что кто-то из них способен на донос.
"А мужчины не будут сочинять пасквиль на себя, признаваться в том, что не умеют разговаривать на нормальном русском языке", - надеялась она.
Вечером в конце второй недели похолодало, шёл снег с дождём. Наташа услышала, как подъехала машина.
Её вызвали к командиру.
Девочки проводили сочувственным взглядом:
"Конец".
Ноги задрожали, сердце провалилось куда-то, позвоночнику стало холодно, ладоням - мокро. Ей надлежит погибнуть на войне, не прослужив и двух недель, причём, не от вражеской пули, а от своей, и не за дезертирство или предательство, а по причине собственной глупости.
Она вошла в избу, отрапортовала:
"Боец Прокофьева".
Её начальников не было. Около топившейся печки сидел человек, красивый, именно, такой мужской красотой, как понимала её Наташа. Крупный торс, большая голова, черты лица можно назвать благородными, безупречный рисунок бровей и пепельного цвета, жёсткие волосы.
Странные мысли приходят человеку перед смертью.
"Какой красавец приехал отдавать меня под трибунал, - подумала она, - потрогать бы в мирные дни рукой волосы, пропустить их между пальцами, прикоснуться губами к бровям, жаль, что он - палач".
Молчание и избе.
По опыту мирной жизни Наташа знала: женщина не должна терять уважение к себе, и тогда, мужчина не посмеет причинить ей зло, если он, конечно, настоящий мужчина. Она не собиралась начинать разговор, лебезить или извиняться, стояла вытянувшись, он сидел, накинув на рубашку чью-то шинель. Верхняя одежда сушились около печи. Видимо, пришлось выходить и толкать машину в непогоду. Показалось ей, что это форма не "нквдешника".
- Садитесь - предложил человек Наташе другой табурет.
Она села напротив, ждала.
Мужчина молчал и разглядывал её. Уже вторую неделю его забавлял голос в телефонной трубке. Так ответить "Алл-лоу" могла бы оперная дива или прима в драматическом театре, привыкшая к всеобщему вниманию.