Поселение

Виталик с сожалением подумал, что не все понимает, о чем говорит Дьяконов. «Не догоняю!» – признался про себя.

– Как это разворуют? – заерзал он на стуле. – Вот вы, мы… тут работали-работали, и вдруг все разворуют… а что не работать и дальше, как работали?

– Жалею, что так и не отправил тебя в свое время в институт. Сколько раз предлагал! С направлением от совхоза давно бы уже и поступил, и закончил… – недовольно посмотрел на Виталика Дьяконов. – Ну, в общем, проще говоря, будет у нас скоро, дружище, не социализм, а капитализм.

– Не понятно как-то… чудно получается, – справился с растерянностью Виталик, – строили-строили социализм, и вдруг все поменять наоборот… капитализм… Зачем?

– Правильно, вот и я о том же – зачем? Лучше, чем сейчас, в деревне, да и вообще в России, никогда не жили! – сказал вдруг горячо Дьяконов. – Надо было осторожно улучшать, выправлять систему, она рабочая и справедливая, в целом пришлась по характеру нашему народу. Нет, взялись осатанело ломать все… крушить. Почему? Я понял одно, они ненавидят, как-то очень люто ненавидят, наше государство, вот такое огромное, богатое, сильное… чтобы они там не говорили – развивающееся… И самое главное, не дающее им безнаказанно воровать! Система так устроена! Поэтому они решились стереть ее до основанья, снова взяв власть… И вот, похоже, берут, взяли уже! Теперь они будут доводить государство до состояния дистрофика, это у них называется рынок внедрять… И под шумок раздевать страну донага, карманы набивать. Дай бог, чтоб я оказался не прав, но слушали мы тут недавно в области на совещании одного рыночника из Москвы, к Ельцину, как нам сказали, приближенного, так он такое нес! Представляешь, деревню назвал «агрогулагом», «черной дырой»! После этого мне стало окончательно ясно… возьмутся за Россию они основательно… не долго осталось.

Напряженно вслушивался Виталик в слова многоопытного, пожившего, видавшего всякое, Дьяконова. Виталик, как и многие в Романове, искренне уважал, даже чтил своего директора. Умный и грамотный был Дьяконов мужик, справедливый. Слово его всегда оказывалось почему-то верным… Слушая директора, Виталик ощущал какое-то общее беспокойство и страх. Он вновь подумал о каменном доме, о том, что надо было хотя бы на год-два раньше начинать, глядишь бы, и успел… И сожаление об упущенном болезненно ворохнулось в нем… Опять же деньги, что делать с ними теперь? Спросить, не спросить? Виталик потупился, втянул голову в плечи и передвинулся вместе со стулом из полосы света в тень.

– Говорят, фермеров поднимать будут… – неожиданно сказал он из полумрака. – Один депутат по телевизору рассказывал, что до революции наши фермеры пол-Европы хлебом кормили…

Дьяконов удивленно изогнулся и как-то снизу, из-под лампы внимательно посмотрел на Виталика.

– Не похожи они на тех, что приходят что-то поднимать, – нахмурился он. – Фермерство тоже требует много денег, не меньше чем колхозы-совхозы. Этих денег русской деревне не дадут… русская деревня им не нужна, они ее всегда презирали… и боялись. Сейчас им надо что-то красивое посулить народу, сбить деревенского человека с толку, чтоб развалить побыстрее то, что организует, воспитывает и развивает человека на земле. Поднимает его на серьезный, современный уровень и в работе, и в жизни. Они же хотят раздернуть, распустить нас на нитки, как они говорят, атомизировать, погрузить поодиночке в тупую борьбу за биологическое выживание. Вот это и будет их фермерство… Так что готовься жилы рвать, чтоб с голоду не помереть! – насмешливо вгляделся в Виталика Дьяконов. – Дом подлатай, коровенку, пока есть возможность, еще одну прикупи, и зарывайся в навоз! Деревня поехала в обратную сторону! Куда-то к царю Гороху! – Дьяконов стал нервно перебирать карандаши в гнезде письменного прибора. – А что касается того, что, мол, хлебом пол-Европы кормили… может, кого-то и кормили, только сами его вдоволь не ели. Я еще помню стариков, которые рассказывали, что хлебушка до марта едва хватало, в прямом смысле слова – голодали. Голод целые губернии охватывал. Сказочников много развелось сейчас… впрочем, – досадливо махнул рукой Дьяконов, – когда разваливают государство, всегда появляются удивительные сказки либо о светлом будущем, либо о чудесном прошлом.

Виталик вновь поймал себя на мысли, что мало понимает из того, о чем говорит директор. Кроме слов, что надо готовиться выживать. Он и сам это чувствовал, и даже начал запасать впрок сахар, крупу, стиральный порошок, мыло, свечи, спички… Но вот деньги? Снова подумал о них, проклятых, Виталик и неожиданно решился:

– Я на дом – помните, дядя Сереж, про кирпич спрашивал? – восемь тысяч накопил… Куда их теперь? Не пропадут?

Дьяконов отвернул лампу в сторону, строго посмотрел на Виталика.

– Что же ты раньше молчал? Восемь тысяч хорошие деньги… могут и пропасть, государство на волоске держится… Слушай, есть одна мысль! – мягко шлепнул ладонью по столу Дьяконов. – Ты на коттеджах работаешь, согласись – жилье может получиться на уровне, девяносто квадратов общая площадь, это уже не двухквартирные домики… но совхоз их, видимо, уже не осилит. Покупай такой… недостроенный, тысяч семь-восемь он как раз и будет стоить, потом как-нибудь доведешь до ума, отделаешь, парень ты рукастый.

Виталик долго смотрел в пол, прикидывал. Коробку поставили с крышей – это хорошо, но электричество, воду не подвели… начнешь доделывать, еще тысячи три не меньше вбухать надо, где их взять? А потом, типовые они, эти коттеджи, панельные, все равно какие-то унылые! Нет, думал Виталик, не то это все, не то… И, может, еще все наладится? Может, преувеличивает все Дьяконов? Как бы все-таки хотелось иметь свой, каменный… с душой, для себя, построенный дом! И отказался. Как он потом жалел об этом!

Где-то через месяц, морозным декабрьским вечером, когда, управившись со скотиной, Виталик присел перед телевизором посмотреть, как всегда на ночь, программу «Время». Вот те на! До него не сразу дошло увиденное и услышанное. Показали как-то мельком, ничего не разобрать, какое-то заседание где-то в лесу, где Ельцин и главные хохол и белорус распустили Советский Союз. Нет, он вначале ничего не понял, «денонсация (он и слова-то такого не знал) союзного договора», потом вдруг «США уведомлены о создании Содружества Независимых Государств – СНГ» вместо СССР. Нет! Этого не может быть! Виталик побежал на кухню путанно пересказывать все Томке. Она, насколько уж была далека от политики, и то сразу заинтересовалась и посоветовала Виталику (вот ведь умная баба!) послушать «Голос Америки». Виталик достал с шифоньера дембельский, купленный еще в военторге в Германии «VEF» и пошарил на коротких волнах зарубежные радиостанции. Нет, все правильно, везде возбужденно и, как показалось Виталику, радостно верещали, что Советский Союз распущен. Прав оказался Дьяконов, на волоске все висело…

А потом прошло еще немного времени, и Горбачев ушел из президентов – «добровольно сложил полномочия»… Показали, как над Кремлем спустили красный флаг и подняли трехцветный. На следующий день после этого Виталик встретил на улице Ваньку Кузнецова. Ванька был с хорошего бодуна, весь какой-то взбаламученный, злой, с нарочитой лихостью смял до боли своей железной лапищей руку Виталика и с подмигиваниями пропел:

– Слушай, корефан, а ведь мы с тобой присягали Советскому Союзу, – мутно посмотрел он на Виталика. – Чему теперь, если что, служить будем? И что он их всех не перехватал в этой Пуще?! Имел право, этот обсос меченый!.. Они же заговор устроили! Все голосовали весной за Советский Союз! Это госпереворот! Даже Венька наш согласился… госизмена!

Виталик уклонился от опасного разговора, да и чего баланду травить, когда все уже там, наверху, решили и ничего не поправишь… Он спешил на почту, деньги снимать. Решился все-таки… когда они, рублики-то, на руках, спокойнее как-то. Но на почте заведующая, Зинаида Митрофановна, необъятных размеров женщина, с добрым, сытым лицом и внимательными, бдительными глазками, только сочувственно, с пониманием, посмотрела на него из полукружья окошка в стеклянной перегородке: такие деньги надо заранее заказывать в банке, а банк после всей этой чехарды вот уже неделю не работает. Виталик, чуя неладное, чертыхнулся про себя, оставил заявление и ни с чем вернулся домой.