Страница 7 из 8
– Чем же сильны и как вооружены славяне и анты? – поинтересовался Прокопий.
– Только славянская знать имеет мечи, коней и какие-то доспехи. Но большинство простых воинов вооружено лишь двумя короткими копьями – киями или сулицами, пригодными для рукопашной схватки и для метания. Есть у славян и луки со стрелами, наконечники которых они отравляют ядом, есть и секиры. Большинство же воинов сражается без доспехов, которые мешают стремительно нападать на врага и передвигаться на ратном поле. При своём высоком росте, сильных мускулах и природной выносливости славяне и анты достигают победы за счёт ловкости и умения драться, увёртываясь от ударов противника. Далеко не все воины идут в сражение с небольшим щитом, многие не надевают перед схваткой даже хитона или плаща. Другие, надев и подвязав только кожаные штаны, прикрывающие срамные места, вступают в схватку с врагами, – рассказывал Хилвудий.
Свидетельства эти казались почти неправдоподобны и даже забавны Прокопию. Однако он верил стратигу и всё более и более удивлялся.
Они попросили евнуха принести им ещё выпить, и тот принёс вино цвета янтаря, которое оказалось крепче и слаще первого. Когда Хилвудий и Прокопий разливали его по кубкам, оно слегка пенилось, и со дна поднимались тонкие струйки мелких пузырьков. Они ещё раз выпили. На вопрос Прокопия о достоинствах вина Хилвудий улыбнулся и ответил, что оно напоминает ему славянский «мёдос» (мёд). Захмелев ещё сильнее и понимая, что его друг знает многое тайного из жизни двора, Хилвудий решился попросить Прокопия рассказать о базилисе, пытаясь услышать хоть что-то и о своей возлюбленной. Учёный муж, как догадывался Хилвудий, не любил императорскую чету, а особенно базилису. И стратиг не ошибся, ибо подвыпивший Прокопий быстро согласился и заговорил шёпотом:
– Феодора родилась в многодетной семье хозяина небольшого постоялого двора где-то в Иллирии. Семья жила бедно и впроголодь. Ещё будучи подростком, она решила сама зарабатывать деньги. Она не могла сходиться с мужчинами и отдаваться им, как женщина; но за деньги проституировала себя, как это делают мужчины, с людьми, одержимыми дьявольскими страстями, между прочим, и с рабами, которые, провожая своих господ в театры, между делом, имея свободное время, занимались такими гнусными делами.
– Неужели об этом не знал её отец и старшие сородичи? – с удивлением спросил Хилвудий.
– Видимо, они закрывали на то глаза, ибо она иногда приносила им деньги. Долгое время жила она в этом блуде, предавая своё тело противоестественному пороку. Как только она стала взрослой и цветущей видом, тотчас пристроилась при сцене и стала просто блудницей… Она не умела ни играть на флейте, ни на струнных инструментах (сопровождая их пением), тем более не отличалась в танцах. Но умела она только первому встречному продавать свою юность и красоту, служа ему всеми частями своего тела. Затем она стала выступать с мимами во всех театральных представлениях, принимая участие с ними во всех постановках, там, где требовалась её помощь, чтобы вызвать смех шутовскими выходками. Она была исключительно изящна и остроумна, поэтому, когда играла на сцене, тотчас обращала на себя всеобщее внимание. Эта женщина не стыдилась ничего, и никто не видал её чем бы то ни было смущённой. Но она без малейшего колебания проявляла себя в самых бесстыдных действиях; когда её хлестали или били по щекам, она способна была, вызывая громкий смех, остроумно шутить. Скинув с себя одежды, она показывала зрителям голыми и задние, и передние части, что даже для мужей полагается быть невидимым и закрытым. По отношению к своим любовникам она, возбуждая их своими развратными шутками и при помощи различных ухищрений отдаваясь им всё новыми и новыми способами, умела навсегда привязать к себе души этих распущенных людей. Она не считала нужным ожидать, чтобы к ней обращались со словами соблазна, но, наоборот, сама вызывающим остроумием и нетерпеливым движением бёдер соблазняла всех встречных, особенно безусых мальчиков, – с горящим взором и, побледнев челом, продолжал рассказывать Прокопий.
В его словах явно звучали нотки ревности и страсти.
– Не было никого, кто бы меньше её проявлял слабость и чувство пресыщения от всякого рода подобных наслаждений. Часто, приглашённая на обед, даваемый в складчину, или на пикник, где было десять, а то и больше юношей, отличающихся большой физической силой и выносливых в делах распутства, она в течение всей ночи отдавалась всем сотрапезникам; когда они, ослабев, уже все отказывались от этих дел, она шла к их слугам – а их бывало человек тридцать, – «спаривалась» с каждым из них, но даже и при этом она не получала пресыщения от разврата. Приглашённая в дом кого-либо из знатнейших лиц, когда, говорят, во время попойки все собутыльники разглядывали её со всех сторон, она садилась на переднюю часть ложа и не считала для себя стыдом, подняв спускающиеся до ног одежды, бесстыдно показывать всякое неприличие. Она часто бывала беременной, но при помощи различных средств многократно умела вытравить плод, – цедил хмельные слова Прокопий.
Холодный пот тонкими капельками проступал на челе Хилвудия. Он утёр его, сделал несколько больших и тяжёлых глотков вина, а затем весь превратился в слух. Прокопий выпил вслед за стратигом, словно не замечая того, что творилось с собеседником, и, будучи в хмельном азарте, продолжил рассказ:
– Часто в театре на виду всего народа Феодора скидывала платье и оставалась нагой среди всего собрания, повязав свои половые органы и низ живота маленькой повязкой не потому, чтобы стыдилась показывать народу, но потому, что никому не позволялось здесь выступать совершенно обнажённым, не имея повязок на половых органах. В таком виде, медленно сгибаясь назад, она ложилась на землю лицом к верху. И она поднималась после этого не только не покрытая краской стыда, но даже ожидая похвал и прославления за такое зрелище. Она была не только сама бесстыдной, но и гениальной учительницей всякого бесстыдства…
Здесь голос Прокопия сорвался. Хилвудий посмотрел на собеседника и понял, что тот давно неравнодушен к Феодоре. Он не спросил у своего учёного друга, спал ли тот с ней когда-нибудь, но понял, что сейчас не это важно и что Прокопий не может простить ей чистых и страстных чувств, пережитых им в молодости, и, вероятно, какого-то оскорбления. Тем временем рассказчик собрался с мыслями, сморщил свой высокий лоб и пьяными устами продолжал вещать Хилвудию:
– Порой, скинув одежды, Феодора стояла посреди сцены с мимами; бесстыдно выгибаясь и опять поднимаясь. Она с гордостью показывала арену своего обычного искусства перед теми, которые уже не раз испробовали её, и теми, которые ещё к ней не приближались. С таким же безграничным цинизмом и наглостью относилась она к своему телу, что свой стыд считала не там, где он по законам природы находится у других женщин, а у неё на лице. А тех же, которые сходились с ней, тотчас можно было со всей ясностью заключить, что общение с ней у них происходит не по законам природы. Поэтому более приличные люди, встречаясь с нею на площади, уклонялись и поспешно отходили от неё, чтобы, коснувшись одежд этой женщины, не заразиться такой грязью и нечистью. Так суждено было родиться и воспитаться этой женщине и стать прославленной среди многих городских блудниц и в глазах всех людей.
– Ну а когда же она стала той, кто она сейчас? – спросил, трезвея и приходя в себя, Хилвудий.
– Вскоре. В неё безумно влюбился Юстиниан и сначала сошёлся с ней как с любовницей. Феодоре удалось тогда тотчас же получить огромное влияние и приобрести огромное состояние. Для этого человека было самым большим удовольствием, что обычно случается с безумно влюблёнными, оказывать своей любовнице всевозможные милости и осыпать всякими богатствами. Пока жива была императрица (жена дяди-императора Юстина. – Д. А.), Юстиниан никак не мог добиться того, чтобы сделать Феодору своей законной женой. Немного времени спустя императрица волею судеб скончалась. Тогда Юстиниан стал принимать меры для заключения брака с Феодорой. Так как человеку, достигшему сенаторского звания, было невозможно жениться на публичной женщине, ибо это было запрещено ещё древнейшими постановлениями, он упросил императора Юстина (дядю. – Д. А.) аннулировать эти законы новым законом. И с этого времени он жил уже с Феодорой как с законной женой и для всех других сделал доступным брак с публичными женщинами. Отныне он шёл путём тирании, прикрывая свой насильственный образ действий внешней видимостью почётного титула базилевса. Ведь наряду со своим дядей он был провозглашён римским императором, если можно считать такое решение законным: под воздействием всяких угроз и страхов сенат и народ вынуждены были согласиться на такое голосование. Юстиниан и Феодора приняли императорский титул за три дня до праздника Пасхи. Когда нельзя было ни приветствовать кого-либо из друзей, ни встречать кого-либо знаками почёта. Несколько дней спустя скончался от болезни император Юстин; императором он пробыл девять лет. После его смерти единственным претендентом на престол оставался Юстиниан. Феодора стала императрицей, – молвил, завершая рассказ, Прокопий и, сощурив глаза в одну точку, большими глотками допил более чем наполовину налитый кубок вина.