Страница 4 из 21
Пометка шефа на донесении московского агента не оставляла сомнений в том, что его приняли в ДСТ серьезно. Было проведено тщательное расследование истории с золотом и драгоценностями из «Шато Бельвю». Фактически оно велось еще много лет после окончания войны. В 1960-м ДСТ удалось с помощью своих западногерманских коллег найти бывшего сотрудника фон Штаунберга некоего Зигфрида Лемке. Он показал, что сразу же после высадки американцев в Нормандии в июне 1944 года немцы свезли из Парижа к де Брианам в замок архивы двух масонских организаций – «Великого Востока Франции» и «Великой Ложи Франции». Что касается золота, то его было немного – не более двухсот килограммов в монетах и слитках. Лемке утверждал, что масонские архивы так и остались в «Шато Бельвю». Золото же поначалу решили спрятать на время в погребах замка, где хранились вина и припасы, а затем вывезти по Сене в более безопасное место. Русских военнопленных, которые проводили закладку золота в погребах, расстреляли охранявшие их власовцы. Лемке не знал, удалось ли вывезти золото из «Шато Бельвю», но не исключал, однако, что сами власовцы (Лемке не знал, что их расстрелял Ващенко) и воспользовались этим золотом. Надпись Директора на этих показаниях была лаконичной: «Искать». С тех пор и искали. И даже кое-что нашли. Масонские архивы обнаружились в Москве. Как только началась перестройка, по настойчивой просьбе министра иностранных дел Франции А. Дюма, человека весьма близкого к президенту Ф. Миттерану и, как говорят, масона весьма высокого ранга, русские их вернули без звука. А вот золото как в воду кануло. И пока никто не отобрал у русских их право собственности на владения в Манге, раздумывал Готье, никто не узнает, лежит оно и по сей день в погребах теперь уже русского замка, либо Ващенко-старший вывез его в Россию каким-то образом, или перепрятал здесь же в тайник КГБ на случай коммунистического путча. Не исключено, что он мог передать его и напрямую своим друзьям-коммунистам, а те вовсе не были заинтересованы в том, чтобы рассказывать об этих своих «доходах» в прессе или в налоговом управлении. Точно так же могли исчезнуть и сокровища де Бриана. В любом случае отец и сын Ващенко что-то об этом знали. А уж если учесть, чем занимался хозяйственный отдел ЦК КПСС, где трудился Ващенко-старший, подумал Готье, завершая свою работу с досье бывшего резидента Смерша, то его «ностальгический» визит в Манг через столько лет наверняка не случаен. Что-то ему здесь понадобилось… Готье вспомнил, сколько было споров по поводу того, давать ему визу или нет. Наверху все же решили дать. За давностью…
…Тогда, в марте 1991-го, группа Готье не спускала глаз с Ващенко и его сына. Круглосуточные посты были установлены по всему периметру «Русского замка». Когда 20 марта в Манг позвонил шеф ДСТ, Готье доложил ему, что объект по-прежнему находится на базе. На это шеф ответил: «Это верно, Готье. Вопрос только в том, на какой. Для вашего сведения, бдительный вы наш, сегодня утром ваш объект вылетел к себе из аэропорта Шарль де Голль. Сынок с ним трогательно простился». Для Готье это было шоком. Как могли Ващенко с сыном ускользнуть от него тогда? С этой мыслью он ехал в Манг, где надеялся все же решить эту загадку, мучившую его все последние два года. Что же касается самого Василия Ващенко, то после августовского путча 1991 года он, как сообщили в советской прессе, покончил с собой, выбросившись из окна. Его сын, полковник ГРУ Николай Ващенко, стал последним перебежчиком «холодной войны». Объявив в посольстве СССР, что едет на похороны отца вместе с женой и дочерью, он уехал в аэропорт, но вылетел, однако, не в Москву, а в Лондон, где его ждали сотрудники МИ-6, завербовавшие Ващенко еще во время его работы в Англии.
3. В родные пенаты
Морис де Бриан подъехал к воротам родового имения, ставшего теперь «Русским замком», на своем «лендровере». У Мориса была слабость к британским вседорожникам, и дед подарил ему эту игрушку по окончании университета. Он дал ему прекрасное образование. Морис окончил лицей Генриха IV, один из самых престижных во Франции, учился в Парижском университете на факультете славистики, затем стажировался в Русском центре Колумбийского университета. К удивлению многих, кто его знал, он уехал после этого в Индию, где провел почти пятнадцать лет, а затем несколько лет готовил свою докторскую диссертацию «Индоевропейская письменность до санскрита» и защитил ее в Оксфорде.
– Давно ты не был здесь, мой мальчик, – сказал Люсьен де Бриан, сидевший рядом с Морисом.
– Давно, дед, – сказал Морис. – А хотелось бы бывать здесь чаще и дольше. Но не так, как сейчас, а уже в твоем доме.
– Может быть, тебе удастся вернуть наш замок. Но я, боюсь, до этого не доживу, – ответил ему де Бриан.
У входа их встретил Степан Козырев, комендант замка, угрюмый мужик с маленькими, узко посаженными, как у медведя, глазками. Он открыл ворота. Морис въехал на посольскую территорию и направился к центральному зданию на гостевую парковку. Там де Брианы вышли из машины. Из замка несло пережаренной рыбой и кислой капустой. Жена коменданта Антонида готовила обед. Степан жестом пригласил гостей зайти в замок, но Морис на чистом русском языке сказал ему, что отец хочет немного пройтись по парку после дороги. Асфальтированная дорога, положенная новыми хозяевами на старинную брусчатку, давно не ремонтировалась и была полна выбоин и трещин, так что приходилось все время глядеть под ноги. Степан не стал докучать де Брианам своим присутствием и оставил их одних, нарушив тем самым инструкцию офицера по безопасности. «Небось, не разбегутся по территории», – пробормотал он про себя и пошел к летней кухне рубить дрова: на следующий день, в пятницу, начинался заезд на уик-энд, и посольские, как всегда, попросят у него дровишек, чтобы приготовить шашлык. А это для Степана был заработок.
Люсьен де Бриан свернул в боковую аллею и остановился у пионерской площадки с металлическим шестом для флага. Посредине площадки на аккуратно побеленном пьедестале стоял бюст Ленина. Сидевшая у него на голове ворона лениво поднялась с места, оставив по себе грязно-белое пятно на лбу пионерского «дедушки».
– Они установили этот бюст в 1945 году в честь Дня Победы, – сказал Люсьен Морису. – Здесь раньше был искусственный грот. Я случайно узнал, что русский комендант Ващенко именно здесь и устроил свой тайник, куда он спрятал подлинник Арийского ларца. В нем была не только моя коллекция ювелирных свастик, но и другие драгоценности. А в нашем замке оставались еще две копии ларца, которые я показывал на публичных выставках и на своих лекциях, чтобы не рисковать. Так что, когда мои выставки грабили, воры, видимо, меня за это последними словами ругали. Как я выяснил уже после того, как Ващенко отсюда уехал со скандалом, он передал одну копию моей коллекции мэру Манга. Этот коммунист тоже думал, что получает в руки целое сокровище. Но Ващенко его просто обвел вокруг пальца. Вывезти в Россию ларец он не смог: у него бы его, конечно, отобрали еще на таможне. Поэтому он и запрятал его здесь, видимо, в надежде, что когда-нибудь сможет сюда вернуться…
– Я тебе не рассказывал об этом, – продолжал де Бриан, – но ты должен знать. У Арийского ларца днище было сделано из сильного магнита. И еще до войны, чтобы часто не спускаться в тайник в замке, где я хранил этот ларец, я купил магнитный детектор…
Де Бриан вынул из кармана плаща приборчик, напоминавший по форме старинный карманный фонарик с плоской батарейкой.
– Когда я проходил рядом с тайником, я слышал вот этот писк… Вот с помощью этого детектора я и обнаружил здесь тайник Ващенко. Я понял, что ларец он увезти с собой в Россию не смог. Время от времени русские разрешали мне посещать мой замок. И каждый раз я присматривался к их охране и вообще ко всему, что здесь происходило, и придумывал, что бы сделать, чтобы вернуть мое сокровище… Заодно я проверял – на месте ли ларец. Так прошло несколько лет, но однажды я остановился у бюста этого их идола и не услышал звука зуммера. Между тем детектор работал. Я пришел в отчаяние, но все же во время своего следующего посещения замка обнаружил, что ларец перепрятали. Я тебе покажу…