Страница 2 из 21
Вряд ли кто узнал бы его в Манге. Никому и в голову не могло прийти, что этот высокий седой старик с остатками былой офицерской выправки был когда-то резидентом Смерша во Франции. Готье мог рассказать о полковнике Ващенко немало. Но даже столько лет спустя после окончания войны еще нельзя было раскрыть все карты…
…Весна 1944-го была тревожной. В Манге на центральной площади гестаповцы повесили 18-летнюю Элен Корбье и ее 15-летнего брата Жюля за «терроризм». Ребята не успели уйти с отрядом «маки» после взрыва немецкого склада с горючим и скрывались в старой церкви, а их кто-то выдал. Жители Манга принесли к виселице цветы, зажгли свечи и стояли на площади молча, пока не стемнело. Немцы понимали, что французы теперь уже совсем не те, что в первые годы оккупации, и сами старались поменьше рисковать, предоставляя арестовывать подозрительных и недовольных «милиции», которой в Манге командовал Жан-Жак де Бриан. Элен с Жюлем выследил именно он. К толпе на площади перед виселицей немцы отнеслись вроде бы спокойно и никому не мешали молиться и ставить свечки. Но потом пришла милиция с де Брианом во главе. Он начал орать, чтобы все разошлись по домам. Народ стал было уже расходиться, но тут кто-то крикнул де Бриану: «Ты за все это ответишь, выродок!» И тут началось. Первую очередь дал сам де Бриан, а потом уже и его милиция принялась палить по безоружной толпе без разбора…
Через неделю после этой расправы маки из отряда Анри Боле подожгли ночью казарму милиции и перестреляли с десяток выскочивших оттуда в одних трусах «легионеров» де Бриана. Утром после этого подорвался на мине полковник Кригель, заместитель коменданта округа фон Штаунберга. Де Бриан свирепствовал, расстреливая по всему округу заложников и захваченных маки, но остановить волну Сопротивления такими методами уже не могли ни его хозяева, ни тем более он сам. Фон Штаунберг запросил подкрепление, но ему ничего не смогли предложить, кроме роты власовцев. В один из майских дней 1944-го к «Шато Бельвю» подъехали пять грузовиков с солдатами в форме вермахта, но с бело-красно-голубыми флажками на рукавах. «Русские коллабо», как их тут же окрестили в Манге, заняли оборону по всему периметру замка де Брианов. В августе, когда де Голль вошел в Париж, к нему на помощь пошла дивизия Леклерка. Манг ей было не миновать. Бои были недолгими. И хотя немцы разрушили все мосты на Сене, Леклерк навел понтоны и быстро смял оборону фон Штаунберга, а самого «фона» партизаны повесили, прежде чем тот успел сдаться в плен. Власовцев партизаны перебили наполовину, когда брали замок, а оставшихся в живых заперли до суда и следствия отдельно от пленных немцев в «Шато Бельвю».
В досье ДСТ на Василия Ващенко, которое запросил Готье, отмечалось, что через две недели после освобождения Манга в замке де Брианов появились первые советские офицеры. Одним из них и был полковник НКВД Василий Ващенко. В поле зрения французской контрразведки он попал, когда впервые появился в Алжире в конце 1943 года вместе с бывшим советским послом при режиме Виши. Посол выступал уже в новой роли – представлял СССР при Французском комитете национального освобождения де Голля, признанном в Москве за союзника.
Ващенко попал в Алжир прямо с фронта. Выбор пал на него, видимо, потому, что до войны он успел выучить не только немецкий, которым владел в совершенстве, но еще французский и английский. 24 августа 1944 года, на следующий день после освобождения Марселя, он высадился на юге Франции вместе с группой связи с де Голлем. Оттуда через Монпелье, Ним и Лион он дошел до Парижа уже как сотрудник «советской миссии по репатриации». Незадолго до того де Голль договорился со Сталиным, что русские передадут такой же французской миссии всех попавших к ним в плен французов. Французов оказалось не так уж и много – в сорок пятом почти все волонтеры из французской дивизии СС «Карл Великий» полегли в Померании, и лишь единицы выжили при штурме Берлина русскими. В основном в ГУЛАГе оказались французы, взятые в плен в 1942–1944 годах. «Советских» же репатриантов оказалось куда больше.
Франция и другие союзники по договоренности со Сталиным обязаны были передать русским, всех тех граждан СССР, которые попали в плен и всех тех, «кто в ходе войны перешел на сторону противника». Этой репатриацией занимались люди из Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны, которое подчинялось лично Сталину. Он, кстати, и дал название этой службе. В НКВД был свой Смерш, который занимался перебежчиками и «бывшими» уже на территории СССР. Ващенко работал там с первых дней. К 1944 году в свои двадцать четыре года он уже был подполковником, что для КГБ было ростом весьма значительным. Даже в Смерше его побаивались: Ващенко был человеком легендарной смелости, но и скорым на расправу, причем, как всегда, жестокую – власовцы живыми от него не уходили.
Во Франции одной из задач подполковника Ващенко была сортировка советских военнопленных, которых там оказалось немало. Многих гитлеровцы уничтожили сразу же после того, как закончилось строительство стартовых площадок ФАУ-2 в Бретани. Сотнями гибли узники во время американских бомбежек Северной Франции. Уйти в маки удавалось единицам – без знания языка и местности беглые советские военнопленные становились легкой добычей вишистской милиции и гестапо. И все же в истории Французского Сопротивления остались русские, украинские, армянские имена. Даже знаменитый виадук в Ниме разминировали под обстрелом немцев двое «русских маки». Куда больше в Сопротивлении оказалось русских дворян и неродовитых эмигрантов, которые советскую власть не принимали, но воевать против нее вместе с гитлеровцами не пожелали, ушли в подполье, как Мать Мария, Вика Оболенская, Кирилл Радищев, если назвать лишь имена известные. Даже многие офицеры Белой армии шли к де Голлю, а не к Петену. Но были и другие. Помимо власовцев немецкую форму надели остатки «Дикой дивизии», казачьи сотни Шкуро и Краснова. Разобраться, кто есть кто, в те дни, когда еще шла война, было нелегко. У кого-то из «русских коллабо» действительно руки были по локоть в крови, а кто-то, попав в плен, а затем надев немецкую форму из малодушия, из надежды спастись, кроме охраны складов, никаких боевых действий не вел.
Бывало и так, что молодые русские парни, бежав из плена и попав в маки, влюблялись во француженок, заводили свои партизанские семьи. Они не особенно задумывались о том, что с ними будет после окончания войны. Смершевцы должны были возвратить на Родину и их. И не одной француженке пришлось ждать после войны своего партизанского мужа по 35–40 лет. Случалось, что и их дети только уже в зрелом возрасте узнавали от матерей на их смертном одре, от кого же они…
Для Василия Ващенко, который занимался этой «сортировкой соотечественников» во Франции, нюансов не было. «Моя задача вас отправить на Родину, – говорил он всем попадавшим в его руки „русским“, даже если это были белоэмигранты с нансеновскими или французскими паспортами. – А Родина разберется». Он прекрасно знал, что Родина «разбиралась» практически со всеми, кто служил немцам, сразу же, как те пересекали ее границу: смертный приговор был им вынесен заранее. И поэтому, когда надо было, точно так же поступал и сам, прежде всего с власовцами, красновцами и с «дикарями», как на жаргоне Смерша именовали калмыков, черкесов, чеченцев, ингушей, лезгин и прочих кавказцев из «Дикой дивизии». Время было лихое. И французские власти на местах, где немало было коммунистов, ребят из «маки», смотрели на все эти дела с репатриацией русских сквозь пальцы еще довольно долго и после войны. По всей Франции только в первые месяцы после ее освобождения с августа 1944-го по февраль 1945-го партизаны отправили на тот свет, по разным подсчетам, от десяти до ста тысяч «коллабо». Тут уж было не до учета русских. Да и то, что сама по себе существует такая немыслимая для статистического учета вилка, и есть свидетельство того, что законы войны были куда сильнее Кодекса Наполеона.
В эту полуофициальную статистику Ващенко внес и свою лепту. По его рапорту французским властям остатки роты власовцев в Манге в количестве сорока трех человек были репатриированы в СССР в декабре 1944 года. Однако ни в одном списке лиц, покинувших территорию Франции в 1944 году, фамилии этих «репатриированных» не значились. Попытки ДСТ отыскать их следы в Манге после войны закончились ничем, если не считать полицейского протокола допроса некоего господина Егора Степановича Серапионова, есаула Войска Донского, который перешел на службу к немцам и скрывался в подземельях «Шато Бельвю» после освобождения Манга. По его словам, «красный офицер Ващенко» устроил в этом замке концлагерь для пленных власовцев и белых офицеров. И тех и других немцы в последние дни оккупации Франции использовали в охране подземелий замка и рытье какого-то подземного хода, где работали русские военнопленные. Всех военнопленных по приказу немцев расстреляли власовцы. Когда закончились бои за замок, шести белым офицерам, среди которых был и сумевший затем сбежать есаул Серапионов, удалось укрыться в пещере рядом с замком. Кто-то, однако, их выдал Ващенко, не выдержав пыток (слова эти были подчеркнуты дважды). В результате все пленные власовцы и белые офицеры из «Шато Бельвю» были расстреляны Ващенко в декабре 1944 года прямо в замке…