Страница 12 из 13
– Тогда разрешите по-фронтовому, товарищ полковник.
– По-фронтовому и отметим. Непременно по-фронтовому, – согласно произнес военком и сам же достал из шкафа непочатую бутылку водки.
Зайцев в свою очередь вытащил из вещмешка свой фронтовой котелок и банку тушенки.
Полковник вылил в его котелок всю бутылку, а старшина опустил в него свою «звездочку», а потом, как старшего по званию, попросил первым пригубить военкома.
Перед тем как сделать свой глоток, полковник сказал:
– За тебя, старшина!
А потом они передавали тот котелок друг другу, говоря искренние и добрые слова, чествуя живых и отдавая дань памяти погибшим.
– Смотрю я на тебя, старшина, и чувствую, что что-то не так, что тяготит тебя что-то… Ну, рассказывай все как на духу…
– Да вы, поди, товарищ полковник, и сами знаете, какой ценой нам эта победа далась… – начал Зайцев. – Сколько своих боевых товарищей в тех снегах только я оставил, одному Богу известно…
– Наслышан… Однако не мне тебе, старшина, рассказывать о том, почему мы вступили в войну с финнами, что советско-финская граница на Карельском перешейке проходила всего в 32 километрах от Ленинграда, а этот город, по докладу товарища Сталина, поставляет более 30 % всей нашей оборонной промышленности. Но от себя добавлю, что от его целостности и сохранности во многом зависит судьба нашей страны.
– Что же тут непонятного, коль скоро переговоры мирные с Финляндией не привели к результатам, – соглашался с ним старшина. – Но вот не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну в конце ноября, ведая о суровости наших зим, о естественных трудностях, что возникнут с продвижением техники…
– Думаю, что нет… не поторопились, – отвечал полковник, подойдя к висевшей на стене карте. – И зависело это не от наших желаний и возможностей, а лишь оттого, что на Западе резко изменилась политическая ситуация…
– Тут я с вами согласен, товарищ военный комиссар, – произнес старшина. – Мне непонятно другое, почему же тогда чуть ли не парадным шагом переступили мы эту финскую границу и еще не начавшуюся войну поклялись закончить в течение двух недель…
– А вот этого-то я и сам, старшина, до сих пор не понимаю. Казалось, что наши штабные начальники напрочь забыли свою же историю. Да мы же эту заколдованную Финляндию уже в пятый раз воевали. Петр 21 год пытался отбить Финляндию у Швеции. Его дочь Елизавета Петровна еще два года вела войну за расширение влияния России в Финляндии, но Гельсингфорс так и остался в иноземных руках. Насколько я помню, и Екатерина практически ничего особенного в этих войнах не добилась… И лишь Александр I сумел завоевать-таки Финляндию, отвоевав все области… А теперь все по новому кругу…
– Понятно, что после трех месяцев боев финны порядком выдохлись и, потеряв более 20 тысяч убитыми и пропавшими без вести, практически сами попросили мира. И война на этом закончилась. Но какой ценой для нас?
– Вот об этом, старшина, давай лучше не будем… Кстати, ты сам-то на каком направлении наступал?
– Мы шли севернее Ладожского озера. Перед нами поставили задачу создания плацдарма для последующего возможного прорыва наших войск в тыл линии Маннергейма… – говорил Зайцев уже сам, подойдя к карте на стене.
– Насколько я помню, этот участок границы у финнов основательно укреплен не был…
– Все верно, товарищ полковник. Зато они умело повели против нас настоящую партизанскую войну. Местность там лесисто-болотистая, грунтовые дороги узкие, что практически не давало возможности использовать нашу боевую технику… В результате большей частью мы шли пешими, да по глубокому, рыхлому и вязкому снегу…
Мой отец внимательно слушал старшину Зайцева, и ему даже казалось, что он сам вместе со старшиной находится в том лесу… По крайней мере, имея опыт боев, он буквально видел то, о чем говорил ему старшина. Увидел и то, как войсковая часть, остановившаяся на ночь, грелась у костров. В отсвете тех костров хорошо можно было рассмотреть боевую технику, отдыхающих солдат и командирские палатки. Увидел вслед за этим, как из леса стремительно, на лыжах, заскользили по снегу финские воины в белых маскхалатах и из автоматического оружия практически в упор стали расстреливать палатки с комсоставом и наших солдат, сидящих у костра.
Как понял отец, дивизия та, состоявшая в основном из необстрелянных новобранцев, растянулась тогда на несколько километров, а это давало возможность финнам небольшими отрядами стремительно рассекать наши боевые линии, словно масло. И косить… косить все живое из автоматического оружия… Пока сообразишь, с какой стороны оборону держать, а их уже и след простыл… В этот момент, также неожиданно, появляется вторая линия лыжников. Они на ходу забрасывают наши танки бутылками с зажигательной смесью, отчего боевые машины вспыхивали, как факелы…
Старшина продолжал свой рассказ:
– Чтобы не положить в этих лесах всю живую силу, моему взводу разведчиков было дано задание выйти вперед, чтобы обеспечить безопасность полка…
Тут Зайцев сделал паузу и закурил. А потом продолжил свой рассказ:
– Как цыплят, перестреляли они наш взвод. На деревьях снайперов своих рассадили, а те щелкали нас играючи. Вот это и будет истинная правда. Когда я один из всего взвода в живых остался, то смастерил из сушняка легкие сани и установил на них пулемет. Попрощался с убитыми товарищами, прикрыв их тела лапником, и, подманив оставшимся сухарем бродившего по лесу коня, потом на этих санях начал искать свой полк.
В один из дней я набрел на оставленный дивизионный госпиталь. Увидел сгоревшие машины и палатки для раненых. Увидел мертвых советских солдат, в упор расстрелянных врачей и обезображенных девушек-санитарок. И пошел по следу этих нелюдей.
Ближе к вечеру настиг-таки я четверку солдат противника в белых маскхалатах. Они отдыхали и что-то варили. Им и в голову не могло прийти, что у них в тылу, да на санях, может оказаться советский красноармеец. Не доезжая до них метров тридцать, вспомнив, как это делали в Гражданскую войну наши отцы, развернул я свои сани и полоснул по ним из пулемета. Когда положил я одной очередью всех финнов и подъехал ближе, то увидел куль, который они, очевидно, тащили. Развернул, а в нем лежал наш молодой комполка, раненый и без сознания. Переложил я тогда майора на свои сани, прикрыл сверху тулупчиком убитого финна и снова поехал искать своих…
Утром следующего дня наткнулись мы на брошенную в снегу боевую технику. Пригляделся, а в березовом лесу солдатики наши за деревьями затаились. И кричу я тем солдатикам:
«Родные, не стреляйте, свои мы, свои…»
Кричу, а в ответ тишина.
Тут и майор открыл глаза…
Подъехали мы поближе… А в том березовом лесу, поверишь ли, почти весь полк в одних шинельках, в лютый мороз, выполняя чей-то приказ, просто замерз ночью на своих позициях. Гляжу я на них, молодых и красивых, что по воле злого волшебника теперь словно заснули навечно в этих лесах, а слезы сами по щекам текут и тут же застывают.
И вдруг слышу голос спасенного мною майора:
«Они выполняли приказ, старшина. И жизни свои за Родину положили…»
И спросил я тогда у командира полка:
«Где вы тут, товарищ майор, в финских-то лесах, нашу Родину узрели? Да если бы даже и своя земля… Но не в сорокаградусный же мороз бойцов в одних шинельках в лесу на ночь оставлять… Это чтобы столько молодых жизней положить из одного лишь ретивого желания угодить кому-то да приказ вышестоящего начальства любой ценой выполнить… Простите, товарищ майор, но тогда это уже просто преступление… Перед своим же народом, да и перед всем человечеством преступление».
А он мне отвечает:
«Выслушай меня, старшина, внимательно и запомни. Нам нужна эта земля… Понимаешь. Позарез нужна. Любой ценой. Не мы тут намертво станем, так финны ее немцам или еще кому отдадут под военные базы. А нам нужен полный контроль над Финским заливом, чтобы исключить саму возможность блокирования в этом заливе советского Балтийского флота в случае возможной войны…»