Страница 11 из 13
Кстати, санитаркой после войны она работала потому, что не имела высшего образования. В то время не столько высшее образование, как наличие партбилета было пропуском должностного роста, но у Надежды Федоровны не было ни того ни другого. А в городской больнице Тобольска, куда она пришла работать после демобилизации, ей, как простой санитарке, уже ничего не предлагали.
Однако же вернемся в квартиру Ростовой.
В ожидании съемочной группы Надежда Федоровна сидела у распахнутого окна, изредка бросая взгляд на двор, наблюдая за тем, как под лучами теплого весеннего солнца нежились воробьи в лужицах, соседки на лавочках, дети в песочнице.
Те, что были постарше, пускали самодельные кораблики с парусами, а затем бежали вслед за ними, наблюдая за тем, как они преодолевают мусорные заторы, борются с периодически набегающей бортовой волной, образовывающейся от пролетающих мимо машин, и как их в конце концов выбрасывает-таки на металлические решетки канализационных люков…
Телевизионщики приехали с опозданием. Вслед за ними появились и местные следопыты.
Благообразная седая женщина в чистом и опрятном домашнем платье встретила ватагу гостей сидя. Когда школьники по приглашению хозяйки чинно расселись вокруг стола, то выглядели этакими цыплятами, беспрерывно вращающими своими любопытными головками под надзором заботливой, но строгой наседки. Какое-то время, пока гости осматривались, в комнате стояла тишина.
Стены в комнате ветерана войны были аскетически чистыми. Ни тебе семейных фотографий, ни почетных грамот, ни копий живописных полотен, ни модных ныне икон…
Железная кровать да круглый стол под абажуром, несколько стульев с гнутыми спинками, чуть промятый, очевидно уставший диван, сервант со скромной стеклянной посудой и неказистый отечественный холодильник тех времен, что ей как ветерану войны выдали по какой-то льготе. Зато все оставшееся место комнаты заполняли собой полки с книгами.
И тогда, нарушив тишину, одна из девушек, предварительно оглянувшись на товарищей, встала, назвалась Таней Агаповой и задала первый вопрос:
– Надежда Федоровна, скажите, пожалуйста, а вы любили когда-нибудь?
– Любила ли я? – переспросила Ростова, вглядываясь в лицо школьницы.
В это время фотограф из местной многотиражки, приехавший со школьниками, сделал первый снимок.
И Надежда невольно прикрыла лицо от яркой фотовспышки.
– Ну да, в юности, до войны… А может быть, и во время… – вновь раздался голос той девушки.
– Или ваше поколение вообще не способно было любить ничего, кроме Родины? – неожиданно вступил в начавшийся диалог сидевший рядом с ней юноша. – Вы же, насколько я знаю, все были, как Павел Корчагин, убежденными коммунистами.
– Кстати сказать, чтобы уж вы знали, – в коммунистической партии я никогда не состояла… – начала Надежда Федоровна. – Не по убеждениям… нет. Может быть, мы еще об этом когда-нибудь и поговорим. Но для начала мне хотелось бы спросить: как вас зовут, юноша?
– Александр Лаврухин.
– Доброе имя… Ну так вот, Сашенька… Если бы в мире не было любви… – говорит Ростова, и тут, неожиданно для них, суровый ветеран вдруг улыбается, – тогда смело можно было бы утверждать, что лично вас, например, аист в клюве принес. Или… сознавайтесь же, не иначе как вас в капусте нашли?
По лицам школьников проскользнула улыбка.
Пока школьники знакомились с хозяйкой и привыкали к обстановке, Герман Шатров и его ассистенты установили громоздкие осветительные приборы.
Вошла режиссер. Бросила быстрый взгляд на то, как разместились участники съемки.
– Надежда Федоровна, а почему вы свои ордена не надели? – вдруг спросила у Ростовой женщина-режиссер.
– Я-то, старая, думала, что я вам нужна, а вам, оказывается, мой мундир нужен…
По лицам школьников прошла еще одна, но уже понимающая улыбка.
– Родина должна знать своих героев… – сказала как отрезала женщина-режиссер Агаджанова. – Если не хотите парадный мундир надевать, то хотя бы ордена на платье прикрепите…
Наград у Ростовой оказалось всего три: орден Красной Звезды, медали «За отвагу» и «За взятие Берлина». Скрепленные на одной колодке, они пошли гулять по рукам школьников. Остальные, послевоенные и юбилейные, она принципиально не носила.
Ростова смотрела сейчас на подростков, разглядывающих ее награды, и думала, как же все они похожи на тех мальчиков и девочек, что учились вместе с ней в одном из классов средней школы нашего небольшого районного центра. Они, вероятно, также убегают с уроков, курят вдали от окон учительской комнаты, а мальчишки… Мальчишки все так же гоняют мяч и устраивают толкотню в раздевалках только для того, чтобы лишний раз коснуться той, по которой тайно вздыхали. И не дай бог повторить им ее судьбу…
– Камера готова? – снова раздался командный голос женщины-режиссера.
Герман Шатров утвердительно кивнул головой, внимательно наблюдая за нашей героиней.
– Тишина! Мотор! Начали!
– Надежда Федоровна, вы так и не ответили на мой вопрос… – вновь напомнила о себе девушка.
И в наступившей тишине зазвучал голос Ростовой.
– Пожалуй, что я могу рассказать вам о том, как мы жили и любили. И не только Родину. Начну с того, что расскажу о том, что я действительно очень любила и люблю, – о своей жизни. Планов было столько, что очень хотелось все успеть. Если я вам скажу, что всю ночь не спала, волнуясь перед вступлением в комсомол, то вы, наверное, просто мне не поверите, что этого можно было так искренне желать, так искренне к этому стремиться… Правда, накануне, на школьном диспуте, я сказала, как учила меня бабушка, что предназначение женщины состоит в том, чтобы стать матерью, родить, сохранить и воспитать ребенка, а лучше нескольких… И это тогда, когда все мои подружки хотели быть ударницами труда, летчицами и ворошиловскими стрелками…
– И чем же закончился этот диспут? – полюбопытствовал еще один «юноша», школьник, назвавшийся Димой Карпенко.
– Не дали мне тогда рекомендации для вступления в комсомол…
Дмитрий невольно улыбнулся.
– Вы вот сейчас этому улыбаетесь, молодой человек, а тогда это было очень даже серьезным упущением в работе нашей первичной комсомольской ячейки. И моему соседу по парте Николаю Ласточкину, который был в меня тайно влюблен, дали поручение, чтобы он взял надо мной шефство… Он и взял меня на буксир…
– И чем же все закончилось? – поинтересовался в свою очередь фотокорреспондент районной газеты, при встрече представившийся как Константин Рынков.
– Если честно, то мне тогда было уже не до комсомола, потому что я влюбилась…
Все, включая фотокорреспондента и даже женщину-режиссера, невольно улыбнулись.
– Нет, не в своего соседа по парте, – продолжала Ростова. – А началось все с того, что в наш город весной 1940 года с финской войны вернулся старшина и орденоносец Владимир Степанович Зайцев. И наша нечаянная встреча с ним в школе очень многое изменила тогда в моей жизни…
Тут Ростова задумалась, очевидно, вспоминая эти годы и эту встречу. Давайте также и мы вслед за ней представим себе ту благоухающую весну 1940 года и все то, что предшествовало первой встрече еще школьницы Надежды Ростовой со старшиной Зайцевым. Благо что это было хорошо известно моему отцу…
Старшина Зайцев, приехав в родной Тобольск после демобилизации по ранению, направился первым делом в распоряжение военкома. Полковник Русаков, как я вам уже сказал, мой отец, в прошлом царский офицер, перешедший в годы Гражданской войны служить в Красную армию, увидев вошедшего в кабинет старшину, встал и вышел из-за стола.
– Здравствуй, герой. Долго же ты до нас добирался… Орден твой уже совсем запылился…
– В госпитале пришлось долго проваляться.
– Жив, и слава Богу! А теперь слушай меня, старшина! – И полковник, открыв сейф, взял в руки коробочку с его орденом. – По поручению Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик… старшине Зайцеву Владимиру Степановичу за проявленное мужество и спасение командира полка вручается боевой орден Красной Звезды… Прими, старшина, эту награду от меня, потому как, пока ты в госпитале лежал, финская война закончилась…