Листопад

- Господин подполковник, ваше недолгое затворничество завершилось, мы закончили делиться секретами и устраивать выволочки. Прошу вас, милейший. Ваш приятель здесь.

Подполковник еще не показался в проеме двери, как Ковалева озарило, и лицо его вспыхнуло улыбкой. Алейников!

- Дима!

- Колька!

Друзья бросились навстречу друг другу и обнялись, хлопая друг друга по спинам. С Алейникова слетела фуражка, но он даже не заметил этого.

- Живой, черт!

- Живой, живой. Здравствуй, брат!

- Растроганный этой встречей Ходько снял пенсне, поморгал глазами. Поручик Козлов открыто и широко улыбался.

- Ну ладно вам, как барышни, - с напускной строгостью сказал генерал. Идите отсюда, отпускаю вас до обеда. Вон у Хмельницкого посидите. Идите. И помните мою просьбу поторопиться.

Выйдя из приемной в коридор, Ковалев спохватился.

- Да! Я же вас друг другу не представил, - он обернулся к Козлову. Это мой друг, ныне подполковник Дмитрий Алейников. А это - поручик Олег Козлов, весьма способный офицер, прирожденный контрразведчик.

Козлов неопределенно хмыкнул.

Они сидели за столиком пустого ресторанного зала и перебивая друг друга говорили, рассказывали, стараясь втиснуть в несколько коротких предложений годы жизни и поток событий.

Дважды официант подносил по бутылке вина.

Алкейников рассказывал о службе на Кавказе, о Бессарабии, где воевал. Потом воевал в Малороссии с Петлюрой. Потом снова Кавказ. Своя специфика. Дашнаки, мусаватисты, бакинская нефть. Оттуда через Царицин по Дону в Воронеж. А теперь вот здесь, формирует полк.

- А помнишь, мы с тобой перепились в Петергофе и ты упал в фонтан?

- Конечно, помню. И бегали от городовых.

- А ты помнишь в Крыму ту, длинную?

- Длинную?

- Ну, после хереса мы пошли к морю...

- А-а! Генеральская дочка. Генерала от инфантерии этого... как его...

- Помню, мосластая такая... Давай еще по одной. А помнишь, в последний раз, в Москве царя свергали. Крестовская такая еще там была...

- О! - Ковалев поднял палец. - А ты знаешь, кстати, что теперь с Крестовской?

- Нет.

Ковалев хлопнул в ладоши.

- Столкнулся я с ней в Харькове!

- Да ну! Ну-ка, ну-ка!

- Я был в комиссии... Когда мы взяли Харьков...

...Через полчаса, через бутылку вина, когда Ковалев в общих чертах посвятил друга в свою работу - листовки и саботаж, а подполковник обрисовал положение на фронтах, он вдруг вспомнил:

- Да! Я ведь женился недавно!

- И молчишь! Кто такая? Как это среди войны - и вдруг обвенчался?

- Удивительная женщина. Знаешь ли, мы познакомились в Тифлисе несколько лет назад. Некоторое время просто общались. Потом нас раскидало. А вот недавно совершенно случайно встретились в Царицине. И решили пожениться. Решили, что это судьба - среди такой войны встретились два человека. Она на днях приедет. Она совершенно великолепный человек, чуткая, мягкая, красивая. Хотя, что я тебе рассказываю, у меня же есть ее фотографическая карточка.

Алейников достал из кармана белый прямоугольник с резными краями и протянул Ковалеву.

Ковалев взял в руку карточку.

На фото стояла Даша.

x x x

"Моя Даша!

Бог весть, как она оказалась в Тифлисе. Война мешает судьбы самым причудливым образом.

- Ты чего побледнел?

Я сидел и не знал, что мне делать, плакать или смеяться. Повезло мне или на мою голову обрушилось несчастье? Я молил о встрече. Я получил сразу две. Спасибо, Господи, щедро. В этом адском котле наши пути с Дашей вновь пересеклись, но она уже не моя.

- Дима, помнишь, я в Москве в тринадцатом рассказывал тебе об осенней фее, которую встретил в Бежецке, когда имение продавал?

- Ну.

- Как ее звали, помнишь?

- Даша... Ты хочешь сказать...

Я кивнул.

Некоторое время мы сидели молча.

Первым нарушил молчание Димка. Ему было легче. Он-то не знал, ЧТО я встретил и потерял в эту минуту. Теперь я окончательно понял, что любил ее. Или люблю?

- Она приедет на днях, - повторил Димка. - Хочешь встретится?

- Не знаю... Я думаю, это в любом случае произойдет. Город небольшой, а мы друзья.

В тот вечер я впервые после смерти сестры милосердия Кати-Катюши пришел в заведение мадам Желябовой.

- Я думала, вы уже не приедете, - сказала мадам и замолкла, пытаясь сообразить, нужно ли было это говорить.

А я мысленно закончил ее мысль: "думала, не придете, но мужчина есть мужчина - все вы кобели." Пусть так. Вам виднее, мадам Желябова, вы профессионал. И, в сущности, наверное, правы.

Я молча прошел наверх к Татьяне с родинкой на верхней губе.

Но спал я не с ней. Я представлял, что я с Дашей. И выпитое вино помогало мне в этом, качая на волнах воображения под плеск воды лодку с Дашенькой и плавающие желтые листья.

...В ту осень тоже было тепло...

Мягкие губы. Высокая чистая грудь. Свежие волосы, пахнущие осенью. Трепетный мягкий живот. Гладкие теплые бедра. Бархат кожи. Голос.

Даша. Даша моя... Время, пространство, пережитое разделяют нас.

Ты едешь сюда. Но не ко мне. Как же так? Почему? За что?

Искушение? Или наказание несбывшимся?

Как я буду жить рядом с тобой?

Даша. Даша моя.

Больше я не пойду к Желябовой. Больше не получится такой ночи - ночи призрачного обладания тобой.

Даша, Даша моя.

Маленькая ножка топчет осенний желтый лист...

Но я хотя бы посмотрю в твои глаза.

Наутро Татьяна с родинкой странно посмотрела на меня.

- Ты чего?

- Вы меня всю ночь Дашей звали.

Я молча одеваюсь, жду неминуемого продолжения.

- А мы поначалу думали, вы свою знакомицу Катюшу любили, удавленницу.

Вечная мечта проститутки - большая и светлая любовь. И самоубийство от нее. И мое тяжкое раскаяние и непоявление более у мадам... Подите вы все к черту с вашими схемами!

- Нет, не любил. С германского фронта ее знаю... Знал.

Смотрит на меня. Чего еще?

- Ну что еще? Говори.

Ей хочется поделиться, и она говорит:

- Вы нынче ночью мне даже ТАМ целовали. Жалко, что я не Даша.

Мне неприятно говорить об этом, будто она подсматривала и обсуждает как третье лицо ночь, которую я провел с любимой женщиной. Какое ей, шлюхе. Дело! Но, с другой стороны, ведь она в эту ночь заменяла мне Дашу, одалживала свое тело. И я ей за это должен быть благодарен.