Эхо Порт-Артура

Одно только торчало занозой в самом чувствительном месте у августейших германских особ – российский Балтийский флот. Наличие могучего флота России на Балтике все время заставляло германских стратегов думать о войне на два фронта не только на суше, но и на море – и даже Кильский канал не мог быть здесь палочкой-выручалочкой.

Как мы помним, Бисмарк решительно воспротивился планам Мольтке, предусматривавшим войну на два фронта. Тирпиц, будучи прямым учеником Бисмарка в политике, занимал весьма сходную позицию, всячески предостерегая против конфронтации с Россией.

Он с крайним неодобрением встретил охлаждение отношений между Россией и Германией из-за строительства железной дороги Берлин-Багдад в 1890 г., будучи уверен, что именно глупая политика кайзера привела к заключению франко-русского союза 1893 г. Несмотря на явно антигерманскую направленность этого союза, Тирпиц считал, что дружественный потенциал в отношениях между Россией и Германией ни в коем случае не исчерпан, и сближение между немцами и русскими – дело не только субъективной доброй воли, но и объективной необходимости.

Тирпиц в своих стратегических наметках пошел дальше Бисмарка, рассматривая возможность заключения военно-морского союза с Россией против Англии. В его планах фигурировала возможность прохода российских военных кораблей через Кильский канал для совместных действий против Англии в непосредственной близости от английского побережья. Подобных планов не строил никто со времен Непобедимой Армады! Соединенные силы Германии и России в соответствии с планами Тирпица могли превзойти английские не где-нибудь на краю света, а в водах самой метрополии. Куда там «средиземноморская проблема»! Перед флотом Ее Величества замаячила жуткая перспектива «проблемы Северного моря». Пророссийскую ориентацию Тирпиц сохранил на протяжении всей жизни.

Но! К счастью для англичан, германскую внешнюю политику направлял не Тирпиц, а кайзер. Вильгельм II мечтал поразить сначала свою обожаемую двоюродную бабушку королеву Викторию, а потом и своего любимого дядюшку короля Эдуарда в самое сердце, осуществляя не дальновидную политику Тирпица, а собственные пангерманистские фантазии. Поэтому генеральной линией военно-морской политики Германии в это время стало устранение российского флота с Балтики.

Дальневосточный «котел ведьм» был для кайзера как нельзя кстати. Всячески поддерживая российскую экспансию на Дальнем Востоке, Германия с восторгом отмечала как свой успех каждый русский корабль, появлявшийся в тихоокеанских водах. Наверно, в это время нельзя было найти более близких друзей и обожающих друг друга родственников, чем кайзер Вильгельм и его кузен Николай II.

Невероятно, но факт – проводя антианглийскую политику, Германия якобы старательно помогала России, но на самом деле изо всех сил толкала Россию в кровавую кашу, т. е. делала, в сущности, то же, что и Англия. Тут уж в полном смысле справедлива русская народная поговорка: избавь меня, боже, от таких друзей, а от врагов я как-нибудь и сам избавлюсь!

Франция – еще один «друг» и союзник, закрепленный договором от 1893 г. Уж здесь-то мы вроде бы должны были рассчитывать на подлинное «чувство локтя», ведь Франция была нам обязана, в сущности, сохранением своей государственной независимости. Но ведь Франция была не только нашим, но и английским союзником! В столкновениях имперских амбиций французы постоянно вынуждены были уступать англичанам – британцы только тогда помнили о договорных обязательствах, когда им необходимо было закрепить свою гегемонию.

Какую огромную свинью подложили англичане французам с Суэцким каналом, мы помним. Пришлось гордым галлам это проглотить. На Дальнем Востоке – в «котле ведьм» – они, как мы помним, бесцеремонно умыкнули у французов целую провинцию Гуанчжоу с важным портом Кантон. И это французы стерпели. Но если бы только это! Решая «средиземноморскую проблему», англичане не только «прихватизировали» Суэцкий канал и ловко переправили на Дальний Восток практически все военно-морские силы России, но и загнали французов так далеко вглубь Африки, что тем впору было спасаться где-нибудь на вершине Килиманджаро. Для этого англичане использовали события в Судане.

Борьба против империалистической экспансии в Судане шла с 1881 г., когда под религиозными лозунгами «борьбы с неверными», в качестве которых рассматривались прежде всего англичане, но также и «примкнувшие» к ним египтяне и турки, развернулось широкое движение за независимость, наивысшим успехом которого стало провозглашение в 1885 г. независимого феодально-теократического государства в Судане. Независимый Судан просуществовал 10 лет, после чего английский парламент принял решение о «возобновлении активной политики» в этом районе. «Активная политика», по британскому обыкновению, велась не от своего имени, а от имени Египта. Это значит, что в качестве «пушечного мяса» использовалась египетская армия, и расходы в основном оплачивались из египетского кармана. Общее руководство всеми военными операциями было возложено на генерала Герберта Китченера, формально «поступившего на службу» к египетскому правительству.

Китченер, избрав в качестве основной стратегии продвижение вверх по течению Нила и используя в полной мере все технические достижения, к сентябрю 1898 г. завершил завоевание Судана и вроде бы мог считать свою миссию оконченной.

Неожиданно было получено тревожное известие о появлении в 400 милях южнее Хартума неизвестных туземных формирований во главе с офицерами-европейцами. Китченер немедленно погрузился всеми наличными силами на приданные ему корабли «нильской флотилии» (4 канонерки и пароход, волочащие на буксирах десантные баржи), и отправился выяснять, кто это осмелился перейти ему дорогу.

19 сентября англичане увидели с борта канонерок французский флаг, развевающийся над фортом Фашода. Это были 120 африканцев и 8 французов под командованием капитана Жана Маршана, проделавших марш-бросок из Сенегала. Последовали переговоры между Маршаном и Китченером, которые довольно трудно назвать дипломатическими, поскольку они мало соответствовали правилам этикета. Предмет переговоров, был, разумеется, традиционным – англичане бесцеремонно потребовали убраться вон, а французы апеллировали к тому, что форт Фашода никоим образом не принадлежит британской империи, и они не видят никаких законных оснований для удовлетворения их требования.

Переговоры несколько затянулись, поскольку Китченер, несмотря на всю спесь, не решался так вот прямо открыть по французам огонь, – все ж таки союзники, зачем устраивать такой большой скандал, а французы рассчитывали на поддержку из Парижа. Кроме того, все-таки пушки были не только на английских канонерках, но и во французском форте.

Наконец, 11 декабря над фортом взвился египетский (читай – английский) флаг, хотя французы изо всех сил оттягивали свою эвакуацию. Куда денешься – добрые и ласковые союзнички во главе с крайне обходительным и деликатным джентльменом лордом Гербертом Китченером имели подавляющее превосходство в силах.

Этот инцидент вызвал настоящую бурю возмущения во Франции. Национальная гордость была глубоко уязвлена. Доколе?!! – этот крик повторялся во всех газетах и на площадях. Одно время казалось, что верховья Нила для французов значат больше, чем Эльзас и Лотарингия. Самые горячие головы требовали начать войну. Министр иностранных дел Французской республики Делькассе пытался заручиться поддержкой России и даже Германии, чтобы разрешить «фашодский кризис» дипломатическими мерами. Обе попытки успеха не имели. Но не потому, что задираться с Англией из-за какого-то форта Фашода никто не пожелал.

Министр иностранных дел России Н.М. Муравьев, не колеблясь, ответил, что «в данном случае, как и во всех вопросах, касающихся Египта, императорское правительство готово идти вместе с Францией и согласовывать свою позицию с французской».

Такая позиция России вполне соответствовала как ее союзническим обязательствам, так и собственным интересам в Египте, где она стремилась не допустить монопольного хозяйничанья Англии и не давать последней возможности закрыть по своему желанию Суэцкий канал. В октябре 1898 г., во время посещения Муравьевым Парижа, вопрос подвергся дальнейшему обсуждению. Президент Фор заявил ему, что Англия в Африке такой же враг Франции, каким она является для России на Дальнем Востоке, и «мы должны руководствоваться этим сознанием в нашей политике». После этого Муравьев ожидал, что Делькассе будет просить его о поддержке в переговорах с Англией. Однако такой просьбы не последовало. Французский министр оптимистически оценил ход переговоров с Лондоном и выразил надежду, что спор скоро разрешится полюбовно. Вследствие этого он не хотел бы ставить вопрос о Фашоде как проблему общеевропейского значения, требующего поддержки со стороны России, а предпочитал придать ему «чисто колониальный характер».