Страница 6 из 9
Сбоку он сделал приписку: «Правила получил с обязательством исполнять»[52].
Правил было много. Студентам запрещалось устраивать концерты, спектакли, чтения и другие публичные собрания, им было нельзя хранить книги и картинки «противо-нравственного содержания» и вообще любые «предметы тиснения, нарушающие приличия». Также студентам из уважения к своему званию полагалось избегать мест, «в которых неприлично бывать для воспитанного человека»[53].
Второе прошение – с просьбой освободить от платы за обучение: «Не имея средств, чтобы заплатить за слушание лекций, покорнейше прошу освободить меня от взноса платы за учение на основании § 39 „Правил“, так как на окончательном испытании на Аттестат Зрелости я получил по пять из трёх главных предметов». К бумаге он приложил «свидетельство о бедности» за подписью председателя мстиславского дворянства[54].
Оба прошения удовлетворили, Амалицкого зачислили бесплатным слушателем на естественное отделение физико-математического факультета. Кроме того, выдали разрешение преподавать в частных домах, чтобы он мог работать репетитором…
Увлечение Амалицкого естествознанием кажется загадочным и не вполне логичным. Его отец был чиновником, дяди – ревизорами, один брат стал юристом, второй – мелким служащим.
В Третьей гимназии было сложно заинтересоваться природой, уроки естествознания здесь прекратились задолго до рождения Амалицкого, в 1831 году, а заново начались уже в новом веке – в 1901 году. Предметы, хоть как-то связаные с естественными науками: географию и физику – Амалицкий в гимназии сдал на «тройки»[55].
Оглядывая скупые сведения о его юности, трудно сказать, откуда взялся интерес к природе. Такие подробности обычно становятся известны благодаря воспоминаниям, но Амалицкий их не оставил.
Можно предположить, что он увлёкся геологией в то недолгое время, когда ходил во Вторую гимназию. Одним из её первых директоров был выпускник Петербургского университета А. Ф. Постельс, страстный любитель минералов, автор нескольких учебных пособий по естествознанию. Постельс устроил в гимназии целый кабинет естественных наук, занимавший просторный зал. В четырёх шкафах и восьми ящиках здесь хранились коллекции по зоологии, ботанике, минералогии. В гербариях числилось 4416 «сушоных растений». Минералов и горных пород было чуть меньше, около трёх тысяч, а окаменелостей почти тысяча. Эти собрания минералов и окаменелостей были лучшей частью кабинета[56].
О других соприкосновениях молодого Амалицкого с естествознанием ничего не известно.
Естественное отделение физико-математического факультета не привлекало большого внимания молодёжи. Сюда поступали почти исключительно семинаристы[57], не имевшие шансов попасть на другие факультеты.
В 1879 году ситуация вдруг изменилась, на естественное отделение одновременно с Амалицким поступило рекордное число слушателей – более двухсот. Газеты заговорили о всплеске интереса к точным наукам, но причина ажиотажа была другой. В 1879 году временно закрылся приём сразу в два крупных учебных заведения Петербурга – в Медико-хирургическую академию и в Горный институт. Тем, кто хотел связать судьбу с естественными науками, пришлось идти в университет.
Став студентом, Амалицкий переехал в дом номер девять по Сергиевской улице (видимо, к брату Антону) и, судя по фотографиям, немедленно отпустил бороду, запрещённую в гимназии. Бороду отпускали все вчерашние гимназисты, для них она становилась своеобразным символом свободы.
Университет был совершенно не похож на гимназию.
Одноклассник Амалицкого Н. Я. Чистович писал в воспоминаниях: «После 8-летней непрерывной работы в самой архиклассической гимназии, где над всем царила филология и где всё наше внимание было приковано к древнему греко-римскому миру, а естественные науки, исключая физики, были совершенно изгнаны, мы вырвались на свободу и бросились в новый мир естествознания»[58].
О том же говорили другие студенты. По словам В. И. Вернадского, выход в университет был для гимназистов настоящим «духовным освобождением»[59].
В те годы Санкт-Петербургский университет находился в зените славы, эту эпоху потом назовут легендарной.
Ректором был пожилой ботаник Андрей Николаевич Бекетов. В свои пятьдесят он был седой как лунь. Говорили, в молодости он не отличался красотой, но с возрастом похорошел. Он был приветливым, участливым, обладал своеобразным юмором. Когда он читал ботанику сыновьям императора, то шутил, что стал «очень важным рылом». Студенты его, конечно, обожали.
Главной знаменитостью университета считался создатель периодической системы элементов Дмитрий Иванович Менделеев.
С его уроков начиналось обучение на кафедре естественных наук. Именно он читал первую лекцию, которую слушал Амалицкий.
Занятия по химии шли пять раз в неделю по утрам в большой аудитории, где на стене висела огромная таблица периодических элементов. Скамьи стояли амфитеатром, а опыты проводились на кафедре, которая напоминала торговый прилавок и вся была заставлена бутылками и ретортами.
Менделеев производил на первокурсников оглушительное впечатление даже своей внешностью: огромный, высокий, с гривой русых волос и ярко-синими глазами. О своём внешнем виде он совершенно не заботился и стригся раз в году, весной перед наступлением жары. Зеркалом не пользовался.
Лекции напоминали его внешность: были внушительными и неуклюжими. Менделеев считался плохим оратором, часто затягивал предложения, сыпал банальностями. «Говорил, точно медведь валит напролом сквозь кустарник», – вспоминал его ученик. Его речам недоставало красоты и изящества, зато в них чувствовалась харизма, они подкупали строгой и точной аргументацией.
«Читал он, очевидно, без приготовления, импровизируя, чрезвычайно образно. Речь его была не ораторской, он говорил негладко, часто подыскивая выражения, причём иногда тёр лицо своею худощавой рукой. Несмотря на эту корявость речи, слушатели были под его обаянием, боялись пропустить слово, и лекция прослушивалась без усталости, благодаря захватывающему интересу и прекрасно поставленным опытам. Впечатление на нас, впервые столкнувшихся с наукой, было громадно… Мы с благоговением видели в нём истинного учёного», – писал Чистович[60].
Слушать Менделеева приходили студенты всех факультетов: не только естественники, но и историки, математики, юристы. Одноклассник Амалицкого студент-филолог В. Г. Дружинин пришёл на первую лекцию Менделеева из любопытства, но увлёкся и не пропустил ни одной. Он тоже вспоминал, что Менделеев не обладал красноречием, но его речь была «замечательно содержательна»[61].
Каждое утро химическая аудитория заполнялась студентами. Университетское начальство шутило, что на занятиях Менделеева стены потеют от дыхания[62]. Удобные места приходилось занимать за час-полтора до начала.
Вообще лекций на естественном отделении было немного.
Кроме Менделеева первокурсники слушали анатомию у академика Филиппа Васильевича Овсянникова – добродушного толстяка, излагавшего предмет просто и ясно. На лекциях он показывал строение мышц и костей на препаратах, которые за долгие годы истрепались и стёрлись от прикосновения множества рук. Найти на них какой-нибудь отросток не представлялось возможным. Ученикам приходилось прощупывать собственное тело и искать отростки «на своём костяке, что часто удавалось благодаря худобе, обычной для бедных студентов». Стёртые кости хранились в небольшом плохо освещённом кабинете. Чтобы студенты их не растащили, кости соединяли длинными цепями[63].
52
ЦГИА. Ф. 14. Оп. 3. Д. 20502. Л. 1.
53
Петербургская газета. – 1879. – 4 сентября (№ 172).
54
ЦГИА. Ф. 14. Оп. 3. Д. 20502. Л. 10.
55
ЦГИА. Ф. 439. Оп. 1. Д. 5163. Л. 35-об.
56
Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии. – СПб., 1894. – Ч. II (1831–1880). – С. 382.
57
Петербургская газета. – 1879. – 23 августа (№ 164).
58
Из далёкого прошлого. Воспоминания Н. Я. Чистовича // Н. Я. Чистович (1860–1926) / Тушинский М. Д., Чистович А. Н. – Л., 1963. – С. 35–36.
59
Вернадский В. И. Статьи об учёных и их творчестве. – М., 1997. – С. 209.
60
Из далёкого прошлого. Воспоминания Н. Я. Чистовича // Н. Я. Чистович (1860–1926) / Тушинский М. Д., Чистович А. Н. – Л., 1963. – С. 37–38.
61
РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 1. Д. 7. Л. 23-об.
62
Менделеева А. И. Менделеев в жизни. – М., 1928. – С. 153.
63
Засосов Д. А., Пызин В. И. Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов. Записки очевидцев. – Л., 1991. – С. 160.