Между

Тем более, что никто этого и не знал.

Кроме самого этого филида.

Который человеком был лишь наполовину.

Кромка власти: Деноален

Я не знал своего отца. Мать смутно помню: обычная женщина из круитни. А отец… он был не из людей.

Это единственное, что мне о нем известно.

Этого достаточно. Он дал мне свою силу, а прочее неважно. Я не понадобился ему за все эти годы – так зачем он мне?

Я высок ростом, почти как эти южане. Когда родичи моей матери заметили это – меня стали чураться. Пусть их. Мир огромен, и мне нечего делать в их землянках.

Меня никто не учил арфе. Просто случайно попался в руки инструмент – и я заиграл. Это так же просто, как дышать. Нечему учиться.

Мне было холодно на севере, и я ушел на юг.

Андред, сын Эудафа. Он принял бродягу-певца, еще не зная, кто я и какова на самом деле моя сила. Он просто предложил мне кров, стол и дружбу.

Он чужд магии. Ирония судьбы – потомок Бендигейда Врана не способен даже разжечь огонь усилием воли. Но – у него есть я. А у меня – он.

Я не могу быть бренином. Андред – может. Эудаф… нет, его уже не считаем. Он слишком стар. Силы покидают его.

Советник бренина. Я им стану. Совсем скоро.

Чуть подстрекнуть алчность Эудафа… амбиции Максена. Вот уже и союз заключен. И Элейн замужем. И войска идут на Каэр Ллуд: римские легионы и воины Дифеда, все вместе. Скоро Эудаф будет провозглашен бренином… но ненадолго. А Максен еще раньше уберется в свой Рим – там царствовать.

Кто же останется править Прайденом?

Прямой наследник Бендигейда Врана – Андред.

И я.

Он пришел в Тинтагел один. Без воинов, без слуг.

Широкоплечий вооруженный исполин, он выглядел смурнее нищего.

Его провели к Марху.

– Помоги! – сказал воин, глядя глазами затравленного зверя.

– Кто ты? И чем я могу тебе помочь?

– Я Конан Мериадок. Я племянник предателя Эудафа. Я хочу биться против римлян.

Марх горько усмехнулся:

– Иди и бейся. Римляне давно на востоке, незачем было идти на юг.

– Но ты можешь дать силу! – зарычал воин. – Невиданную силу! Ты давал ее другим – так дай мне! Я хочу сокрушать сотни врагов!

Марх опустил голову.

– Да-ай! – взревел Конан.

– Не могу. Я связан словом с твоим дядей. Я не могу вооружить тебя против него.

– Но дай мне хотя бы войти в курган! Я чувствую: я смогу выбраться сам. Мне не нужно обрядов, я ненавижу римлян, мне гнев заменит любые ритуалы. Дай войти!

– Хорошо.

Кромка времен: Марх

Почему мне кажется, что я раньше видел этого Конана? Он родился не так уж давно, мы не могли встретиться…

Но упорно преследует воспоминание.

Это было еще до смерти Северуса. Была битва, пикты гибли, и никакой надежды на победу. Но с рассветными лучами на холме появился он – Конан. Или его двойник из иных миров.

Он разметал римлян, как ветер разметывает солому. Его огромная секира несла смерть… а сам он был словно мои бессмертные, только не было на его теле синего узора, да и никакие раны не могли остановить его.

Римляне тогда разбежались.

А пикты устроили пир прямо на поле боя. И неодолимый Мериадок (если это был действительно он) поднял чашу к небесам, плеснул вино на землю… и исчез с лучом закатного солнца.

Будто его и не было.

Пиктам было проще: они благодарили меня за появление этого героя.

Мне было хуже: я не понимал ничего.

– Конан, я не стану проводить обряд.

– Ну да. Я же сказал: я сам выйду из кургана.

– А ты подумал, куда ты выйдешь? Ты не властен над тропами миров, ты можешь оказаться где угодно.

– Мне угодно оказаться там, где я буду бить римлян.

Воин на миг задумался и вдруг рявкнул:

– Нет! Не римлян! Любых врагов бриттов! Любых, сколько их было и будет во всех твоих временах!

– Уверен?

– Сколько раз повторять!

– Хорошо.

И синим светом сияла каменная резьба на стенах крипты, и оплетали потоки силы тело нагого исполина… оплетали, но не оставляли следов.

Ибо нельзя взять то, что тебе не дают.

Ибо не будет проведен обряд – без жреца.

И не выйти из кургана дерзкому.

Только – не держится он за жизнь. Не боится гибели. Обречен самонадеянный на смерть, и смело рвет он сети заклятий, ибо нечего терять тому, кто презрел спасение.

Разорваны узлы узоров, спутаны хитросплетения законов.

Нет жизни наглецу, но и смерти нет ему без жизни.

Нет ему ни будущего, ни прошлого. В бездорожье времен блуждать, неся гибель тем, кого назовет врагами.

Кимра вздрогнула в ужасе, когда дружина Конана Мериадока – исчезла.

Все ждали, чью же сторону примет племянник Эудафа, дерзнет ли пойти против дяди и короля, осмелится ли обнажить оружие против римских легионов – или долг младшего и благоразумие возьмут в нем верх?

Все ждали начала битвы…

…и ничего.

Нет Конана – говорят, ушел к Марху. И не вернулся.

Нет и его дружины. Исчезла, как пена на прибрежных камнях.

Что ж, пока вся Кимра болтает об этом, Максену можно идти на Каэр-Ллуд, не опасаясь нападения с тыла.

Ночью Марх долго сидел в главной зале один. Эрлы и слуги, чувствуя настроение короля, разошлись кто куда.

Марх глядел в очаг, иногда подкладывал поленья. Старался не думать ни о чем. Особенно – о боях, которые, наверное, идут уже на подступах к Каэр-Ллуду…

Не думать!

На душе было скверно, как никогда. Сознание своего бессилия оказалось отравой хуже гнилого мяса.

Иноземные захватчики разгуливают по Прайдену, а он, король и сын короля, сидит без дела! О чести своей, видите ли, заботится! Да гори она огнем, эта честь!

Огонь очага вдруг вспыхнул, словно туда подложили верхушку сухой сосны. Марх усмехнулся: нешто и впрямь пожелание сбылось и честь – сгорела?

Но в гуле жаркого огня ему послышался ответ. Не слова – мысли, чувства.

Король Корнуолла мог поступиться честью. Он не был бы ни первым, ни тем паче – последним королем, нарушившем слово. Он мог бы ударить по иноземцам, призванным внуком Карадауга.

Но он – король Аннуина. Мира, где слово навеки имеет силу Творения. И если король Аннуина нарушит слово – он просто перестанет быть Королем. Аннуин лишится человеческого Короля, миры разойдутся… о том, к чему это приведет, – лучше не думать. По сравнению с этим война с Максеном – не больше, чем поиски отбившейся от стада овцы.

Марх переложил дрова в очаге, подкинул еще парочку. Огонь стал жарче. Король уселся поближе, греясь. От этих мыслей ему было зябко.

Он знал, что останется в Тинтагеле. Что смирится с Максеном, даже если тот провозгласит себя бренином (Марх более чем сомневался в том, что высшая власть достанется Эудафу, а не его воинственному зятю). Марх знал, что судьбы нынешнего поколения бриттов не стоят судьбы всей Британии.

…Король грелся у очага, чувствуя себя сейчас до невозможности усталым и одиноким. Судьбы двух миров были слишком тяжким грузом даже для его плеч. Ему сейчас отчаянно хотелось… тепла?

Но было и так жарко.

Да, тепла. Но не того, что дает трещащее в огне дерево. Тепла души. Чтобы рядом был тот, кто всё поймет без слов, кто просто… тот? Или – та?

Марх вдруг понял, чего… кого ему сейчас до невозможности не хватает. Жены. Не женщины, не прекрасной и дерзкой Ллиан, а совершенно другого существа. Красивой или нет – неважно, искусной в любви или просто покорной – не важно тем более! Просто теплой.

Просто – жены.

Чтобы можно было просто сесть бок-о-бок, и она бы… неважно. Просто – добрая и чуткая. Просто – рядом.

«Где ты?! Сколько мне еще ждать тебя?! Отзовись!»

Король, повинуясь наитию, чуть потянул золотой волос из туники, отщепил кончик и бросил его в огонь. Пламя взметнулось, едва не облизав потолок, – а потом сложилось в лицо девушки.