Страница 96 из 97
Сияет мне краса твоих очей.
Мне много благ сулят они,
Не обмани, не обмани.
Мне много благ сулят они,
Не обмани, не обмани.
Как диск луны скользит в седых волнах,
Твоя душа видна в твоих глазах.
Сияют кротостью они,
Не обмани, не обмани.
Сияют кротостью они,
Не обмани, не обмани…
Красивый голос Павла очаровывал. Когда прозвучал последний аккорд, Анна спросила:
— Павел, что это было? Такой чудный романс.
— Это романс Дюбюка на стихи Гейне, точнее на их перевод… Этот романс мне очень нравится, девочка моя.
— А ты можешь спеть это на немецком?
— Я могу только попытаться. В переводе размер не везде совпадает с оригиналом Гейне.
Ein schöner Stern geht auf in meiner Nacht,
Ein Stern, der süßen Trost herniederlacht…
— Тоже очень красиво… очень…
— Да, красиво, — согласился Ливен. — Еще один романс? Это один из моих самых любимых — Леонида Малашкина на стихи Тютчева.
Я встретил Вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Анне казалось, что пел не Павел, а пела его душа… Никогда раньше она не слышала такого проникновенного, такого чувственного исполнения…
— Паули, у меня нет слов… Это было… Нет, я не могу даже выразить… Как вообще возможно… такое?.. Ты когда-нибудь споешь этот романс нам с Яковом? Он непременно должен его услышать…
— Обязательно…
— А что еще ты можешь спеть?
— Я немного устал, — признался он.
— Ой, я даже не подумала… прости… Конечно, тебе нужно отдохнуть…
— Нет, нет, это я должен просить у тебя извинений… В следующую нашу встречу я исполню для тебя то, что ты пожелаешь… Просто у меня завтра очень длинный и трудный день… Да и у тебя день тоже непростой… Ты не против, если мы на этом закончим наш вечер? Не обидишься?
— Разумеется нет. Спасибо тебе за этот чудесный вечер.
— Тебе спасибо, что разделила его со мной. Желаю тебе спокойной ночи и сладких снов, родная моя, — Павел встал и поцеловал ей ладонь.
— Павел, и тебе спокойной ночи.
Анна поднялась к себе и поняла, что тоже устала. Да, завтра длинный день. Нужно отдохнуть перед дорогой. Однако заснуть она не смогла, проворочалась в постели больше часа, думая о том, что едет домой, к Якову… И тут ей показалось, что она слышит звуки музыки. Наверное, и правда показалось — после музыкального вечера с Павлом. Она прислушалась, нет, это была действительно музыка. Она накинула пеньюар и пошла на звуки мелодии. Она распахнула двери большой гостиной — за роялем сидел Павел и играл.
— Аня? Ты еще не спишь? Я не думал, что тебе будет слышно…
— Не спится…
— Мне тоже…
— Сыграй, пожалуйста, сначала…
Мелодия была прекрасной, но такой печальной, что казалось, чье-то сердце обливалось кровью… У нее выступили слезы, да и у самого Павла глаза были на мокром месте… Наверное, эту мелодию он тоже когда-то играл для Лизы… Анна подошла к нему и стала гладить его по голове… как тогда, когда ему было больно… и ему было нужно ее участие…
Закончив играть, Павел поцеловал Анне ладонь — как всегда.
— Анюшка, спасибо.
— Паули, это было было… восхитительно… но так грустно, что у меня сердце разрывалось…
— У меня тоже…
— Что это?
— «К Анне».
— «К Анне»? Это Бетховен?
— Нет… это… Ливен… — взгляд печальных бирюзовых глаз проникал ей прямо в душу.
— Ливен?
— Да, Павел Ливен…
— Павел Ливен?? Ты?? Это сочинил ты??? — Анна была поражена.
— Да, я… Аня, если хочешь, я запишу для тебя ноты.
— Да, конечно.
— Хорошо, я отдам их тебе перед отъездом… Анюшка, ты уезжаешь завтра, точнее уже сегодня… Я буду скучать…
— Я тоже.
— Мне… мне так будет тебя… не хватать… Я сделаю все, чтоб вы с Яковом быстрее переехали в Петербург. Как можно быстрее…
— Ты занимаешься… поиском должности для Якова в Петербурге?
— Да, по мере своих возможностей… Только не говори об этом Якову… И прости меня…
— За что простить?
— За… все… — Павел еще раз поцеловал Анне ладонь и быстрым шагом вышел из гостиной.
Он не спал всю ночь, не мог, лишь под утро ненадолго забылся… Всю ночь после того как он сыграл Анне мелодию, которую написал для нее, он пытался занять себя чем-то — читать документы, делать какие-то заметки… но не мог сосредоточиться, что бывало с ним крайне редко… Все время он был в кабинете, спаленке рядом с ним и в библиотеке… Он не мог подняться в свою спальню наверху, ведь она была всего в паре шагов от спальни Анны. И тогда он мог пойти и постучать в ее дверь… А из кабинета нужно было пройти целую лестницу… Он представлял, как это могло выглядеть, когда мужчина приходит в спальню женщины в последнюю ночь перед расставанием… с какой целью… Больше всего он боялся, что Анна, проснувшись, могла хоть на секунду подумать именно так… и что после этого между ними все могло быть кончено… а он не мог этого допустить… Он хотел лишь пригласить ее посидеть на их скамье, подержать ее руку в своей, болтая о чем угодно, хоть о духах, хоть о музыке… или просто молча… Он не увидит ее по крайней мере несколько недель… И он уже начинал тосковать, даже еще не простившись…
Как все было бы проще, если бы он любил Анну как женщину… Тогда бы он четко понимал, что происходит — что в свои почти пятьдесят лет влюбился без памяти в молоденькую женщину, потерял голову от любви и желания обладать ею… И его порывы сдерживали бы только его внутренняя мораль и опасения разрушить ее жизнь… Но ничего подобного не было… Ему не хотелось жарких поцелуев и страстных объятий — того, чего помимо всего прочего он искал в отношениях с Лизой… Ему хотелось лишь чувствовать умиротворение и негу от того, что он держит ее руку в своей… Даже без того, чтоб она гладила его по волосам… Просто, чтоб Анна была рядом… Большего счастья ему было не нужно… да и быть не могло… Но именно без этого счастья, основанного на таких теплых и невинных отношениях, он больше не представлял своей жизни.
Он подумал, что вместе с нотами он мог бы подарить Анне. У него было много семейных драгоценностей, они хранились в основном в Петербурге, но и здесь в усадьбе было кое-что и кроме того набора из жемчуга, что отказалась принять Анна. Можно было посмотреть что-то поскромнее, как те серьги, которые он привез ей в Затонск… Он открыл один из замаскированных сейфов, которые были встроены по всему дому, только в его кабинете их было два, в одном были одни документы, в другом его личные вещи, которые представляли ценность. Он сказал Анне правду, что в его доме не нужно было бояться воровства, что слуги ничего не возьмут. Просто в силу своей профессии он привык убирать все ценное подальше от любопытных глаз и загребущих рук даже в своих собственных домах. Это была многолетняя привычка, одна из тех, что появились за годы его службы. В сейфе в футлярах была часть его собственных драгоценностей — заколка для галстука с бриллиантами и изумрудами, бриллиантовые запонки, перстень князей Ливенов, который он снял вечером… Остальные драгоценности, как его самого, так и женские были в сейфах наверху в покоях. Он никогда не дарил любовницам ничего из семейных драгоценностей, только покупал. Драгоценности Ливенов не предназначались для женщин, с которыми он делил их постель. Они были лишь для тех, с кем он мог бы разделить свою жизнь…
В этом сейфе был лишь перстень княгини Ливен, который носила Лиза. Дмитрий не дал своей супруге княжеского перстня. Накануне венчания обнаружилось, что перстень куда-то пропал, то ли потерялся, то ли его украли. Отец был в ярости, но Дмитрий лишь развел руками, мол, ничего не поделаешь. Дмитрию это было совсем не нужно, а Лизе и подавно. Позже Лиза носила перстень Ливенов, но не Дмитрия, а его, Павла. Его перстень для княгини был не таким дорогим и богатым, ведь он был самым младшим сыном, но для Лизы это не имело значения. Она приняла перстень от своего невенчанного мужа с радостью. И носила его до самого последнего дня. Дмитрий вернул его ему накануне похорон. Потом он какое-то время носил его на цепочке под одеждой. Пока Дмитрий случайно не увидел его и не сказал, что это богохульство носить «это» рядом с нательным крестом… С тех пор перстень лежал в сейфе. Теперь холодный металл будто жег ему руку. Он положил его обратно в отделанную бархатом коробочку. Он знал, что этот перстень ему больше не понадобится. Не будет у него своей княгинюшки. Никогда.