Страница 5 из 40
— Павел, мы повенчались, когда я скрывался. Я был ранен и не знал, что со мной будет… Я решил… Мы решили, что так будет лучше всего… обвенчаться, пусть даже тайно…
Яков не сказал почти ничего и тем не менее сказал очень много… Павел прекрасно понял, что должна быть веская причина, чтоб венчаться тайно, да еще когда жених ранен и в бегах… И он был почти уверен, что это была за причина. Что Анна стала женой Якова еще до венчания. Что ж, Яков поступил более чем разумно — не оставил Анну одну наедине с неясным будущим. Это был поступок настоящего мужчины — того, кто берет на себя ответственность и защищает свою любимую женщину от возможных бед. Дмитрию бы стоило поучиться этому у своего сына…
Павел поймал взгляд Якова — он просил его не развивать темы. Но и без безмолвной просьбы племянника он не собирался выспрашивать подробности. Если он и захочет их узнать, он спросит у Якова наедине, без Анны. Когда они будут разговаривать как двое мужчин. Анне незачем знать, что он догадался о причине тайного венчания.
— Знаете, я как вспомню через что надо пройти, чтоб повенчаться как принято — все эти смотрины, церемонии, условности… то поневоле приходит мысль, что венчаться тайно — это благо…
— А ты-то откуда знаешь? Ты же никогда не венчался.
— Так сколько моих сослуживцев за все годы венчалось, и сосчитать не берусь. И на скольких свадьбах мне пришлось побывать… Яков, ты говоришь, что этот снимок можно считать свадебным?
— Да, через некоторое время после того как я вернулся, мы организовали небольшое торжество по поводу начала семейной жизни — только для самых близких.
— А вот это дело. Всем на радость. А то в конце всех свадебных церемоний жених и невеста настолько устают, что иногда на них смотреть без жалости нельзя. А вы такие свежие, такие цветущие… Мне как-нибудь можно будет получить такой снимок?
— Я тебе пришлю потом обязательно.
— Анна, а это, стало быть, ты с родителями, — Ливен взял соседнюю карточку.
— Да, с отцом Виктором Ивановичем Мироновым, адвокатом, и с мамой Марией Тимофеевной.
— Мария Тимофеевна недавно просила меня кланяться тебе в письме от них с мужем, — выдал Штольман тещу. — Да я пока тебе не написал, как-то не до этого было.
— Так можно исправить это упущение. Аннушка, как думаешь, твои родители не будут против визита нежданного гостя? Короткого, перед тем как всем отправиться на ужин. Надеюсь, в Затонске есть хоть один приличный ресторан, где не отравишься и где еда не застрянет в горле? Как насчет ресторана при дворянском собрании?
От вопросов Павла Анна опешила еще больше, чем от его появления у них с Яковом дома. Штольман пришел на помощь жене:
— Ресторан при дворянском собрании неплохой. Конечно, до столичных ему далеко. Но ты не будешь слишком разочарован.
— Анна, тогда нужно послать записку твоим родителям, чтоб они были готовы. А то ждать даму, пока она будет прихорашиваться, и полдня можно.
От этих слов Анна покраснела. Только сейчас она сообразила, что была в неброском домашнем платье, и князь мог посчитать, что она выглядела неподобающе. Она так обрадовалась приезду Павла, что позабыла обо всем остальном. В том числе и о том, как должна выглядеть дама, когда приходят с визитом…
Павел понял, что, не желая того, он смутил Анну. Он поставил на место портрет Мироновых и взял стоявший с ним рядом. Портрет его брата с любимой женщиной и их сыном.
— Так вот какой портрет нашел Саша… Яков, слава Богу, он все же попал к тебе. Я никогда его раньше не видел. Это просто чудо. Не могу разобрать подписи художника, но он настоящий талант. Дмитрий именно такой, каким я помню его в том возрасте, Катенька прелестна. Ты — милый маленький Ливен, весь в Дмитрия.
— Павел, ты не знаешь, с какого портрета срисовали мальчика? С портрета Дмитрия в детстве?
— Возможно. Хотя не совсем уверен. Это мог быть и мой портрет. Мы в детстве были очень похожи, почти как близнецы, с разницей в двадцать лет. Но с возрастом мы все же стали немного разными. А вот ты, Яков, как мне кажется, вне зависимости от возраста полная копия Дмитрия… Чего не скажешь обо мне и Саше…
Яков с Анной знали, что настоящим отцом Саши был он, а вовсе не Дмитрий. Это держалось в строгой тайне, об этом долгие годы знали только они с Дмитрием. А потом узнали и Яков с Анной — от самого Александра.
— Саша похож на меня, в нем сразу виден Ливен, но он не мое отражение. И никогда не был им. Если присмотреться, в нем есть и кое-что от его матери.
— Извини, я что-то в нем ничего от Лизы не увидел…
Павел был в курсе, что про Лизу было известно не только Якову, но и Анне. Что ж, это и к лучшему, не нужно опасаться, что он ненароком скажет то, чего не следовало бы говорить.
— Ты его слишком мало видел, чтоб заметить… Например, когда он задумается, выражение у него точь в точь как у его матери…
Штольман знал это выражение. Видел его не раз.
— А вот когда Саша был совсем маленьким, у него от Лизы было еще больше. Хотя черты Ливенов безусловно преобладали. Да вы и сами можете убедиться.
Павел вытащил золотые карманные часы и щелкнул крышкой. Под внешней крышкой с княжеским гербом оказалось потайное отделение, в которое была вставлена миниатюра. На ней была красивая молодая женщина с малышом. Малыш, и правда, не был копией отца. Да, безусловно, его сын, но всего лишь похож на него, как часто бывают похожи дети на одного из родителей.
— Это прижизненный портрет Лизы. Она изо всех сил держалась, когда художник ее рисовал. Тогда он написал портрет, где мы все вместе, он в моей квартире в Петербурге, и эту миниатюру, которую я постоянно ношу с собой. Вот такие мы, Ливены. Любимые женщины всегда с нами. Даже после смерти… Для нас любимые женщины, как и дети, рожденные ими, очень много значат.
Анна была растрогана. У Павла миниатюра с Лизой и Сашей была в часах. Дмитрий, судя по размеру портрета, тоже часто не расставался с изображением Кати и Якова… А у Якова ее карточка с торжества по случаю начала их семейной жизни хранилась в бумажнике…
— Павел, насчет детей, рожденных любимыми женщинами… Ты знал, что Дмитрий Александрович вписал меня в фамильное дерево Ливенов?
— Нет, он мне этого не говорил. А молитвенника, про который ты сообщил в телеграмме, я никогда не видел.
Штольман достал молитвенник из комода:
— Вот он.
Ливен полистал его, открыл там, где были записи о его семье.
— От Дмитрия осталась Библия, думаю, с этим молитвенником они составляют пару, так как у них одинаковое оформление. В ней тоже есть фамильное дерево, но тебя в нем нет, я это знаю точно. Эта Библия находится в библиотеке особняка в Петербурге, я брал ее в руки уже после смерти брата.
— Думаю, в ней нет и еще кое-чего, раз она стоит на видном месте. Посмотри, пожалуйста, молитвенник еще раз. Обрати внимание на свое имя.
— А что не так? Разве оно написано с ошибкой? Или дата рождения неправильная?
— Павел, я прошу, просто посмотри внимательно.
Ливен вгляделся в страницу. Сначала он не увидел ничего подозрительного. Но затем ему что-то привиделось. Или не привиделось? Неужели Дмитрий был настолько беспечен? Ну ладно, добавил к Ливенам своего внебрачного сына. Это можно понять. Но указать, что его младший брат является настоящим отцом его наследника по меньшей мере опрометчиво… А если кто-то узнает? А если кто-то уже узнал? Не это ли послужило причиной скоропостижной смерти курьера?
— Яков, ты думаешь, Баллинг умер от этого? Когда он понял, что утратил молитвенник?
— Думаю, он испугался до смерти в прямом смысле этого слова… Того, что ты с ним можешь сделать, если молитвенник попадет к бесчестному человеку… Ты же ведь этого бы так не оставил.