Точка

— Ты думаешь, это простой пирог? — сказал пекарь, достав коробку. — Нет, Лем. Ничуть. Я положил туда особую травку. Вернее, несколько особых травок. Здесь таких нет, поэтому европейцы ничего не понимают в пирогах.

Он длинной лопаткой снял пирог с противня. Со звоном подвесных трубочек в пекарню вошел солидный мужчина в коротком пальто и сразу уставился на висящие на стене картинки блюд с ценами.

— Сюй! Сюй! — крикнул По. — Мне нужен второй человек за прилавком.

Из соседнего помещения вышел сонный парень в лиловом китайском халате с перекинутым через плечо полотенцем. По тем временем По упаковал пирог в коробку и обвязал ее шпагатом.

— Сколько? — спросил Искин.

— Это дорогой пирог, — вздохнул пекарь.

— А попробовать можно? — наклонился зашедший мужчина.

— Конечно, — улыбнулся По и показал на своего помощника. — Вот Сюй. Он вам подскажет. Но только одно блюдо.

— Ага.

— Я слушаю, господин, — поклонился Сюй.

Мужчина сдвинулся к лапше за стеклом. За одним из столиков, громко засмеявшись, сказали что-то по-китайски.

— Так сколько? — спросил Искин.

По потер пальцы.

— Две марки, Лем.

— Это такие цены? — придвинулся к Искину мужчина, получивший от Сюя на пробу миску обжаренной лапши с грибами. — Я думал, китайские блюда — дешевые.

Он с шумом втянул в себя лапшу. Жир обмазал ему подбородок.

— На самом деле, стоимость блюд зависит от вложенного в них труда, — с поклоном сказал По. — Цена мясного пирога может доходить до пяти марок.

Мужчина присвистнул.

— Вы же едите самое неприхотливое блюдо, — продолжил По. — Оно стоит десять грошей за порцию. Вкусно?

— Чего?

Посетитель посмотрел на остатки соевого соуса на дне миски. Язык его прошелся по нижней губе, тыльная сторона ладони удалила жир с подбородка.

— А почему мне не дали блюдо подороже? — нахмурился он.

— Вы же сами выбрали лапшу. Сюй.

— Да, — поклонился Сюй, — господин сам выбрал лапшу.

— Потому что он ее уже накладывал! — повысил голос мужчина. — Дайте попробовать… Вон, написано: «Пян-се».

— Пятнадцать грошей, — сказал По.

Он передал Искину коробку. Тот отсчитал две марки. Звякнула касса. Мужчина побагровел и треснул миской по прилавку.

— Вы что, издеваетесь? — крикнул он.

От столиков заоглядывались. По, улыбаясь, поклонился и мужчине, и остальным посетителям отдельно.

— Если у вас нет денег, господин, перед закрытием мы кормим всех нуждающихся.

— Я не нуждаюсь! — Мужчина посмотрел на Искина, грязными пальцами поправил ворот выглядывающей из пальто рубашки, словно он его слегка придушил, и, кашлянув, наклонился к пекарю. — Разбаловал вас Шульвиг. Ничего, придет Штерншайссер, и вас, косоглазых, быстро разучат изображать из себя полноценных людей.

Улыбка на лице По замерзла.

— Вам придется покинуть пекарню, господин.

— Да?

— Иначе я вызову полицию.

— Вы и ниппонцам так говорили? — Мужчина хохотнул. — То-то они заняли почти весь Китай. Сколько там продержалась китайская армия?

— Шесть дней.

— Божественная китайская армия! Смотрю, не слишком надеясь на нее, вы сбежали к нам. Не прогадали, нет? Я почему-то уверен, что половина хваленого Китая разбежалась по укромным уголкам.

Спокойствие покинуло По.

— Вон! — крикнул он.

В руке у него появился широкий нож, которым он на виду у клиентов часто мелко-мелко резал зелень и мясо, показывая мастерство владения инструментом. Сюй выдвинулся из-за прилавка, готовый помочь посетителю найти выход. За столиками тоже поднялись.

Мужчина осклабился.

— Какие вы грозные! — Он обвел помещение чуть выпуклыми глазами, развернулся и подхватил Искина под локоть. — Пошли, дружище. Ей-богу, этой дрянной забегаловке скоро подпустят «красного петуха».

— Но…

Сопротивляться с пирогом в руках было не очень удобно, и Искин позволил мужчине увлечь себя наружу. Они отошли метров на десять и из-под света уличного фонаря нырнули в проход между домами. Только там хватка с локтя исчезла.

Мужчина распахнул пальто и захохотал.

— Видел? Видел? — постукивал он Искина в плечо. — Ох, черти узкоглазые! Скажи, похожи на тараканов?

Он сгибался и разгибался, тряс большой головой, словно кто-то отмочил при нем зверски смешную шутку. Секунд десять чуть ли не рыдал. Искин хотел уйти, но подумал о «красном петухе» и остался.

Мимо них, будто тени, шаркая, прошли несколько человек. Вспыхивали и гасли огоньки сигарет.

— Часто к ним ходишь? — спросил мужчина, отсмеявшись.

— Нет, — сказал Искин.

— И не ходи.

— Почему?

— Ты им сочувствуешь?

Мужчина поймал в кулак ворот пиджака случайного спутника.

— Нет, — сказал Искин. — Пироги вкусные.

Несколько секунд мужчина угрюмо смотрел ему в лицо, затем вдруг подал ладонь:

— Виктор Раухер.

Искин вспомнил разговор с Берштайном о происхождении своей фамилии и называть ее не стал, нырнул в прошлое.

— Георг Шлехтер.

Рукопожатие вышло крепким.

— Здешний?

— Нет.

Раухер недовольно качнул головой.

— Бежал, как понимаю, из Фольдланда?

— Пришлось.

— Почему?

— Юниты, — сказал Искин.

— А-а! — Раухер погрозил ему пальцем. — Здесь тоже все с ума сходили. Мол, юниты заставят всех подчиняться чужому дяде, а женщин — отдаваться по первому требованию. Неплохо, да? Я бы не отказался.

Он ткнул Искина кулаком в бок.

— Да.

Пирог остывал. Где-то позади, в извилистом сумраке, стукнула дверь, вопль включенного на полную громкость приемника вырвался наружу, но тут же заглох. Гавкнула собака. Вверху обозначилось светом окно.

— Пойдем, пропустим по кружке пива, — сказал Раухер.

— Мне нужно домой, — сказал Искин.

— К жене? Жена подождет. Призвание жены — ждать.

— Поздно.

Раухер посмотрел на небо, исчерканное электрическими проводами. Небо густело, разводы черноты плыли по нему абстракционистскими пятнами.

— Темновато. Я тебя потом провожу. Пошли.

Он повлек Искина из прохода.

— Виктор.

— Да?

Они остановились на пешеходной дорожке, разделяющей проезжую часть.

— Я с вами никуда не пойду, — сказал Искин.

Раухер насупился.

Под светом ярко сияющего фонаря на покатом лбу его обозначилась складка. Мясистые щеки застыли буграми.

— Потому что я неадекватно себя веду? — с вызовом спросил Раухер.

— Да.

Раухер фыркнул.

— Бесстрашный Георг!

— Простите.

— Нет, ты мне нравишься. Ладно, иди на все четыре стороны, — Раухер оттолкнул Искина. — Хотя нет, постой, — он поймал Лема за рукав, — хочешь, чего скажу?

В выпуклых глазах его появились нетерпеливые огоньки.

— Хорошо, — вздохнув, сказал Искин, — я слушаю.

Раухер одобрительно хлопнул ладонями по бедрам.

— Скоро… — прошептал он, приблизив губы.

И отклонился, наблюдая за реакцией собеседника.

— Что «скоро»? — спросил Искин.

Раухер хохотнул.

— Не ведешься, да? Скоро все изменится, — подступив снова, негромко сказал он. — Все уже меняется. Тебе разве не видно, Георг?

— Пока нет.

— Скоро все китайцы в стране будут маршировать строем под наши марши. Нет, мы не прогоним их. Мы просто сделаем их шелковыми. Послушными. Потому что великому Асфольду нужны даже такие придурки, как они. Представь, а?

Раухер хлопнул Искина по плечу.

— Как тебе загадка?

— Вряд ли вы заставите маршировать дядюшку По.

— Дядюшку По! — передразнил Раухер. — Это потому что он пока чистый китаец. А если он станет грязным китайцем?

— В каком смысле?

— А ты подумай, Георг. Я тебе скажу: есть люди, которые могут превратить чистого китайца в грязного.

— Пресса?

Раухер расхохотался.

— Иди к жене, Георг. Иди, не смеши меня. Ты, конечно, прав. «Tageblatt» и «Alpenfreund» кого угодно могут смешать с дерьмом, от последнего пьянчужки до нашего похожего на крысу канцлера. Но здесь другой случай.