Музей разочарований

Затем я начала маркировать коллекцию.

Я успокоилась, приведя мысли в порядок. Несколько раз я ловила себя на том, что бездумно смотрю на падающий за окном снег, но меня больше не одолевала грусть и чувство безнадёги. Я скорее летала в облаках и со щепоткой надежды ждала чуда. Но на душе было спокойно.

Я написала Эфу записку, которую подброшу в его шкафчик перед началом уроков в понедельник:

Ты приглашен на открытие «Музея разочарований».

В понедельник, после общественных работ, на чердаке Американского музея естественной истории, в 19:00.

В программе будут динозавры.

Утром, когда я проснулась, комнату описывала извилистая линия предметов и белых карточек. Она забиралась под стол, огибала книжный шкаф, брала в кольцо ножки кровати, прокладывала путь, словно тропа из хлебных крошек.

Прокладывала обратный путь.

НАШИ ДНИ

Я на чердаке музея. Хоть черепа слонов и перенесли в другое место, я знаю, что их призраки всё еще здесь, я слышу их мягкое дыхание из пустых углов комнаты.

Я еще раз проверяю, что ключ, который дал мне отец, в кармане, и напоминаю себе запереть дверь, когда закончу.

Всё готово.

Грейс и Майлз помогли мне протянуть гирлянду с маленькими рождественскими огнями по потолку и чердачным окнам, получилось очень красиво: по стенам бродили крошечные тени. Когда ребята ушли, я повесила на дверь табличку: «Добро пожаловать в Музей разочарований».

Всё, что я принесла в рюкзаке, было расставлено на полу, а рядом с каждым предметом поставлена карточка с описанием. Всё на своих местах.

Семь вечера. На чердаке холодно, и я рада, что на мне толстый свитер. Без жетона метро и кулона с динозавром шея кажется голой. Привычка что-то вертеть в руках никуда не делась, руки нужны чем-то занять, но я пытаюсь просто дышать.

Я знаю, что сохраню воспоминание об этом дне — о пустой комнате и о звуке собственных шагов, эхом отражающихся от стен.

Но сейчас все мои мысли в прошлом.

Я вспоминаю, как мы с Одри рыдали после первого просмотра «Титаника», а потом посмотрели его снова, остановив на моменте, когда у истории Джека и Роуз еще мог быть счастливый конец; как мы лежали на пристани у дома её бабушки, считая звезды; как сияла Одри, когда говорила о Париже.

Я думаю о том, как заразительна харизма Грейс, и о том, как много времени потребовалось Майлзу, чтобы оттаять. Зато теперь он ее никуда от себя не отпустит. На собраниях «Nevermore» я чувствовала свою причастность. Я и не думала, что смогу испытать подобное без Эфа и Одри. Они приняли меня не просто такой, какая я есть, а такой, какой я становлюсь в их компании.

Я вспомнила, как Китс проводил рукой по своим темным волосам, и как мне нравилось за этим наблюдать; как он делал меня счастливой; вспоминала его измену мне с Черисс и осознание того, что я больше не люблю его, а может, никогда и не любила. Но без него не было бы «Музея разочарований».

Я подумала о своих родителях: я унаследовала беспокойный характер матери и рвущуюся наружу энергию отца. И все равно у них было много общего. Динозавры, наблюдение за птицами и друзья — обычная, но такая чудесная, волшебная и совершенная любовь.

Я помню, как плакала Эллен, и как стыдно было Джорджу. Я думаю о том, что у них было, и что в итоге осталось.

И, конечно, я думаю о тебе, Эф.

Когда мы встретились, крошечный Супермен вложил твою руку в мою, и ты нежно сжал мои пальцы.

Мы увидели, как целуются твои родители, а потом ты сказал мне, что в музее живет настоящий динозавр, и мы оба хотели в это верить.

Кровь заливает твое лицо, после того, как я ударила тебя, у меня после этого еще несколько дней костяшки болели.

7:05. 7:10.

Я не знаю, что принесет нам будущее, но я помню.

Я нервничаю, и ладони начинают потеть.

7:25.

Я начинаю нервничать и впадать в отчаяние, когда ты наконец приходишь, Эф.

Ты застыл в дверях, руки в карманах пальто, шапка натянута на уши. Осматриваешь комнату, свет, предметы на полу — всё, что между нами осталось.

— Привет, — говорю я мягко, пытаясь заманить тебя внутрь.

— Что это? — спрашиваешь ты, и я слышу ярость галактик в твоем голосе, слышу, как всё рушится во вселенной.

— Это для тебя.

Ты не двигаешься.

— Обертка от «Кит-Кат»? Спасибо, Пэн.

— Нет, это музей. Музей нашей истории.

Твои глаза сужаются, плечи напрягаются, и ты делаешь шаг вперед — один, затем другой — и осторожно рассматриваешь другие предметы.

Ты останавливаешься перед запиской от Китса, в которой он звал меня на свидание.

— Серьезно?

— Если бы не она, мы бы не поцеловались в комиссионном магазине.

Ты поднимаешь на меня глаза, по лицу невозможно понять, о чем ты думаешь.

— А это?

— Глиняный осколок, я нашла его на пляже залива Дэд Хорс.

Ты ждешь.

— Это заставило меня задуматься обо всём, что мы потеряли, обо всём, что ушло. Но еще о том, что пришло взамен.

Ты поднимаешь кулон с динозавром, и я вижу, как воспоминания о том вечере проносятся в твоей голове; воспоминания о том, как твой мир рухнул.

— Эф, мне жаль, что я причинила тебе боль. Мне так жаль. Я хочу, чтобы ты знал, как сильно я сожалею об этом. Просто твои слова... Ты, черт возьми, напугал меня.

Ты внимательно смотришь на кулон, затем поднимаешь взгляд, на твоем лице мелькает тень улыбки.

— Следи за языком, Пенелопа, — говоришь ты.

Я нервно поднимаю и опускаю руки, а потом делаю шаг к тебе.

— Эта неделя без тебя стала худшей за всю мою жизнь. С того вечера в музее моё сердце болит — буквально, физически, словно его пронзают ножом.

Ты вздрагиваешь, ковыряешь ботинком пол.

— Прости, что я вывалил это всё на тебя. И я понимаю, почему ты не хочешь быть со мной... после всего этого... Миа, Отом... После того, что сделал мой отец...

Я вижу, как ты снова опускаешь броню, с лица слетают эмоции, ты словно готовишься защищаться.

— Нет, это не так. Не сейчас. Пожалуйста, ты должен это знать.

Я тянусь, чтобы взять тебя за руку, но останавливаюсь на полпути, неуверенная, заслужила ли я тебя.

— Эф, посмотри на меня. Посмотри на меня. Тем вечером ты разбил мне сердце.

Ты усмехаешься.

— Я разбил тебе сердце?

Я поспешно качаю головой.

— Да, разбил, слегка. Но его разбил и Китс, и Одри, и Грейс, и Майлз, и Оскар, и Мэй... и наши родители...

Ты морщишься.

— И я знаю, что разбила твоё. И мне очень, очень жаль... Но, Эф, что если все эти разочарования были не просто так? Может, благодаря им мы и оказались здесь?

— Где здесь? — спрашиваешь ты.

И я вижу тебя маленьким кареглазым Суперменом, который смело показывал мне динозавров и рассказывал, что последний в мире живет в этом музее, пробираясь ночами по пустым залам. Но я вижу и нынешнего тебя: вязаная шапка, челка на глазах, ты выше меня и такой красивый, знакомый, добрый, с поразительной способностью меня раздражать, но самое главное, что я узнала тебя и с другой стороны.

Моё сердце громко бьётся. Все слишком по-настоящему.

Я делаю шаг к тебе, так близко, как только могу.

Я никогда не забуду того, что происходит дальше.

— Эф, мне так тебя не хватает, — говорю я и, встав на носочки, целую тебя очень-очень нежно в переносицу, ведь я сломала её тебе в детстве, целую плечи — левое, затем правое, ведь я толкнула тебя тогда, целую твоё сердце — ведь я его разбила.

— И, Эф, я люблю тебя. — Целую тебя в губы, делясь с тобой своей любовью, печалью и осколками, которые до сих пор внутри.

— Хм, — говоришь ты, слегка отстраняясь, чтобы видеть моё лицо, но всё еще очень крепко держа меня в объятиях, — а это было не так уж плохо.

— Ты хотел сказать, это было обалдеть как круто?

А затем я беру тебя за руку.