Страница 8 из 26
Этот новый подход к выводным складывался одновременно с возникновением рынка купли-продажи крепостных. За некоторыми исключениями, возможно, купля-продажа отдельных крепостных (то есть отдельно от земли) началась только во второй половине XVII в. и совершалась на первых порах околичными путями: бывшему владельцу платились деньги за беглых крепостных, живущих теперь в имении нового хозяина, или же крепостного отдавали в заклад под невозвращавшийся долг. Лишь с 1675 г. стало возможно записывать купчие на отдельных крепостных (без земли). И только в 1688 г. вышел указ «учинить» в Поместном приказе специальные Записные книги крепостей на крестьян. Именно с этого момента продажи всякого рода стали, похоже, стремительно расширяться. Единственным доступным нам статистическим показателем, по всей видимости, может считаться число «околичных продаж», зарегистрированных в Новгороде: 4 в 1667–1676 гг., 7 в 1677–1686 гг., 124 в 1687–1699 гг.59 Установить, какой могла быть общепринятая ставка за крепостную девку брачного возраста, не представляется возможным, поскольку большинство крепостных продавались семейными группами. Однако во время одной из сделок 1689 г. девушку в брачном возрасте продали за 10 рублей. Это была внушительная сумма, гораздо выше 2–4 рублей, которые платились за незамужнюю крепостную в 1730–1740-х гг. Почти все известные нам цены за группы крепостных в конце XVII в. были выше цен за подобные группы в первой половине XVIII в.60 Возможно, это типично для становления рынка новых товаров, в данном случае крепостных без земли – сначала цены высокие, а затем, по мере расширения объемов продаж, продавцы и покупатели выходят на цену, обеспечивающую равновесие спроса и предложения. Резкий скачок в размере выводного в 1690-х гг. был почти несомненно отражением высоких цен, назначавшихся за крепостных без земли, когда они впервые стали появляться на рынке в более или менее значительном количестве.
Шаблон «отпускной бумажки» – имя-фамилия женщины и ее мужа, сумма выводного (если указана), владелец отпускающий и владелец принимающий невесту – не раскрывает нам человеческой драмы, которая наверняка в некоторых случаях предшествовала ее написанию, но иногда дает кое-какие намеки. Отпускное письмо от 1691 г., оформившее согласие ржевского помещика отпустить вдову по уплате 5 рублей с оговоркой, что он в будущем получит по 3 рубля за каждую из трех ее дочерей, когда они будут выходить замуж, говорит нам не только о скачке в размере выводного в 1690-х. Чем это вдова и дочери так привлекли крепостного крестьянина Волоколамского монастыря, что он готов был заплатить подобную цену, и откуда у него взялись деньги? А как насчет крепостного крестьянина-отца, который сам оформил отпускное письмо дочери и забрал себе плату? Надул ли он таким образом своего владельца, и не могло ли это быть обычным делом в местностях, где крепостные жили в маленьких деревнях вдали от глаз хозяина? Мошенничество приказчиков должно было быть весьма распространено, как показывает эпизод с крепостными Андрея Безобразова. 9 марта 1670 г. приказчик с. Ивашково Владимирской губернии отписал Безобразову, что, мол, собрал по 50 копеек выводного за каждую из трех девок, отпущенных в замужество. 13 марта крепостные того же села послали челобитную с нижайшей просьбой избавить их от многих лишений, жалуясь, что приказчик на самом деле взыскал по 60 копеек за каждую отпущенную девушку, а трех других отпустил, поимев по 2 рубля с четвертью с каждой, доложив при этом Безобразову, что не получил с них никаких выводных, так как они, мол, поменяны были на привозных невест. Еще ивашковские плакались, что приходится платить по 1 рублю 20 копеек и более за вывод девок из соседних деревень, а в следующем предложении просили снизить гужевые повинности61. Крепостные явно пытались выжать какую-нибудь выгоду для себя из разницы в местных ставках за вывод невест и доноса о приказчиковых злоупотреблениях.
Челобитные, поданные Безобразову (по случайному совпадению в марте 1670 г.) из деревни Суздальской губернии, свидетельствуют о том, что крестьянская община могла чинить препятствия браку с не меньшим, по крайней мере, успехом, чем какой-нибудь помещик того времени. Артем Семенов жалуется, что соседи отказываются отдавать своих дочерей замуж за его сына Фролку, потому что, по их мнению, Артем с женой до смерти забили Фролкину первую женку. Артем клянется, что это враки. Безобразов получает отдельное сообщение от местных крепостных крестьян, что Фролка жену свою колотил. Фролка в своей челобитной плачется, что ни одна семья в деревне не хочет выдать дочь за него и из соседних деревень не отдают: требуют выкупа в 5 рублей, а то и более, а ему платить не по силам. Это была, по-видимому, учтивая форма отказа жениху62.
Если очевидно, что пятирублевый выкуп являлся непреодолимым препятствием для брака в округе Фролкиной деревни, то с какого уровня выводное становилось серьезной помехой для ищущего себе невесту крестьянина? Типичный заработок крестьянского труда вне деревни в среднем равнялся 3 копейкам в день, каменщикам платили около 8 копеек за день. Сложить обычного типа печку могло обойтись крестьянину примерно в 1 рубль 70 копеек; ведро водки, выставлявшееся семьей жениха на свадьбу, стоило 55 копеек63. В конце XVII в. выводное в размере 50 копеек могло, вероятно, позволить себе большинство крестьянских дворов. Два или более рублей за вывод отнимали, наверное, надежду у многих потенциальных женихов, но сохранившиеся отпускные бумаги, где указан размер платы такого порядка, свидетельствуют о том, что были крестьяне, способные столько заплатить. Обычные выводные в начале XVIII в. зачастую были ниже 50 копеек, но поднимались и до 1, а в некоторых районах до 2 рублей64. Обычное для XVII в. выводное не могло помешать большинству крепостных подыскать себе невесту или не крепостным жениться на крепостной.
Так или иначе, кладка, которую отец жениха должен был выложить отцу невесты, влияла на выбор жен, скорее всего, больше, чем выводное. Сведения о том, сколько крестьяне XVII в. запрашивали друг с друга за выдачу дочерей замуж, достались нам единственно от группы владений, принадлежавших солотчинскому монастырю в Рязанском уезде, и относятся к концу 1680-х и 1690-м гг. В тот период отцы женихов из Солотчинских поместий платили кладку в 3–4 рубля; в одном случае отец потребовал за свою дочь 6 рублей, в другом – снизил плату до двух, потому, вероятно, что зять не забирал дочку, а шел жить в их двор65. Стремление самих крестьян получить солидную цену за дочерей действительно являлось, как жаловались Солотчинские крепостные в челобитных архимандриту, камнем преткновения в приобретении невесты66. В то время как до 1696 г. выводное Солотчинские крепостные платили сравнительно скромное – 25 копеек. В ноябре 1696 г. монастырь попытался поднять ставку, по крайней мере в одном из владений, до 3 рублей. Крепостные воспротивились, и ставка была понижена до 2 рублей или же «по рассмотрению» старца, отвечавшего за деревню. Когда в 1708 г. девушка вышла замуж в другую деревню, монастырь взыскал всего лишь 1 рубль выводного67. То есть монастырь в 1696 г. сделал попытку собирать за вывод столько же, сколько крестьяне брали за своих дочерей. Как и Шереметев, монахи в результате пошли на попятную.
Необходимо признать, что дворяне XVII в. позволяли крепостным женщинам уходить в замужество потому, что им была ясна двусторонняя природа движения невест: их девки покидают имение, но их мужики приводят к ним своих невест, и так будет продолжаться при условии, что соседские помещики следуют тому же обычаю. Крестьяне сами понимали, что брак предполагает многосторонний обмен дочерьми, как солотчинские крепостные толковали это в челобитных архимандриту. 12 из 18 отцов, просивших его содействия в приобретении жен для сыновей в свадебный сезон с сентября 1693 по февраль 1694 г., напомнили ему, что они отдали своих дочерей по его указу и ожидали, соответственно, компенсации такого же рода. Типичной была челобитная Васьки Климентева от 1694 г. В октябре мне приказали выдать дочь за сына Леонтия Подшивалова, мой сын Тимошка достиг совершеннолетия, моя жена немощна, у Захара Афанасева есть дочь брачного возраста, пожалуйста, прикажи ему выдать ее, чтобы мой дом не погиб, писал он68. То, что в представлении крестьян могло быть обменом между дворами в одном и том же имении, дворяне XVII в. понимали, по всей видимости, как обмен среди многих имений.
59
Маньков А. Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М.; Л.: АН СССР, 1962. С. 193–217. Вполне, как представляется, обоснованное утверждение, что Борис Морозов покупал крепостных без земли еще до 1650 г., находим у Петрикеева: Крупное крепостное хозяйство. С. 156–157. Ссылки на «купленных крестьян» встречаются иногда в переписке Андрея Безобразова: Архив стольника. С. 230–231 (1671), 650 (1681).
60
Маньков А. Г. Развитие. С. 210–211; Борисов В. Помещичье хозяйство. Цена людей в конце XVII века // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских. 1898. Кн. 4. Смесь. С. 22–24.
61
Архив стольника. С. 441–442.
62
РГАДА. Ф. 1257. Оп. 1. Д. 3. Л. 402–403 об.
63
Hellie R. The Economy and Material Culture of Russia, 1600–1725. Chicago: University of Chicago Press, 1999. Р. 419, 450–451, 139, 105.
64
ГИМ ОПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 1а; Д. 148; Ф. 229. Оп. 1. Д. 4. Л. 79; РГАДА. Ф. 615 (Крепостные книги местных учреждений XVI–XVIII вв.). Оп. 1. Д. 8526 (Пошехонье, 1704–1710); Д. 8529 (Пошехонье, 1714). Рязанский уезд, о котором позже пойдет речь, был одним из первых, где двухрублевое выводное стало нормой.
65
РГАДА. Ф. 1202 (Солотчинский Рождественский мужской монастырь). Оп. 1. Д. 265, 324, 451, 502; Доброклонский А. П. Солотчинский монастырь, его слуги и крестьяне в XVII веке // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских. 1881. № 1. С. 72.
66
Полное исследование брака среди солотчинских крепостных в 1690-х гг. можно найти в работе: Бушнелл Д. Борьба за невесту. Крестьянские свадьбы в Рязанском уезде 1690-х гг. // Русский сборник. М.: Модест Колеров, 2006. № 2. С. 81–98.
67
РГАДА. Ф. 1202 (Солотчинский монастырь). Оп. 1. Д. 499, 502.
68
РГАДА. Ф. 1202. Оп. 1. Д. 324. Л. 29. Остальные челобитные см.: Там же: Л. 4, 5, 8, 13, 14, 18, 19, 25, 26, 27, 28. Я разбираю обычай, бывший в ходу у крестьян в солотчинских поместьях и требовавший, чтобы архимандрит приказал им выдать дочь замуж: Бушнелл Д. Борьба за невесту. Вкратце, это позволяло им избежать бесчестного, по их разумению, поступка – добровольной выдачи дочерей.