Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Дворян, которые запрещали или разрешали браки на стороне, можно иногда определить по церковным метрическим книгам. В шести маленьких деревнях вокруг Никольского в Рязанском уезде в 1781 г., например, было зарегистрировано два брака между вельяминовскими крепостными, четыре между окороковскими и по одному между хлудневскими и левоновскими. Из венчавшихся в том году в Никольской церкви ни одна пара не была из разных вотчин216, что не могло быть совпадением – эти помещики явно требовали, чтобы их крепостные мужики и девки женились друг на друге. Таким же образом в приходской церкви села Талеж в Серпуховском уезде Московской губернии в 1803 и 1805–1817 гг. венчано было всего восемь пар крепостных из деревни Бершово, принадлежавшей тогда Федору Колтовскому: в трех случаях невесты и женихи были из Бершово, а в пяти бершовские мужики взяли невест из вотчин Колтовского в других уездах. Колтовский не жалел усилий, чтобы заставить своих крепостных жениться только друг на друге217. Но в то время как одни владельцы маленьких вотчин по-кощеевски стерегли своих крепостных женщин, другие доверялись кругообороту невест на рынке. Во второй половине 1850-х гг. Бершово принадлежало Андрею Боборыкину, и метрическая книга талежского прихода за тот период показывает, что его мужики приводили жен со стороны, что практически неизбежно предполагает уход некоторых его девок из вотчины в связи с замужеством218.

Вероятно, не меньшее число вотчинников подняли обычные выводные до необычных уровней. В куракинских владениях в 1770-х гг. вывод стоил 15 рублей – тот же уровень, что и у Орлова в эти годы; 10 рублей Куракины выделяли в общинную копилку, 5 брали себе219. В 1767 г. генерал Михаил Голицын, брат вице-канцлера Александра Голицына, послал Инструкцию в свое Троицкое имение в Пермской губернии, в которой женщинам разрешалось выходить замуж на сторону (при условии, что они не были наследницами своего двора) по уплате неуточнявшихся (то есть, по всей вероятности, обычных для этой местности) выводных220. В 1789 г. он взял 10 и 15 рублей за вывод невест из его сулостской вотчины в Ростовском уезде и распорядился отдать эти деньги в приходскую церковь. В 1794 г. он истребовал по 50 рублей за каждую из двух девок, ушедших из его сулостской вотчины в замужество, и взял деньги себе. Во всех четырех случаях, по словам бурмистра, девки были такие бедные, что никто из своей вотчины не брал их в жены221. Возможно, Михаил Михайлович предпочитал держать крепостных женщин в своей вотчине, но готов был делать исключения и – к 1794 г. – получать от них свою выгоду.

В районе 1800 г. 100 рублей было типичным размером вывода, например в имении княгини Дашковой, Коротово в Череповецком уезде Новгородской губернии, а также в вотчинах Шишкиных и Орловых222. Выводные продолжали расти. Владимир Орлов-Давыдов (1809–1882), внук Владимира Орлова, в 1831 г. унаследовал некоторые орловские имения и семейное Уложение: он позволял женщинам выходить замуж на сторону за выводные, которые были выше и более стандартизированы, чем у деда223. Никита Панин (1801–1879), министр юстиции при Александре I и Николае I, получивший через жену другие вотчины Орлова, в том числе сидоровское и городецкое, позволял обмен невестами без выводных, отпускал девок замуж на сторону, беря за вывод свыше 200 рублей, и штрафовал незамужних взрослых женщин224.

Из обширной документации, оставшейся от Глебовых-Стрешневых, видно, что с 1815 г. вплоть до отмены крепостного права женщины из их многочисленных вотчин в Ярославской, Костромской, Тверской, Владимирской, Псковской, Московской, Тульской, Орловской и Симбирской губерниях выходили замуж в чужие владения (и явно делали это и до 1815 г.) и соседи отвечали им тем же. В вотчинной переписке иногда отмечается, что Сидор, например, хочет отдать свою дочь замуж на сторону и считает нужным напомнить хозяевам, что он сам ранее приобрел невесту для сына из соседней вотчины. С 1815 г. и далее Глебовы-Стрешневы взимали выводные в размере 250 или 350 рублей, при этом по более высокой ставке брали с более зажиточных дворов и только в отдельных случаях ставка снижалась (до 225 рублей, например) для женщин из бедных дворов225. Как и Владимир Орлов, многие владельцы крестьян понимали, что, устанавливая выводные на уровне или выше растущей рыночной цены бракоспособной крепостной девки, они не остаются в убытке, когда женщины выходят замуж в чужие владения.

К 1800-м гг. многие помещики были нацелены на извлечение максимума прибыли из замужества крепостных на сторону, и Шереметевы более откровенно, чем кто-либо. Из шереметевских отпускных грамот первой половины XVIII в. видно, что Петр Борисович (1713–1788) взимал тогда либо номинальный вывод, либо вообще никакого, а уже в инструкциях, разосланных по его многочисленным имениям в 1764 г., вывод устанавливался, в зависимости от зажиточности двора, на уровне 10, 20 или 30 рублей; 20 и 30 рублей значительно превышали тогдашнюю рыночную цену бракоспособной крепостной девки. Более того, если хозяйственная деятельность девкиного отца приносила больше 500 рублей в год, она не могла уйти без личного разрешения барина226. Понятно, что в таких случаях он назначал особую цену.

Николай Петрович Шереметев, вошедший в наследство с 1788 г., поднял на следующий же год обычную ставку до 40, 80 или 120 рублей, а в 1790 г., как минимум в своих вотчинах на севере Центральной России, где многие из его крепостных занимались не сельским хозяйством, а ремесленным и торговым делом, – до 100, 150 или 200 рублей. В 1796 г. он объявил, что будет лично определять выводные для дворов, чье состояние перевалило за 1000 рублей. С другой стороны, в том же году он установил более низкий тариф для своих пахотных крестьян – 40, 80 и 120 рублей, а бедным дворам, по крайней мере в Вощажниковской вотчине Ростовского уезда, которые жаловались на бремя других поборов, разрешил рассчитываться пряжей и холстом. В 1800 г. он отменил плату натурой и – по меньшей мере в торговых селах – снизил денежную ставку для беднейших дворов до 50 рублей, подняв при этом до 200 рублей ставку среднезажиточным дворам с капиталом от 500 до 1000 рублей и оставив за собой решение, сколько брать с богатых дворов. В 1803 г. он увеличил выводные для пахотных крестьян до 100, 150 и 200 рублей; если бедный двор не мог собрать минимальной платы, им можно было все же выдать своих дочерей на сторону на взаимообразной основе, но только с его личного одобрения227. Когда же богатейшие дворы выдавали своих дочерей в чужие руки, ему случалось в отдельных случаях истребовать тысячи рублей. По вступлению в наследство в 1809 г. Дмитрий Николаевич Шереметев сохранил ту же шкалу расценок и ту же прерогативу определять размер платы для особо богатых228.

Шереметевы вполне сознательно обратили замужество своих крепостных на сторону в существенную статью дохода229. С другой стороны, и в XVIII, и в XIX вв. они позволяли девкам из обнищалых (по информации выборных и бурмистров) дворов выходить замуж на сторону безвыводно230. Лишь в редких случаях запрещали они замужество на сторону – как, например, в 1834 г. двору в Вощажниково, чья задолженность по оброку была больше минимального сторублевого выводного. Эти деньги лучше пустить на оплату долга, распорядилась вотчинная контора, проявив таким образом поразительное непонимание того, кто именно платит выводное и что эта трата ложится на двор жениха, а не невесты231.

216

ГАРО. Ф. 627. Оп. 249. Д. 55. Кн. 27.

217

ЦИАМ (Центральный исторический архив Москвы). Ф. 737 (Серпуховское духовное правление). Оп. 1. Т. 3. Д. 3745. Материалы за 1804 г. отсутствуют.

218

Там же. Д. 3752.

219

Семевский В. И. Крестьяне в царствование. Т. 1. С. 316; Коган Е. С. Волнения крестьян пензенской вотчины А. В. Куракина во время движения Пугачева // Исторические записки. 1951. № 37. С. 124.

220

Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. M.: Тип. А. И. Мамонтова, 1897. Ч. 3. С. 337–338.

221

ГИМ ОПИ. Ф. 14 (Голицыных). Оп. 1. Д. 3097. Л. 5, 14–14 об.; Д. 3101. Л. 1, 4, 8.

222

Черты из жизни кн. Е. Р. Дашковой // Русский архив. 1864. № 5–6. Кол. 584; ГИМ ОПИ. Ф. 182. Оп. 1. Д. 8. Л. 202.

223

Тасева Г. Организация управления. С. 312, 330. К сожалению, Тасева не сообщает размер новых выводных.

224

РГАДА. Ф. 1274 (Панины и Блудовы). Оп. 1. Д. 1268. Л. 17 об., 28 об. – 30, 35–36 об.

225

ГИАМ. Ф. 1614 (Семейный фонд Глебовых-Стрешневых). Оп. 1. Д. 278. Л. 1, 28–28 об.; Д. 279. Л. 35–35 об., 46–46 об., 48–49, 54–55; Д. 281. Л. 2–2 об.; Д. 283. Л. 14–14 об., 55–56; Д. 288. Л. 4; Д. 288. Л. 75–76 об.; Д. 290. Л. 1–52; Д. 297. Л. 1–41; Д. 302. Л. 6–9.

226

Щепетов К. Н. Крепостное право. С. 269–285, полный текст, посланный в юхотскую вотчину; правила, касающиеся брака: Там же. С. 272, 274, 281–282. Точно такой же свод правил был в том же году послан в имение Шереметевых в Муромском уезде: Довназапольский M. Т. Материалы для истории вотчинного управления в России // Университетские известия. Киев. 1904. № 7. С. 79–96; 1905. № 8. С. 97–103. Относительно более раннего периода см.: Крепостные книги Ростовского уезда. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 9159. Л. 44 (1733); Д. 9177. Л. 17, 21, 23 об. (1750); Д. 9180. Л. 4 об. – 5 об., 12–12 об., 15 об. (1751).

227

РГАДА. Ф. 1287 (Шереметевы). Оп. 3. Д. 555. Л. 9, 11, 21, 49–50; Щепетов К. Н. Крепостное право. С. 78; Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России. С. 140; Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII – первой половине XIX в. (на материалах вотчин Шереметевых). Л.: Наука, 1981. С. 48–49.

228

К вопросу об очень высоких ставках выводных: Гарелин Я. П. Город Иваново-Вознесенск, или бывшее село Иваново и Вознесенский посад. Шуя: Тип. Я. И. Борисоглебского, 1884. Гл. 1. С. 111; Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России. С. 140; Прокофьева Л. С. Крестьянская община. С. 49. По ставкам Дмитрия Николаевича: РГАДА. Ф. 1287. Оп. 3. Д. 791. Л. 1–8 (1821); Д. 1217. Л. 18 (1834); Д. 1837. Л. 1–4 (1848); De