Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Аргумент о том, что крепостные девки имеют право выходить замуж, даже если для этого приходится покидать родное имение, оказался внушительным. Понимание этого поможет разобраться в том, как в XVIII в. русские крестьяне, будь они крепостного или иного состояния, и дворяне относились к крестьянскому браку. Крепостные, выдвигавшие подобный аргумент, не имели, конечно же, в виду, что их дочери должны сами выбирать себе мужей. Устоявшееся представление о том, что в крестьянской семье отец и мать выбирали супругов своим детям, не обращая внимания на предпочтения самих детей, несомненно является преувеличением. Тем не менее в начале XVIII в., когда браки в крестьянской среде заключались фактически между детьми – девочками и мальчиками, зачастую не старше 15 лет, – родительское мнение оставалось, как правило, решающим115. Не было у крепостных и обычая, чтобы девушки сами решали, выходить им замуж или нет в принципе. Как мы поймем из 2 главы, крепостные в поисках невест для своих сыновей нередко требовали, чтобы их владельцы принудили других отцов отдать замуж своих противящихся браку дочерей. С крестьянской точки зрения, выход замуж был, в зависимости от обстоятельств, либо дочерним правом, либо обязанностью.

Вред, на который ссылались крестьяне и который был понятен Шереметеву и монахам Александро-Невской лавры, был почти наверняка морального порядка: девки, «век не сочетавша браками». Вредно было именно засидеться в девках: все девки (так же как все парни) должны были вступать в брак. Крестьянские пословицы и поговорки, собиравшиеся в основном в XIX в., но вряд ли сильно изменившиеся с 1700 г., выставляют девку-вековуху злобной старой бабой, даже и не настоящей бабой вовсе, потому что не стала она ни женой, ни матерью. Этнографические записи XIX в. свидетельствуют, что к бобылкам относились как к дармоедкам, не имевшим определенной роли в семье и посему не заслуживавшим уважения, как к никчемным и отверженным, если только безбрачие не было с их стороны сознательным решением или правдоподобной имитацией оного – сохранить целомудрие по религиозному призванию116. Обречение женщин на противоестественный образ жизни должно было казаться крестьянам начала XVIII в. настолько в корне несправедливым, что они положили это в основу своих челобитных – Шереметеву, который немедленно пошел на уступки, и монахам Александро-Невской лавры, которые – вероятно, в силу собственного религиозного призвания – сначала отклонили просьбу, но в конце все-таки тоже уступили. Моральный довод потому возымел действие, что вотчинники разделяли мнение своих крестьян о противоестественности незамужнего состояния для взрослой женщины. Они ведь тоже стремились найти подходящих женихов своим дочерям.

Крестьянское убеждение, что старая дева – существо не просто несчастное, но и явление противоестественное, оправданно в таком обществе, где взрослые незамужние женщины были действительно редкостью и если не вели затворнический, религиозный образ жизни, то являлись умственными или физическими калеками. Более того, в тех многих больших деревнях, где все до одного мужчины и женщины состояли в браке, в их числе должны были быть и ограниченно дееспособные. Универсальный брак и боязнь, что дочери могут остаться в девках, были тесно взаимосвязаны.

Моральное обоснование ходатайств крепостных к своим владельцам об отмене выводных сборов, грозивших оставить их дочерей в девках, было настолько убедительным, что действовало даже без страшащей перспективы бунта, который подкрепил требования британских рабочих XVIII в. о помощи, когда взлетели цены на хлеб. Моральный довод был столь весом, что действовал даже тогда, когда жалоба на причиняемый якобы вред была заведомо безосновательной. Когда вощажниковские крепостные говорили Борису Шереметеву, что некоторые из их дочерей никак не могли найти женихов в родной вотчине, они почти наверняка грешили против истины. Вощажниково было огромным имением с населением в 1910 крепостных мужиков, 1911 женщин в 1765 г. и, вероятно, порядка 2500–3000 крепостных в начале XVIII в.; его деревни были раскиданы по территории более 130 квадратных километров117. Поскольку имение было по площади столь обширным, естественно, что многим из его крепостных удобнее было свататься к соседям по другую, близкую сторону вотчинной границы, чем искать невест в отдаленных деревнях того же имения. Однако с населением такого размера демографическая автаркия представляется вполне реальной. Фельдмаршал от споров на этот счет воздержался.

Глава 2

ДВОРЯНЕ ОБНАРУЖИВАЮТ СОПРОТИВЛЕНИЕ КРЕСТЬЯНОК БРАКУ И РЕАГИРУЮТ НА НЕГО

До 1750-х гг. мало кто из дворян чинил препятствия замужеству своих крепостных женщин за пределами своих владений или проявлял интерес к возрасту, в котором их крепостные вступали в брак. После 1750 г. многие помещики – по крайней мере, владельцы крупных имений, составлявшие подробные инструкции по их управлению, – напрямую вмешивались в браки своих крепостных и в общих устанавливаемых правилах, и в конкретных случаях. Их могло беспокоить то, что их крепостные девки не выходят замуж или что выходят недостаточно рано, тормозя таким образом образование тягла, ядром которoго в большинстве имений являлась супружеская пара. Проблема эта не была вымыслом душевладельцев: когда выяснилось, что в некоторых имениях женщины действительно отказываются выходить замуж, многих помещиков это побудило ввести правила terminus ante quem. В этих правилах иногда устанавливался предельный возраст вступления в брак и для мужчин, но большинство мужиков и так были не против жениться. Когда соседские девки противились замужеству, женихи обращались к своим владельцам за помощью. Зачастую именно эти просьбы открывали помещикам глаза на существование проблемы женского отношения к браку. Весьма возможно, что некоторые помещики начали требовать, чтобы их крепостные девки выходили замуж в своих вотчинах, потому что их тревожили трудности мужиков в поиске невест: выход замуж на сторону мог еще усугубить нехватку незамужних девок.

Петр Бестужев-Рюмин (1664–1743) – единственный вотчинник, о котором известно, что в первой половине XVIII в. он ввел правило относительно возраста выхода замуж. Проблема, которую он таким образом думал решить, состояла не в нежелании крепостных девок выходить замуж, а в их добрачном блуде. Бестужев узрел эту проблему лишь потому, что впал в немилость при дворе. В 1712 г. Петр I определил его гофмейстером к своей племяннице, вдовствующей герцогине курляндской Анне Иоанновне118. Бестужев заведовал финансами Анны, «присматривал» за соблюдением интересов России в герцогстве и в какой-то момент попал к Анне в любовники. В 1727 г. он был вызван в Санкт-Петербург для расследования обвинения в обогащении за счет Анны Иоанновны. К его возвращению назад место в кровати Анны уже было занято Эрнстом Бироном. В 1728 г. Бестужев был арестован после того, как Анна обличила его в расхищении ее имения (тут она как минимум преувеличила) и в дворцовой интриге, в которой была замешана его дочь. После вступления на трон, с Бироном в свите, в 1730 г. Анна сослала 66-летнего Бестужева в «дальние селения», которыми оказалось его имение вдоль северного участка р. Шексны на севере Новгородской губернии. Бестужеву там принадлежали обширные владения. В двух селах были приходские церкви, и он жил по очереди то в одном, то в другом: в Люковеси в 10 километрах на запад и в Городище в 8 километрах на юг от маленького городка Череповца – оба на берегах Шексны. Более мелкие деревни были разбросаны промеж них в густых лесах, частично уходя глубже в чащу119.

115

Фактических сведений о брачном возрасте крестьян в первой половине XVIII в. весьма мало, поскольку в приходских книгах большинства епархий возраст при вступлении в брак не отмечался вплоть до XIX в. (во многих случаях до 1830-х гг.). Я согласен с Даниелем Кайзером (Кайзер Д. Возраст при браке и разница в возрасте супругов в городах России в начале XVIII в. // Сословия и государственная власть в России. XV – середина XIX в. М.: МФТИ, 1994. С. 225–236), что, хотя некоторые крестьяне вступали, возможно, в брак в минимально дозволенном законом возрасте (12 лет для девочек и 15 для мальчиков), большинство девочек, вероятно, выходили замуж позже. Судя по тому, что солотчинские крепостные отцы говорили в своих челобитных, отказываясь выдавать замуж дочерей, в конце XVII в. обычным возрастом брака у девушек было 14–15 лет. Бушнелл Д. Борьба за невесту. С. 92. Как мы знаем из описания Бестужева-Рюмина от 1737 г. своего пошехонского имения (см. следующую главу), многие девушки выходили замуж в 20 лет и позже.

116

Тульцева Л. А. Чернички // Наука и жизнь. 1970. № 11. С. 80–82; Громыко М. M. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М.: Наука, 1986. С. 103–104; Миронов Б. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. Т. 1. 3-е изд. С. 161; Worobec C. Peasant Russia. Family and Community in the Post-Emancipation Period. Princeton: Princeton University Press, 1991. Р. 4, 264; Зимин В. И., Спирин А. С. Пословицы и поговорки русского народа. Объяснительный словарь. М.: Сюита, 1996. С. 264–265.

117

Щепетов К. Н. Крепостное право. С. 326; De