Страница 12 из 26
Возможно, разграничение вдоль р. Окиа было природного происхождения: к северу очень мало свидетельств попыток владельцев контролировать браки своих крепостных, к югу же очевидно, что по крайней мере в крупных имениях некоторые владельцы действительно запрещали заключение браков через границы владений. В Рязанской области Ока протекает примерно по границе между плодородными южными и неплодородными северными землями. Можно предположить, что растущие амбиции дворян XVIII в., владевших значительными земельными угодьями на юге, желавших производить зерно на продажу и, вследствие этого, вводящих барщинный труд, побудили их сконцентрироваться на максимальном увеличении количества трудовых единиц. Может быть, они решили обеспечить своих мужиков местными невестами. С другой стороны, не исключено, что демографически автаркичные нарышкинские и волынские вотчины были нетипичны даже для Рязанского уезда. Расположенные на Оке или поблизости они находились в исключительно выгодном положении для поставки зерна на московский рынок. Между тем относительно высокий размер вывода в Рязанском уезде мог быть нетипичным для всех местностей к югу от Оки. В юсуповской папке отпускных грамот есть документ от князя Репина, отпустившего девушку в связи с замужеством (выводное не вписано) в местность, впоследствии ставшую Тульской губернией; еще одну тульскую девушку отпустили за 3 рубля, а девушку из будущей Орловской губернии – за 2. Три вывода в Брянском уезде с 1720-х по 1750-е говорят о стандартной таксе примерно в 1 рубль106.
Хотя в том, как дворяне относились к бракам крепостных в первой половине XVIII в., были значительные местные и индивидуальные различия, подавляющее большинство из них позволяли женщинам выходить замуж на сторону и взимали относительно низкие выводные или же – в удивительно большом количестве случаев – отпускали совсем без вывода. Иначе говоря, наблюдалась преемственность с установившимися порядками XVII в. Кирилло-белозерские монахи сознательно решили следовать прецеденту: в инструкциях приказчику, отправлявшемуся в 1735 г. управлять имениями в Нижегородском и Арзамасском уездах, было сказано собирать выводные таким же образом, как было установлено в предыдущих инструкциях по тем же имениям в 1653 г.107 Нижегородская епархия подняла в 1726 г. уровень вывода с 15 копеек, но всего лишь до 31 копейки108. Не только в Ярославском и Ростовском уездах многих женщин отпускали без уплаты вывода. Когда в 1714 г. управители, назначенные Александро-Невской лаврой, основанной в Санкт-Петербурге в 1713 г., приступили к своим обязанностям в переданных им от Свято-Троицкой Сергиевой лавры и новгородского Свято-Духова монастыря вотчинах в Бежецком, Угличском, Ярославском, Тверском и Кашинском уездах, они докладывали, что в недавнем прошлом в некоторых из этих вотчин крепостные девки выходили замуж на сторону без уплаты вывода109. Эти доклады необязательно означали, что от бывших управителей имений не требовалось собирать выводные; их надзор мог быть настолько небрежным, что крестьяне запросто обходили правила.
Монастыри и другие духовные владельцы, возможно, придерживались старых порядков дольше, чем дворяне, но данные по первой половине XVIII в. в гораздо большей степени свидетельствуют о традиционном невмешательстве дворян в брачные дела крепостных, чем о желании принуждать женщин выходить замуж в своих родных вотчинах, предписывать вступление в брак к определенному возрасту или взимать выводные на уровне рыночных цен. Когда в 1751 г. князь Петр Александрович Румянцев наказывал приказчику своих нижегородских владений: «В свадьбах между крестяни ни под каким видом и вымыслом отнюдь невступать, тожъ силою кого в замужество не принуждать под жестоким истезаниям но исправлять те свои свадьбы собственно по их желаниям и договорам», он просто формулировал пассивный подход, практиковавшийся значительным большинством дворян того времени110. Наверняка одной из причин, по которой мало кто из дворян запрещал браки на стороне, было то, что они не видели, какую проблему мог бы разрешить подобный запрет. Для владельцев же маленьких имений, где скрупулезные правила православной церкви о грехе кровосмешения (касавшиеся также и родственников «по свойству и кумовству») почти полностью исключали браки у себя, многосторонний обмен женщинами между имениями был единственным способом – кроме покупки – обеспечения всех своих мужиков женами.
До начала 1760-х крепостным и другим крестьянам в большей части Ярославской губернии, в Серпуховском, Переяславском, Новоторжокском и Нижегородском уездах, да и в других местах также либо вообще не чинились препятствия в плане брака, либо они были минимальны. Рязанский уезд был частичным исключением из этого правила, но, конечно, не единственным. Однако предоставление крепостным свободы устраивать браки самостоятельно настолько оправдывало себя, что нет очевидной причины, почему в первой половине XVIII в. Нарышкины и Волынские запрещали своим константиновским крепостным женщинам выходить замуж за пределами своих владений.
Неочевидно также, почему в первой половине века дворяне продолжали отпускать женщин без всякого вывода или за выводное значительно ниже цены бракоспособной крепостной девки, но мне кажется, что моральная экономика – не стоит нарушать обычаи! – является здесь наилучшим объяснением. Моральная экономика проявляется только тогда, когда происходит посягательство на обычай, и я уже приводил два таких примера (Солотчинский монастырь в 1696 г., Шереметев в 1717 г.). В обоих случаях владельцы, столкнувшись с протестом своих крестьян, отступили.
Иногда конфликты между крепостными и их владельцами по поводу выводных денег вспыхивали, когда на смену старому владельцу приходил новый, который резко поднимал плату. Александро-Невская лавра дала указание местным управителям, посланным принять новые вотчины монастыря в 1714–1716 гг., установить вывод в размере 5 рублей или не меньше 2 рублей111. Эта мера вызвала в деревнях переполох. В Присеках Бежецкого уезда, например, в конце 1716 или начале 1717 г. крестьяне жаловались, что дочерей «выдать стало не за кого», потому что местные крестьяне не готовы были столько платить, а до ближайшей другой вотчины лавры было 50 километров. Они умоляли архимандрита смилостивиться, дабы девки их «век не сочетавша браками не со старетця». В феврале 1717 г. архимандрит велел управителю Присек не отступать от установленной пяти- или двухрублевой таксы112. Крестьяне села Кунганово Новоторжокского уезда в начале 1717 г. тоже жаловались на новый сбор, говоря, что раньше они обменивались дочерьми с соседями, и просили архимандрита вернуть кунгановских женщин в их село, потому что оно, по их словам, приходило все больше в запустение113. В июле 1717 г., после еще одной жалобы, из имения Олонецкого уезда, что пятирублевый вывод не дает их девкам выходить замуж, лавра пошла на попятную. Архимандрит решил, что позволителен обмен дочерями по обычной местной таксе с крестьянами из вотчин других монастырей и Новгородской епархии. Вскоре после этого архимандрит принял решение разрешить также обмен бракоспособными девками с дворянскими вотчинами, которые не взимали платы за вывод. В сентябре 1718 г. архимандрит сдался: он дал распоряжение всем своим вотчинным управителям взимать столько, сколько соседние владельцы крепостных брали за женщин, отпущенных в связи с замужеством114.
Безусловно, имеет значение то, что в двух из трех жалоб лавринские крепостные делали упор на вред, наносимый женщинам пятирублевым выводом, который не давал им выйти замуж (в чем именно состояла проблема в представлении кунгановских крепостных, не совсем ясно), а не на то, что соседи отплачивали им за этот сбор – что, конечно же, было неизбежно, либо требуя с лавринских женихов по пять рублей за невесту, либо отказываясь отпускать своих женщин в лавринские вотчины. Вощажниковские крепостные Шереметева тоже делали упор на то, сколь пагубен для их дочерей пятирублевый сбор, установленный барином. Возможно, крестьяне считали, что женщинам действительно наносился наибольший вред или же, скорее всего, что зло, причиняемое женщинам, будет самым веским аргументом в пользу их притязаний. Может быть, архимандрит сам понимал (как подразумевалось, вероятно, в жалобе кунгановских крестьян), что у лавринских мужиков возникли проблемы с нахождением жен. Возможно, до монахов также дошло, что рынок невест реально существует и нельзя на нем устанавливать цены произвольно. Или же они признали, что просто грешно препятствовать женщинам в выходе замуж.
106
РГАДА. Ф. 1290. Оп. 1. Д. 193. Л. 6, 12, 16; Там же. Л. 1. Датировано 1700 г., из будущей Тульской губернии, обозначен вывод в 5 рублей, что явно нетипично для этого периода; РГАДА. Ф. 1200 (Новопечерский-Свенский монастырь). Оп. 1. Д. 157, 201, 616.
107
РГАДА. Ф. 1441. Оп. 2. Ч. 1. Д. 2285. Л. 2.
108
ЦАНО. Ф. 570. Оп. 552: 1726. Д. 42. Л. 46 об.
109
Описание архива Александро-Невской лавры за время царствования Императора Петра Великого. СПб.: Синодальная тип., 1903. Т. 1: 1713–1716 гг. Стб. 485, 623, 651, 704; Там же. Пг.: Синодальная тип., 1916. Т. 3: 1720–1721 гг. Стб. 412.
110
Довнар-Запольский М. В. Материалы для истории вотчинного управления в России // Университетские известия. 1903. № 12. С. 7. Другие рассматривают инструкции Румянцева как единственное исключение из дворянского вмешательства в браки крепостных. В проекте уложения второй половины 1750-х гг. признается, что брак через границы владений был в порядке вещей: дворянам предоставлялось право давать вольную вдовам и девкам в связи с замужеством. Поскольку проект уложения в то же время давал дворянам неограниченное право делать с крепостными что пожелают (кроме убийств, пыток и бития кнутом), то право дворян запретить выход замуж в чужие владения не требовало подтверждения. Латкин В. Н., ред. Проект нового уложения, составленный законодательной комиссией 1754–1766 гг. (Часть III. О состояниях подданных вообще). СПб.: Тип. Одиночной тюрьмы, 1893. С. 119–120, 131. Эта третья и последняя редакция части III была завершена к 1762 г. и касается прав не только дворян, но и лиц духовного сословия и заводчиков, в то время как более ранние редакции, от 1750-х гг., касались лишь дворянских прав. Немногое, что известно о составлении этого проекта, можно найти в: Латкин В. Н. Законодательные комиссии в России в XVIII столетии. СПб.: Л. Ф. Пантелеев, 1897. Т. 1. С. 90–91, 136, 140 и в других местах. Краткое описание проекта уложения см.: Анисимов Е. В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Петра. М.: Мысль, 1986. С. 64–68.
111
Описание архива Александро-Невской лавры. СПб.: 1911. Т. 2. Стб. 256, 609–611, 807, 839–84 0б.
112
Там же. Стб. 10.
113
Там же. Стб. 69.
114
Там же. Стб. 209, 332, 585.