Волки и шакалы

На том и порешили. Хозяин помог Ахмеду погрузить на лошадь вентерь и рыбу, и довольный горец под лай собак поскакал к своей стоянке.

Подъезжая, он увидел над верхушками кустарника сначала дымок от костра, а потом донесся запах похлебки, густо приправленной травами. Вот открылась поляна, на которой белые овцы, не реагируя ни на что, щипали траву и обрывали молодые ветки кустарника, только хозяин стада – старый баран – настороженно вскинулся навстречу, но, увидев горца, вновь принялся за еду. Собаки же, давно учуяв своего хозяина, бежали навстречу, виляя пушистыми хвостами. Подбежав, припустили рядом, подпрыгивая, игриво норовя прикусить за одежду. Патимат хлопотала у подвешенного над костром котла, откуда шел пар и кипела похлебка. Перья уток женщина разложила на солнце, чтобы просыхали, потроха скормила собакам. Спешившись, Ахмед снял с лошади вентерь, мешок с рыбой, расседлал и пустил её пастись, обнял жену, сел у костра на расстеленную бурку, поблагодарив Аллаха. Патимат налила в глиняную миску суп с половиной утки, достала лепешки, молодую черемшу, села напротив, с любовью глядя на мужа. Утолив первый голод, Ахмед рассказал:

– Село небольшое, называется Бирюзяк, дворов двадцать пять, живут беглые русские, казаков нет, веруют в Христа, относятся доброжелательно, все решают старики, нам разрешили здесь жить, обещали помочь построить хату, кошару, за это мы им должны продавать шерсть. Александр, охотник, который убил уток, дал вентерь для ловли рыбы, двух сазанов, осетра.

– Это хорошо, мне здесь нравится, хотя в горах лучше, – загрустив, ответила жена.

– Не грусти, все образуется. Ты знаешь, отец однажды, съев утку, рассказал такую притчу: в одной большой семье жена сварила утку, хозяин задумался, как ее разделить, чтобы никому не было обидно. Мимо проходил Ходжа Насреддин, вот он и попросил старика разделить птицу по справедливости. Насреддин был голоден и с радостью согласился помочь семье. Голову он отдал старшему в семье – отцу, шею – жене, крылья – дочерям, а ноги – сыновьям, себе же оставил туловище. «Что же ты, старик, так разделил утку?» – возмущенно спросил хозяин. «Ты же сам просил разделить по справедливости: вот тебе, как самому старшему, голова, жене – шея, ведь куда шея повернет, туда голова и смотрит, дочерям – крылья, когда они вырастут, улетят из дома, а сыновьям – ноги, чтобы они неустанно приносили в дом богатство, а мне – туловище за то, что я так справедливо разделил тушку», – ответил довольный старик и пошел дальше, оставив хозяина с носом. Послушав рассказ, Патимат разразилась звонким смехом, Ахмед же, пообедав, встал, поставил руки под струю воды, льющейся из медного кувшина, который держала жена. Умывшись, Азагоев сказал жене:

– Ты разделай рыбу – сазанов посоли, а из осетра вечером сваришь уху, а я пойду на речку, поставлю снасть, а потом надо построить хотя бы шалаш, – с этими словами горец взвалил на спину вентеря и пошел к шумевшей недалеко речке. Кардонка, убежав от Терека, вобрала и его горные воды, она была мутная как кисель, с мелким мусором, щепками, навозом. Местами речка широко растекалась на мелководье, вот туда и заходила рыба на нерест. К такому заливу и пришел Ахмед. Чтобы поставить снасть, нужно было зайти в воду хотя бы по пояс. Горец разделся, хотя солнце уже сильно пригревало, но вода ещё была холодная, но он с детства привык купаться в ледяной воде горных речек, поэтому смело вошел в залив, распугав многочисленную стаю птиц. Зайдя на нужную глубину, воткнул колья и растянул вентерь, как учил Кравцов. Закончив с этой работой, Азагоев вышел на берег, оделся и пошел назад. Подойдя к стоянке, где жена уже разделала рыбу, посолила ее, проложив листьями лопуха, он вновь нарубил гребенчука для костра, отойдя чуть дальше, нашел несколько деревьев лоховника, срубил кинжалом наиболее ровные жерди, притащил к месту будущего двора, обрубил лишние ветки и собрал каркас шалаша, потом оседлал лошадь и поехал к ближайшему озеру. Здесь Ахмед стал рубить прошлогодний камыш, складывая в сноп, затем связал его и, привязав веревкой к седлу, волоком притащил к месту стройки, где накрыл им одну из стен шалаша. Для того чтобы обставить его со всех сторон, пришлось ещё два раза ездить к озеру. К тому времени Патимат уже сварила уху, напекла лепешек и сидела вязала носки, наблюдая за мужем.

Закончив со строительством временного жилья, горец расседлал и пустил пастись коня, попону же расстелил в шалаше на застланном камышом полу. Солнце уже коснулось горизонта, и наступило время вечернего намаза. Расстелив коврики и обратившись к светилу, мусульмане вознесли молитву Аллаху, затем поужинали рыбой, лепешками и неизменной черемшой.

– У нас скоро кончится черемша и мука, – сказала жена.

– Я дал денег Александру, он должен завтра купить муки, а черемши здесь нет. Местные сеют кинзу, петрушку, укроп, выращивают капусту, помидоры, огурцы, тыкву, арбузы, виноград, будем менять на шерсть, – успокоил Ахмед.

– Александр не обманет? – спросила Патимат.

– Надеюсь, нет. Он, похоже, честный человек, офицер, – ответил муж.

Сумерки густо накрыли землю, вышли на охоту ночные звери: где-то в кустарнике заухала сова, летучие мыши с писком проносились в небе, на лету ловя насекомых, в камыше на озере свинья вывела свой выводок на выпас. Маленькие поросята весело визжали и хрюкали. Вот подал голос один шакал, потом другой. Огромная круглая желтая луна осветила своим тусклым светом все вокруг, затмив собой Млечный Путь. Вдали тоскливо завыл волк – шакалы сразу замолкли, услышав сильного соперника. Молодая женщина в испуге прижалась к мужу.

– Не бойся, родная, волк сейчас сыт, побоится сильных собак, он ведь тоже не глуп – никогда не будет зря рисковать, можно спать спокойно, – успокоил горец.

Легли спать, укрывшись буркой. Ахмед положил рядом с собой заряженный обрез. Ночью собаки два раза вскидывались, громким рыком отпугивая зверя.

Туманное утро разбудило молодых криком птиц, зашевелились, просыпаясь, овцы. Молодой человек вылез из-под бурки, потянулся, растягивая залежавшиеся мышцы, провел ладонями по мокрой от росы траве, омыл лицо. За ним вышла из шалаша Патимат и также умылась росой. После намаза позавтракали вчерашней ухой, рыбой.

– Сейчас у нас мама приносит брынзу с лепешками с маслом, – вновь взгрустнула жена.

– Ничего, у нас скоро окотятся овцы – будет и брынза, и масло, – сказал Ахмед. – Я сейчас пойду проверю вентеря, наверное, там уже зашла рыба, потом буду охотиться.

Молодой человек обтер мокрую лошадь сухой тряпкой, оседлал и, взяв мешок, поехал к заливу.

Для того чтобы достать рыбу, нужно было вновь зайти в воду. Раздевшись и вспугнув птиц, горец вошел в разлившуюся речку. В снасть попалось три крупных сазана, несколько лещей и мелочь в виде красноперки и окуня. Азагоев сложил в мешок наиболее крупную рыбу, остальную выпустил. Одевшись и погрузив улов на лошадь, он вернулся назад. Патимат уже хлопотала у висевшего над костром котелка.

– Я сварила тебе чай, у нас есть сушеный урюк.

– Хорошо, я доставал рыбу из холодной воды, замерз, так что чай кстати, – и довольный горец высыпал из мешка еще живую рыбу.

– Так много рыбы, – удивилась женщина.

– Это не вся, много самой маленькой, я её выпустил.

Жена налила в чашку парящего чая, развернула тряпицу с желтыми янтарными ягодами. Попив и взяв ружье, Ахмед поехал к другому озеру на охоту. Поднявшись над низкими деревьями, солнце разогнало туман, прогрело землю. Лодка лежала на месте, но длинноствольное ружье горца било далеко. Озеро чернело от плавающей птицы, но, увидев человека, утки прыснули в стороны и, пробегая по воде, поднимались в небо. Молодой человек срубил кинжалом небольшое деревце, сделал длинную рогатину и воткнул ее в илистый берег, потом зарядил ружье мелкой дробью, положил его на рогатину, взвел курок и стал ждать, пока водоплавающие успокоятся. Прошло немного времени, и на воду упал красивый селезень, проплыл немного и, не видя опасности, призывно прокрякал. За ним села стая уток, и озеро зажило своей обычной жизнью. Ахмед стоял не шевелясь, боясь движением выдать свое присутствие, но, выбрав момент, плавно потянул курок. Сильный резкий звук выстрела и отдача в плечо – и стая вновь взмыла вверх, оставив на водной глади несколько тушек. Утки, когда живые, постоянно смазывают свои перья жиром, и все их тело пропитано воздухом, поэтому они не тонут, а из мертвых воздух постепенно выходит, перья намокают, и они опускаются на дно, поэтому Ахмед постарался как можно быстрее собрать дичь с поверхности воды. Он столкнул лодку в воду и запрыгнул в неё, но узкий плоскодонный каюк, предназначенный для плавания по зарослям камыша, перевернулся, сбросив лодочника в воду. Ругаясь и вспоминая всех шайтанов и того, кто сделал такую верткую лодку, Азагоев по колено в мягком иле перевернул ее, наклонил, вылил воду из неё и по пояс в воде пошел собирать убитую дичь. Четырнадцать тушек – таков был результат одного выстрела. Покидав их в лодку, горец вышел на берег, с него текла вода пополам с илом. К сожалению, илистый берег не давал возможности сполоснуть одежду, а развести костер было нечем, поэтому охотнику пришлось идти домой как есть мокрым. Сложив добычу в мешок, он сел на лошадь и поскакал к месту стоянки.