Страница 8 из 10
Конечно, речь идет о бедности относительной. В богатой стране бедный чиновник живет получше, чем в бедной. Но в любой стране он беднее большинства сограждан. Он беден, значит, честен – и этим гордится! Он беден, значит, он вне подозрений. И суперпопулярному президенту страны, в которой десятки миллионов живут за чертой бедности, кататься нужно не на горных лыжах, а на коньках. Да и коньки – как в детстве – прикручивать к валенкам веревочками.
Тогда и чиновникам зарплату повышать не надо будет: сами брать взятки остерегутся. Чай с сушками будут пить, а не в кабаках бюджетные деньги «пилить». А засидятся на службе за полночь – домой их доставят на служебной машине. И с утра заедут. Заболеют – подлечат. И отдыхать раз в год пошлют, а потом – на пенсию, но уж никак не более. Все остальное, как говорится, от лукавого.
Каков же подлинный смысл многократного повышения чиновничьих зарплат? Он не прост, а очень прост: речь идет не о борьбе с коррупцией, а о легализации коррупционных доходов – когда тебе официально платят не сотни, а тысячи, существенно легче объяснить, откуда у тебя сотни тысяч. Но все же не миллионы, не сотни миллионов – те по-прежнему останутся на номерных счетах во всемирных офшорах.
Досье на дубленку
Небо дышит осенью, дело идет к зиме, пора обновлять гардероб. Шуб мы давно не носим, в пальто холодно, в куртке бедно; средний класс выбирает дубленки. Уже несколько лет телереклама рекомендует приобретать их в режиме нон-стоп, парадоксально подчеркивая, что ночью дешевле. Да ведь и дубленка дубленке рознь.
В политический гардероб дубленки пока не входят; политики все реже показываются на люди, предпочитая перемещаться на иномарках с микроклиматом и непременно с охраной. Меж тем у остро дефицитных в советское время турецких тулупчиков славное правозащитное прошлое. Два десятилетия Лубянка боролась с дубленкой и в 1991 году потерпела поражение. Правда, как выясняется, не окончательное.
В отечественной диссиде, разумеется, преобладали бессребреники. Но и бессребреникам надо кушать. Главным предарестным или предэмиграционным промыслом рядового диссидента, со службы уже уволенного, тогда как ожидание того или иного разрешения твоей участи растягивалось порой на годы, стало репетиторство. Но основным источником дохода были дубленки.
Дубленку привозил или, чаще, покупал в московской «Березке» иностранец. Радиокорреспондент, профессор-славист, обыкновенный агент ЦРУ или, допустим, экологически озабоченная фрилансерша из какой-нибудь Скандинавии. Дубленку дарили, придя в гости к правозащитнику, после чего он сдавал ее в комиссионный магазин и выручал изрядную сумму.
В джентльменский набор варяжского гостя входили, наряду с дубленкой, нераспечатанные джинсы (несколько пар), суперкоротковолновый (13, 16 и 19 м) приемник, тамиздатская литература и, естественно, виски. Но шотландский самогон, книги, приемник и джинсы предназначались в основном для личного пользования, да и реализовывать их было бы хлопотно и опасно. А вот дубленки со свистом улетали по полштуки за штуку, крепя правозащитный бюджет. Иной диссидент пробовал фарцевать – и его на этом тут же ловили, но большинство с показной законопослушностью сдавало дубленки в комиссионку – и к ним было не подкопаться.
В девяностые в страну пришли свобода и Сорос, в 1992-м узаконили хождение доллара, правозащита легализовалась и обросла грантами. Ну и дубленки перестали быть дефицитным товаром. Да и иностранец пошел другой: он смотрел на тебя в упор жесткими немигающими глазами и, прежде чем подмахнуть чек, требовал либо секретных сведений, либо отката. Антифашисты вынужденно выбирали откат, тогда как экологи щедро делились сугубо научной информацией. За что их сажали, судили, оправдывали и награждали международными премиями. Пожалуй, только Григорий Явлинский получил (только что) премию, не побывав на нарах. Ну и, разумеется, Михаил Горбачев – нобеля: чай, Форос не Лефортово.
В нулевые похолодало; и некогда обжегшаяся на дубленках Лубянка с новой ретивостью взялась за правозащитные организации. Или вот-вот возьмется; во всяком случае, августейшая отмашка уже дана. У Лубянки теперь немало помощников: раньше стучали тайно, теперь, взяв пример с США, делают это в открытую. Во весь голос. Через средства массовой информации. Да ведь и впрямь, на вопрос: «Откуда деньги, Зин?» – у сегодняшних борцов за свободу чаще всего не находится вразумительного ответа: «Из тумбочки!» А кто их в эту тумбочку положил?
Другое дело, что за деньги в тумбочке сегодня сажать нельзя. Как тридцать лет назад – за дубленку в комиссионке. Поэтому о деньгах спрашивают не «откуда», а «за что». И на этот вопрос сами же вопрошающие отвечают по аналогии: если нам платят (вариант: мы платим) за безупречное служение Отечеству, то тем, кто вставляет нам палки в колеса, платят, понятно, за прямо противоположное.
Это и так, и не так. Потому что среди зарубежных донаторов по-прежнему попадаются и подлинные профессора, и горячие финские парни, да и просто благородные люди. Другое дело (и тоже не слишком приятное), что едут они к нам как в черную Африку, но пестрые евро и прочие побрякушки раздают совершенно бескорыстно.
И все же, будь я, допустим, членом общества «Мемориал» или «солдатской матерью» (дикая мысль, конечно, причем в обоих случаях), я бы попросил зарубежных партнеров вернуться к дубленкам. Ночью дешевле. Идут холода. А против дубленки приема нет и у лома. Проверено многолетней практикой.
Если бартер не катит
Постепенная ликвидация бартера, вытесняемого прямыми денежными выплатами, – основополагающий принцип политики естественных монополий и на внутреннем рынке, и на внешнем. А ведь политика – это концентрированная политэкономия, не правда ли? Но в реальной политике (международной) Россия и ее предшественник СССР последние двадцать лет (с тех пор как покинул свой пост прославленный в качестве «мистера Нет» Андрей Громыко) ориентируются исключительно на бартер, терпя при этом одно поражение за другим, а главное, не одерживая ни одной хоть сколько-нибудь значимой победы. И у нас, и за рубежом сменяют один другого президенты, не говоря уж о министрах иностранных дел, а объективно позорная суть происходящего остается неизменной: политический бартер не катит. И внешняя политика выходит из очередного тупика только затем, чтобы зайти в новый.
А что такое политический бартер? Политика сбалансированных взаимных уступок. Поясню свою мысль на далеком, казалось бы, от политики примере: в 1971 году в Одессе игрался матч претендентов на первенство мира по шахматам. Отношения между гроссмейстерами резко обострились – и на каком-то этапе было достигнуто примерно такое соглашение: гроссмейстер П. обязуется не пинать под столом ногою противника и вообще не раскачивать шахматный столик, если гроссмейстер К. обязуется не размешивать сахар в кофейной чашке так, чтобы горячие брызги летели в лицо конкуренту.
Этот бартер не покатил, матч прервали, но идею запомнили. И семь лет спустя в далеком Багио, где в матче за чемпионскую корону сошлись два К., к бартеру прибегли вновь: гроссмейстер К.-второй обязуется не сажать своего парапсихолога в зрительном зале ближе пятого ряда, если гроссмейстер К.-первый обязуется не надевать на партию зеркальные очки и не пускать ими солнечные зайчики в глаза сопернику.
Но и этот бартер не покатил. Во время решающей партии парапсихолог вновь появился в первом ряду, а в ответ на протесты противоположной стороны руководитель делегации К.-второго (полковник КГБ в отставке) заявил: предварительно достигнутое соглашение было джентльменским и соблюдать его обязаны только джентльмены – и применительно к джентльменам же…
Так вот, западные джентльмены джентльменских соглашений с нами не соблюдают и соблюдать не собираются. Более того, категорически отвергают саму философию джентльменских соглашений (политического бартера). Когда мы идем на уступки – распускаем Варшавский договор, соглашаемся на объединение Германии, выводим войска в чистое поле и так далее, – они соглашаются. А когда мы просим не принимать в НАТО хотя бы бывшие республики СССР, недоуменно пожимают плечами. Ведь если мы перестаем брызгаться кипящим кофе, это еще не повод прекратить пинать нас под столом. Бартер не катит! И джентльменские соглашения соблюдают, только если они заключены с джентльменами.