Жесткая ротация

(Кто-нибудь непременно возразит, что волкодав ничуть не лучше волка, а может, и хуже. И действительно, возражают. Но эту – заведомо провокационную, заведомо кощунственную и попросту непристойную – постановку вопроса мы здесь рассматривать не будем.)

Сталин сумел внушить лютый страх и ближайшим соратникам, и согражданам, а вернее, подданным, которых он лишь однажды – и сам единственный раз смертельно испугавшись – назвал «братьями и сестрами». Какими средствами он своего добился, перечислять лишний раз не будем; объективно они чудовищны и даже в самой своей чудовищности непомерно избыточны. Но добился.

Сталин внушил страх.

Страх выиграл войну.

Никто не знает, можно ли было выиграть ее по-другому.

Мы выиграли ее так.

А проиграли – и продолжаем проигрывать – мир.

Мир – и мiръ.

Бойтесь данайцев…

В годы брежневского застоя некий литовец, протестуя против порабощения могучим СССР маленькой, но гордой прибалтийской республики, беспрепятственно пронес в ленинградский Эрмитаж склянку с кислотой и облил рембрандтовскую «Данаю». Сильно пострадавшую картину восстановить не удалось; сегодняшняя «Даная», по сути дела, заново написана реставраторами, что, правда, тщательно замалчивается, а завеса молчания сама по себе служит причиной множества слухов.

Скажем, в романе «Адвокат» (и одноименном телефильме) чрезвычайно осведомленного петербургского писателя и публициста Андрея Константинова, возглавляющего, наряду с прочим, знаменитое «Агентство журналистских расследований», преступники борются за обладание эрмитажной «Данаей», из зала музея якобы давным-давно выкраденной и подмененной. Да и вообще весь Эрмитаж увешан и заставлен подделками и копиями, тогда как подлинники давным-давно в частных коллекциях, заявляет уголовный «авторитет» в романе. И в телефильме, в котором эту роль исполняет государственный человек Кирилл Лавров. А другой государственный человек – директор Эрмитажа Михаил Пиотровский – утверждает, будто выпуск телефильма «Адвокат» с клеветой на музей оказался элементом черного пиара перед какими-то, далеко не самыми главными, выборами. Так смыкается скандальный политический круг над беспечно раскрытым лоном белокурой Саскии, она же Даная. Сладострастному Громовержцу это, впрочем, скорее всего без разницы.

Уничтожение «Данаи» при всей непростительности было, однако же, актом вандализма, а не терроризма. Никто не пострадал, а ведь ни один шедевр не стоит человеческой жизни, не правда ли? И армянина, устроившего примерно тогда же и по тем же мотивам взрыв в московском метро, повлекший за собой человеческие жертвы, мы осуждаем куда сильнее. И советское правосудие приговорило его к расстрелу, тогда как литовец был всего лишь (!) брошен в тюрьму на долгие годы.

Как бы ни относиться к смертной казни, такую логику следует понять и принять. И вспомнить о ней сейчас, когда политический терроризм и политический вандализм вошли в моду во всем христианском, да и мусульманском мире. Однозначно осудив, разумеется, обе практики. Но куда сложнее определиться с собственным отношением к третьей политической моде наших дней – так называемому цветочному или бархатному терроризму. Когда в политиков летят помидоры и яйца, когда их хлещут по физиономии букетами и надевают им на голову торты или осыпают безвредным порошком, как только что премьер-министра в британском парламенте.

Разумеется, в каждом отдельном случае это недоработка личной охраны (которая, увы, затем рьяно наверстывает упущенное, избивая «цветочных террористов» перед тем как передать их официальным инстанциям), но речь о другом. Как относиться к самой практике «цветочного терроризма»? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не стреляло и не взрывало (это один вариант). Если не оборвать ему руки, завтра он вместо яйца или яблока запустит в политика гранатой (второй вариант). Политик, как и любой из нас, имеет право на самозащиту (третий; о реализации этого права людьми обычными промолчим). Свободу (и у нас, и на Западе) уже задавили – вот и получайте за это тортом по морде (четвертый). А есть еще пятый, шестой – и до бесконечности…

Понятно, что «цветочный терроризм» представляет собой виртуальную разновидность нецветочного. И, в свою очередь, сам по себе поддается виртуализации. Скажем, объединение журналистов «Петербургская линия» в каждом номере одноименной газеты публикует так называемый «фейс-торт» – то есть виртуально вмазывает по мордасам тому или иному политику. Мне, одному из соучредителей «ПЛ», это претит прежде всего эстетически, но мои коллеги меня не слушают. А вот как относиться к реальному «торту по морде», я не решил. Не решил даже, зависит ли, должна ли зависеть реакция на виртуальный теракт от отношения к личности и публичной деятельности пострадавшего. Но определяться пора: «цветочный терроризм» явно набирает обороты.

В записных книжках Ильи Ильфа есть рифмочка: «Бойтесь данайцев, приносящих яйца». Хорошим писателям (а у Ильфа этого статуса не отнимешь), как правило, бывает присущ дар предвидения.

В поисках нового плацебо

Череду неудач и провалов, преследующих нашу страну, принято объяснять слабостью политической власти – безыдейной, безвольной, внутренне противоречивой, во внешних проявлениях непоследовательной, сплошь и рядом коррумпированной или как минимум своекорыстной, а главное, так и остающейся – во всем, кроме наездов на бизнес и панической сдачи позиций в дипломатии, – сугубо виртуальной.

Однако не все так просто. И, справедливо критикуя коллективного Путина за неумение остановить системный кризис, смягчаемый лишь баснословными ценами на нефть, мы, по сути дела, требуем от него не просто компетентного и ответственного выполнения собственных обязанностей (как кажется нам самим), а чуда. И нарастающее разочарование в президенте – это обида не на государственного деятеля, почему-то оказавшегося недостойным собственного поста, а на несостоявшегося чудотворца.

«Болит? – сказано в старом анекдоте. – А чему вы удивляетесь, батенька? У вас же рак!» Разумеется, Путин обманул общие ожидания в том плане, что не вылечил Россию, а всего лишь на какое-то время приостановил развитие болезни – и эту ремиссию значительная часть общества поспешила принять за полное исцеление или хотя бы за предшествующий исцелению кризис, – но остается вопрос: а что это, собственно говоря, за болезнь? Если язва или бронхит, то да: доктор плохо старался! А если все-таки нечто неизлечимое и вместе с тем на все сто процентов смертельное? Тогда надо не к врачу, а к бабке. Или в церковь. Но вместе с тем тогда уж и нечего пенять на врача: светило он или самозванец, роли не играет.

Самое простое истолкование нашей болезни предлагают историки, напоминающие о том, что распад империй всегда проходит несколько стадий. Распался Варшавский договор, распался СССР, распадается СНГ, на очереди распад России. Распад до какого-то критически минимального – молекулярного или даже атомарного – уровня, на котором она исчезнет окончательно – или же (бывает и так) начнется новое собирание земель. Распад, неизбежно сопровождаемый и дополнительно ускоряемый всевозможными бедствиями…

Поначалу показалось, будто Путин возрождает государственность, а значит, приостанавливает дальнейший распад, но дело обернулось четырехлетней мнимой ремиссией: они притворились, будто нас лечат, а мы – будто выздоравливаем. Но выздороветь было нельзя, и мы напрасно злимся на доктора за то, что нам прописали плацебо. А что с операцией он замешкался и, едва начав ее, при виде крови принялся, чтобы не упасть в обморок, обмахиваться скальпелем, как веером, – так мы ведь все равно были неоперабельны.

Сегодняшняя политология, вероятно на уровне коллективного подсознания, обращается к медицинской терминологии и – вот вам характерный пример – оперирует ею. Что такое консерватизм, как не призыв к консервативному лечению: не пей, не кури, соблюдай диету, больше бывай на свежем воздухе? Что такое либерализм, как не поблажки смертельно больному: водка? Да хоть залейся! Но лучше всего – «Абсолют»! Курить? На здоровье! Но, чтобы не кашлять, лучше курить «Парламент»! Оттянись напоследок по полной программе! Что такое государственничество – во всем спектре вплоть до великодержавного шовинизма, – как не призыв лечиться самовнушением: я здоров… я молод… я красив?.. Что такое, наконец, наша социал-демократия, как не предписание отправиться в хоспис?.. А у больного меж тем портится не только самочувствие, но и характер, он все с большей ненавистью посматривает на несостоявшегося кудесника в белом халате и вот-вот накинется на него с кулаками. И тот, предчувствуя «горчичную революцию», паникует. И заранее отстреливается полными пригоршнями плацебо.