Жесткая ротация

Но служака Примаков восстать – пусть и чисто номинально – не посмел. Предпочел уйти в отставку, чтобы прийти к власти сначала на парламентских (в декабре), а потом на президентских (в марте) выборах законным путем. И проиграл – даже не Путину, а Березовскому и Доренко.

Потому что законным путем в нашей стране к власти не приходят. Да и не удерживают ее – тоже.

Да что я вам рассказываю – вы всё это не хуже моего знаете!

Армейское поприще

В шестидесятые прошлого века закосить армию можно было только тремя способами: по блату, по болезни или поступив в вуз. Блата у меня не было. На медосмотре допризывников заставляли дуть в какую-то хреновину. Я дунул на литр. Мне сказали, чтобы прекратил симулировать. Я, поднатужившись, дунул на полтора. В медкарту записали: четыре с половиной.

Невропатолог выслушал, записал и перечитал вслух мои жалобы: «Бессонница… Головные боли… Три задокументированных сотрясения мозга… ГОДЕН! – И с отеческим злорадством добавил: – В армию тебе нужно! Во флот! Чтобы не на три года, а на четыре!» (Хотя тогда уже служили два и три соответственно.) И сделал соответствующую пометку.

Пришлось поступить в университет. Из двадцати пяти моих одноклассников (класс был огромный и по преимуществу мужской, а школа непривилегированной) в вузы поступило двадцать три, в армию пошел один, а еще у одного не было на руке трех пальцев.

Впрочем, еще двое, вылетев из вузов, впоследствии все-таки отслужили. И ничего хорошего про службу потом не рассказывали. Но и ничего плохого тоже. Дедовщина – да; землячество (штука, рассказывали они, пострашнее дедовщины) – тоже, но жить можно.

На филфаке ЛГУ была военная кафедра. Весьма колоритная: «Гантели надо по утрам поднимать, а не одеяло членом!» В первый день на плацу я закурил по команде «Вольно!», однажды ненароком вынес с кафедры «секретную тетрадь» и на госэкзамене по военному переводу повернулся не через то плечо, но закончил обучение на «отлично».

Как и мой однокашник З., с которым мы все годы проучились в тандеме. Он не знал немецкого, а я – оружия. За положенное время он успевал разобрать и собрать и свой автомат, и мой; я аналогичным образом управлялся с переводами документации, похищенной нашими штирлицами из закромов бундесвера. Через пару лет З. навестил меня в Питере – уже майором и с орденом на груди: его признали лучшим переводчиком ГСВГ. Оставалось только догадываться, каковы были там остальные.

От офицерской срочной службы все в той же ГСВГ я уклонился, пересидев месяц в Москве. Да и в дальнейшем (до тридцати лет, как положено) ускользал от армии бесхитростно, но эффективно. Возможно, впрочем, меня не слишком туда хотели. Дотошные университетские доктора выдали мне воистину уникальный диагноз: я оказался годен к прохождению службы в военно-воздушном десанте ВМФ, однако с противопоказаниями против службы в небе и в море. В принципе это означало какую-нибудь прикопанную в лесу станцию радиоперехвата, но звучало все равно странно.

А вот на сборы меня пытались затащить чуть ли не каждые полгода. Но нашла коса на камень! Нигде не служа и живя исключительно на литературные заработки, я вкрадчиво предлагал военкому обратиться к министру обороны с запросом о том, из каких, собственно говоря, средств он собирается оплачивать мои двухмесячные сборы, и категорически отказывался служить в армии за свой счет. Я ведь, знаете ли, не помещик!.. Подумав и поматерившись, меня отпускали восвояси – с тем, чтобы через несколько месяцев вызвать вновь.

Сборов мы, кстати, не проходили и на военной кафедре: только госэкзамен. Филологи-русисты, из которых лепили артиллеристов, проходили, а филологи-зарубежники – нет. Поэтому я так и не нашел времени и места принести присягу. Тем не менее в надлежащие сроки мне присваивали очередное звание. Для чего вызывали повесткой все в тот же военкомат. Так что я – для человека, не служившего ни единого дня, – сделал недурную армейскую карьеру. Правда, в отличие от моего ровесника Жириновского, до полковника так и не дорос. Но ведь и заслуг перед Отечеством у меня не в пример меньше.

Министр обороны (закончивший тот же факультет и ту же военную кафедру, что и я, только пятью годами позже), а теперь уже и Дума увлеченно экспериментируют и с призывами, и с отсрочками; вот-вот учредят военную полицию, победят американцев в Иране, Чечню – в космосе и «солдатских матерей» – в зародыше. Конечно, у нас уже не Советская Армия, а ее кадрированная пародия, однако тайная доктрина реформ остается неизменной: «От меня до следующего столба шагом марш!» И тайная дилемма: этих отмыть – или новых нарожать?

Благодаря или вопреки?

Считается, будто Германия выигрывает все сражения, но в результате почему-то проигрывает все войны, тогда как с Великобританией дело обстоит ровно наоборот. Еще парадоксальнее, однако же, историческая судьба России: выигрывая все войны, мы раз за разом ухитряемся проиграть мир. Даже не проиграть, а, по грубому слову Сталина, – просрать!

Именно о Сталине и о его роли в войне спорят сейчас с неожиданной для столь торжественной даты остротой и даже с надрывом. Спорят в терминах «благодаря» или «вопреки», ища не столько историческую, сколько актуальную и сегодня политическую правду. И тому есть несколько объяснений.

Во-первых, это, увы, последняя круглая дата, до которой удалось дожить ветеранам Победы, а значит, в дальнейшем спор утратит если не актуальность, то аутентичность. Во-вторых, нынешний юбилей окрашен в унизительные цвета: по-прежнему нестерпимо низкий уровень жизни победителей плюс (вернее – минус) «монетизация»; оскорбительное поведение недавних сателлитов и как минимум двусмысленное – партнеров по коалиции; череда антироссийских переворотов в ближнем зарубежье; угроза фактической утраты суверенитета в форме американского контроля над нашей ядерной энергетикой (и арест Адамова!); кровоточащая, а местами гноящаяся рана на Кавказе; несмолкающие разговоры о неминуемом распаде уже не СССР, а России. И неизвестно, доживет ли до восьмидесятилетия Победы сама страна. В-третьих, фактор Путина…

Распад СССР Путин назвал главной геополитической катастрофой века. И хотя слова эти подсказаны теми, кто ратует за продление президентских полномочий путем объединения России и Белоруссии, объективно они верны. Распадом СССР оказался обрушен существующий порядок вещей, а жить при складывающемся Новом Порядке (американский аналог Всемирного Рейха) не хочется не только западным антиглобалистам и восточным фундаменталистам. Но равновесие нарушено, мир стремительно становится однополюсным – это и есть геополитическая катастрофа, перед которой меркнут все остальные. Однако фактор Путина в нынешних спорах о Сталине этим не исчерпывается: одни обвиняют президента в том, что он уже стал или вот-вот станет новым Сталиным; другие упрекают в том, что до Сталина ему как до звед; а третьи (голоса их звучат пока негромко, но набирают силу) утверждают, будто действующий президент – единственная цивилизационная и политическая преграда на пути возвращающегося в великодержавно-шовинистической форме сталинизма. А сам президент не по-сталински, а скорей уж по-микояновски все пытается «пройти между капелек»…

Так благодаря Сталину мы выиграли войну или вопреки ему? Однозначного ответа нет. Войну выиграл – помимо массового героизма, многомиллионных потерь и чудовищных лишений (включая блокаду Ленинграда), но ни на мгновение не забывая о них, – страх перед Сталиным! Лютый страх, заставивший (а вернее, ежечасно и ежеминутно заставлявший) маршала Жукова и других военачальников воевать именно так, как они воевали, наркомов и директоров заводов – работать так и только так, как они работали, – по-сталински лютуя! Ни пудель, ни спаниель, ни бульдог, ни даже питбуль с волком не справятся – и, воюя с волками (а точнее, в предвидении неизбежной схватки с волками), Сталин воспитал волкодавов. Превратил партию, превратил всю административно-командную систему (а с нею и всю страну) в волкодава, который боится не волка, а только собственного хозяина. Можно ли было выиграть войну по-другому? Никто не знает. Сталин выиграл ее так.